Оберег на любовь. Том 2

– Ну, Полина… Всегда ты что попало говоришь. На поляне уже костер до облаков. Все гуляют. А потом! Потом песни Высоцкого будут петь. Вот! – взахлеб оглашала программу вечера сестра.

Я вскочила со стула. Как же я забыла? Перед глазами возник плакат, намалеванный на ватмане алой гуашью и пришпиленный кнопками на дверь столовки: «Внимание! В субботу в 21:00 на Большой Поляне состоится вечер ПАМЯТИ В. С. Высоцкого. Приглашаются все желающие». Точно! Сегодня же суббота.

– Ира. Подожди. Две минутки, и я готова.

Я заметалась по домику, одновременно переодеваясь, переобуваясь и причесываясь. Кажется, в джинсах и босоножках будет вполне уместно. Раз мероприятие проходит у костра, возможно, придется сидеть на траве, а посему джинсы будут кстати. Ну, а босоножки – поскольку, все-таки, мероприятие вечернее. И вообще, куда ж их еще надевать, если не на концерт?! Да и мама будет рада, а то в последнее время ее раздражают мои вечные кроссовки. Я нарядилась…

Новые туфли с лаковыми ремешками и изящными пряжечками на высокой пробковой платформе. Новый, муха не сидела, тонкий темно-серый шерстяной свитерок а ля «Лапша», который залежался на дне сумки. Вот и пригодился. Все-таки вечерами у воды довольно прохладно. Стеклянные бусики с радужными гранями я сначала было одела, но потом подумала, что на концерт памяти не стоит сильно выпендриваться, и без сожаления их сняла. Осталось сбрызнуть себя маминым Сигнатюром с запахом болгарской розы, мандарина и мускатного ореха – и я готова. За компанию я и Ире мазнула за ушком. Большого зеркала не было, но с высоты платформы я ощутила, насколько стала выше. «Должно быть, выгляжу стройной и неотразимой», – премного довольная собой, нескромно предположила я и, взяв за руку сестру, поспешила на мероприятие. Мы бодро зашагали к цели, оставляя за собой тонкий шлейф маминых духов.

Костер и вправду уже разгорелся «до облаков». Ира правильно выразилась, здесь, у подножья гор, не всегда поймешь, то ли это облако, то ли туман. У нас в спортивном лагере такой гигантский костер устраивали только на закрытие сезона: для этого предварительно сооружали высоченный шалаш из лесин, потом обливали его бензином, поджигали и… к небу взметался огнище, наверное, повыше телеграфного столба!

Мы с трудом пробивались к родителям, лавируя между зрителями, расположившимися на площадке бессистемно: кто стоял, кто сидел, а кто-то даже влез на дерево. Народу была уйма. Я и не предполагала, что у нас на базе столько отдыхающих. Мама с папой оказались в числе счастливчиков, которые успели занять местечко «под солнцем». Однако на длинную скамейку набилось невероятное количество желающих. Казалось, будто лавка была резиновой. Везунчики наглядно демонстрировали суть понятия «сельди в бочке». Хорошо Ирке. Она прыг к папе на колени, и устроилась там кум королем. А мне куда деваться? Ну, не кидаться же к маме на колени. Я растерянно озиралась по сторонам.

– Эй! Идите к нам! Девушка в сером свитерке. Это я вам, вам говорю.

– Мне?!

Я удивленно окинула взглядом группку молодежи, которая устроилась на траве в десяти метрах от огня. Крупная девица, ростом выше меня, наверное, на пару голов, звонко похлопала рядом с собой по надувному матрасу.

– Да. Вам, вам. Идите. У нас места еще полно.

Я махнула святому семейству и решительно направилась к костру.

– Спасибо большое, – смущенно поблагодарила я незнакомку, польщенная столь неожиданным приглашением.

– Да ладно. Садись, не маячь, – резко перешла на «ты» девушка и протянула мне руку. – Я – Алена. А ты?

– Я – Полина.

– А… Я давно уже вашу семейку заметила. Дружные вы. И отец, видно, непьющий. Только по вечерам ты никогда с ними не гуляешь почему-то. Может, у тебя и парень здесь есть? Сознавайся, где ты его прячешь? – хитро прищурившись, довольно бесцеремонно пытала меня девица.

