Оберег на любовь. Том 2

Ирина пулей слетала за ложкой.

– Горло рыхлое, с гнойниками. Так, красавица, теперь я должна тебя хорошенько послушать. Не нравится мне твое дыхание. Жесткое. Вот так, повернись-ка ко мне спинкой.

Я села на койке, свесив ноги. От соприкосновения с ледяной блямбой фонендоскопа пылающее тело вздрогнуло и непроизвольно съежилось.

– Ясно. Температуру можно и не мерить. Тридцать восемь и семь, как минимум, – на глаз определила женщина, проанализировав мою реакцию на неприятное металлическое касание.

Я виновато взглянула на маму. Очень хотелось перед ней извиниться за свою несвоевременную болезнь. Но на ее лице в этот момент отразилась такая растерянность и ужас, что я отложила это дело на потом. Она воззрилась на мои ступни, все еще опутанные бинтами, хотя порядком уже размотавшимися. Видно, когда мне было совсем плоховато, я бессознательно крутилась на кровати, как неуемная заводная обезьянка, вот все повязки и слетели.

– Полина, Боже! Что у тебя с ногами?

Я не успела ответить, потому что за меня ответила докторша.

– Похоже, уважаемые, это мои родные тапки! – рассмеялась она звонко. – Не зря я их сразу приметила. Ведь мои же? Сознавайся, Полина.

Я кивнула головой. Мама ничего не понимала. Папа тоже не понимал, но уже тайно веселился.

– Поля, ты что, украла тапки у тети врача?! – Ира округлила глаза. – Чужое же брать нельзя!

– Я только напрокат взяла.

Тем временем доктор аккуратно разматывала бинты, профессионально скручивала в рулончики, постепенно обнажая старые раны и представляя их на всеобщее обозрение.

– Ленка обработала? Ну что ж, неплохо. Здесь все в порядке. Подсыхает быстро. Теперь-то я понимаю, кто у меня ночью гостил!

– Извините меня, пожалуйста. У меня босоножки порвались. Мне пришлось босой бежать. Я о камни чуть-чуть поцарапалась.

Ирка, как верный паж, в доказательство моих слов и, главное, в оправдание моего противоправного поступка уже перла на показ пострадавшую обувь. Ох, лучше бы она этого не делала! Вчера мне казалось, что я достаточно надежно спрятала туфли, затолкав их подальше под обувную полку. С глаз долой из сердца вон. Прибрала даже не столько от родителей, сколько от себя, чтобы лишний раз не расстраиваться. Сейчас в руках сестры болталось жалкое подобие выходной обуви, больше похожее на хлам с помойки. Перемазанная пробковая платформа с засохшими нашлепками из глины с прилипшей к ней травой и мхом. То там, то тут торчали нитки от выдранных с мясом ремешков. Оригинальная металлическая застежка в виде милой стрекозки на одной из туфелек, похоже, была утеряна навеки.

– Да-а-а… хорошие были босоножки, – только и мог вымолвить папа.

– Черт с ними, – махнула рукой мама, – лишь бы ребенок быстрей на ноги встал.

Врачица что-то быстро писала и комментировала свои рецепты, но я уже ни во что не врубалась. Апатия и упадок сил – непреложные симптомы острого бронхита и гнойной ангины. Лишь слабая искорка возрождения промелькнула в мутном сознании, когда посетительница уже прощалась.

– Ну, до свидания всем. Давайте, выздоравливайте. Я сейчас Лену пришлю, дочь. Она меду принесет. Смотри, Полина, босиком у меня больше по ночам не гуляй, а то уколы буду ставить!

– Хорошо, – промямлила я, но, кажется, моего осипшего гласа никто не услышал.

Этим вечером я так и не дождалась Алену, потому что провалялась в забытье. Хотя, как оказалось, она забегала на минутку, приносила липовый мед. Этим медом меня потом отпаивали, смазывали горло и натирали. От бесконечных примочек и процедур все вокруг плыло, как в тумане.

Поутру голова была еще тяжела, однако работала исправно. Мама кормила меня с ложки манной кашей и ласково мне выговаривала:

– Ты о матери вообще когда-нибудь думаешь? Знаешь же свою проблему. Если с вечера ноги промочила, к утру непременно температура подскочит. А ты по холодной земле без обуви скачешь! Не пойму, ну отчего ты у нас такая слабенькая? Вроде и спортом занимаешься. И в воде по многу часов тренируешься. Должна бы уж закалиться. А у тебя чуть чего – ангина. Нет, придется, видимо, тебе гланды удалять. Видно, от них все проблемы.

– Мам, ты же сама говорила, что в «Здоровье» была сенсационная статья, вроде как гланды – это ворота для инфекции. Нет, не правильно я выразилась. Не ворота, а наоборот – барьер для заразы.

– Что-то не верится, чтобы хоть что-то испортило обедню твоей ангине.

Я с отвращением, через силу, глотала остывшую кашу, лишь бы не расстраивать маму, и думала только об одном: только бы не попался комок. Иначе все!

– Мама, можно я хоть один малюсенький конвертик себе возьму, – прервала мою кормежку Ира, которая восседала за столом, подложив для удобства подушку под зад, и рисовала, слюнявя карандаш.

– Ирочка, рисуй в тетрадке. Там еще полно чистых листочков. Зачем же конвертики портить?

– Да… Поле – дак можно… – как обычно начала канючить сестра. – Поля вон уже сколько испортила. Почти все.

И