– Нет. То есть, здесь нет, – поправилась я, не понимая еще, как вести себя с новой знакомой.

– А мой парень вон сидит. Видишь, надулся. Сам-то из Красноярска. А я из Назарова. Эй, Кость, слышь, познакомься – это Полина.

Костя, вполне улыбчивый парень, по росту явно под стать Алене, протянул мне свою длиннющую руку с другого конца матраса, дугой огибая парочку молодых людей. Я не заметила в нем никакой надутости.

– А почему вы сели порознь? – я задала тоже не вполне корректный для первых минут знакомства вопрос.

Мне показалось, что в этой компании принято обращаться друг с другом без особых церемоний, и даже чуть-чуть развязно.

– Мы поссорились. Если ты сейчас скажешь, что не знаешь города Назарова, я тоже с тобой поссорюсь!

Ведет себя, прямо как маленькая разбойница из сказки о Снежной королеве. Вот только с ростом явный перебор. Пожалуй, крупная напористая Алена больше тянет на громогласную атаманшу, предводительницу шайки разбойников. Как ни странно, я очень хорошо знала о существовании города Назарово. Что-то удивительно приятное и нежное сразу промелькнуло в сознании. Я даже облизнулась. На знакомой сине-белой этикетке, которая окутывает жестяную банку с тягучим сливочным содержимым, всегда мелким шрифтом подписано: «Произведено: Назаровский молочный комбинат, Красноярский край. Город Назарово».

– Как это не знаю! У нас в стране почти вся сгущенка «made in Назарово». Ваша самая вкусная. Факт! Твой Костик, он что – сгущенки не ест?

– Умница. Знаешь! – восхитилась Алена. – Ест. Но дело не в этом. Костя не считает мой город городом. Он говорит: «Твой городишко так – большая деревня». А мне обидно…

– Плюнь. Ерунда все это. Главное, что ты любишь родину и в обиду никому не дашь, – убеждала я Алену.

– Вижу, Полина, ты нормальная девчонка. А я все со стороны гляжу-гляжу и думаю: «Откуда такая божья коровка? Вот-вот «То березка, то рябинка запоет…». Ошиблась… Пойдешь с нами гулять после концерта? – тоном, не терпящим возражения, приглашала меня атаманша.

– Ленка, кончай базар. Уже начинается, – шикнули на нас ребята.

Я не успела ответить, потому что вокруг захлопали.

…Думаю, организаторы вечера заранее программу не готовили. На сцене царила полная импровизация. Желающих прочесть стих или пропеть песню Высоцкого нашлось – хоть отбавляй. На наспех сколоченные подмостки по одному взбирались самодеятельные артисты. В основном, это были парни со своими гитарами. Исполнитель сообщал ведущему на ушко свое имя и название произведения, и тот в микрофон объявлял публике предстоящий номер. На подступе к сцене уже выстроилась очередь из желающих блеснуть талантом. Солисты отчаянно хрипели, пытаясь подражать певцу, а некоторые песни повторялись. К примеру «Кука» спели аж три раза, а «Гимнастику» – два. Но в целом, все было очень здорово. Зрители тепло приветствовали каждого выступавшего. Зал под открытым небом замирал, слушая знакомый до боли хит, и потом дружно рукоплескал. В ожидании следующего номера все умолкало, и лишь отдельные хлопки раздавались в тишине. Это народ шлепал распоясавшихся на закате самок комаров. Многие исполнители отказались от микрофона; он и вправду почти никому не пригодился: акустика здесь, у реки, у подножья гор, была потрясающей. Когда публика кричала «браво!», раскаты эха, как салют, долго сотрясали горы. Мне кажется, собравшиеся на поляне понимали, что сейчас здесь происходит: воодушевление, царящее на сцене, очередь из желающих выступить, овации зрителей и даже ответная реакция гор – все это глубокая дань памяти любимому артисту.

Под конец вечера меня сильно тронула одна исполнительница. После плеяды чтецов, певцов и музыкантов исключительно мужского пола, вдруг на подмостки вспорхнула девушка лет двадцати пяти, совершенно обычной внешности. Скорее, даже невзрачная. Худенькие плечи, жидкая косичка, выпуклые очки, никаких концертных нарядов – длинная трикотажная юбка и простая вязаная кофточка на пуговках. И голос-то не ахти какой сильный. Но спела без аккомпанемента так классно, что все заслушались. Пела она не о войне, не о горах, не о спорте, а о любви и разлуке. Девушка не старалась подражать парижанке, но проникновенное и женственное исполнение, пожалуй, слегка роднило ее с красавицей Мариной Влади. У выступавшей, несомненно, было музыкальное и поэтическое чутье и большой талант драматической актрисы. А песня была такая:

– Я несла свою беду
По весеннему по льду.
Надломился лед,
Душа оборвалася…

Она пела сердцем, видно, переживая свое. А я каждой порой вбирала каждое слово. До чего мне близка эта тема! Щеки запылали, и в груди стало горячо-горячо, словно близким пламенем огня опалило лицо, и жар достал до гулко скачущего, как красная конница, сердца. Костер трещал, искры отскакивали в разные стороны, долетая до зрителей. В этом свете рыжего зарева пела девушка. Не просто пела – страдала! Заламывала руки, в смятении трогала свой лоб, содрогалась от тяжелых придыханий, больше похожих на беззвучные рыдания, и… задевала самые тонкие струны девичьих и женских душ, волею случая попавших на концерт.

– Тоже, видать, натерпелась дивчина от мужиков, – шепнула мне Алена, смахивая слезу, – и проворчала по-бабьи: – Я всегда говорила, от них одни только беды.

Публика долго не могла угомониться. Я тоже отбила себе все ладошки, аплодируя стоя, вместе со всеми. В зрачках зрителей отражались благодарность и язычки пламени от высокого костра.

Вот о чем напишу Алексею в следующем письме! Прямо сегодня сяду и напишу. По горячим следам. Пока еще глаза увлажнены от хороших песен, пока свежи впечатления о славном вечере. И расскажу, как душевно пели люди под гитару, а им вторили горы, небо, река. Алексею будет интересно. Ведь он романтик, такой же, как и я.

Концерт закончился. Зрители, притихшие и будто какие-то осиротевшие, стали понемногу рассасываться, и мне удалось без особых помех воссоединиться с родными. Оглянулась, чтобы махнуть на прощание Алене, но не тут-то было. Она звала меня, энергично жестикулируя, а на лице ее я прочла дружеское ободрение: мол, давай, отпрашивайся. Мы подождем.

– Мам, пап, можно я с ребятами немного по территории базы погуляю? – робко спросила я, в волнении теребя нос.

Обычно я так неуверенно себя вела, когда мне надо было срочно вырваться на улицу, а домашнее задание – конь не валялся. Возможно, если бы мои сейчас отказали мне в прошении, я бы только с облегчением вздохнула, поскольку на самом деле никак не могла понять, охота мне проводить время с чужой компанией или нет. Но оба родителя выразили мне свое высочайшее дозволение:

– Конечно, погуляй, дочь. Разомнешься, да воздухом перед сном подышишь, – безоговорочно дал добро папа.

– Я рада за тебя. Наконец, хоть с кем-то познакомилась. Гуляй, только не долго. Часика полтора – и домой. А то я волноваться буду, – разрешила мама, как всегда оговаривая условия.

– Ладно, обещаю. Я недолго.

– Я с Полей буду гулять, – закапризничала Ира.

Она только что очнулась на плече у отца, глядела на мир затуманенным взором и пребывала в отвратительном настроении.

– Ну, детка. Поля уже большая. А тебе давно пора спать, – твердо сказал папа.

– Видишь, ты капризничаешь, и глазки сами закрываются, – мягко уговаривала мама.

– А я все равно пойду! – как осел уперлась сестра, ничего не соображая. – Да… Полечке вашей всегда все можно, а мне – дак никогда… – тянула она обиженно, размазывая слезы по пухлым щекам.

– Ну, начинается… Мам, что она вечно за мной гоняется? Объясни хоть ты ей.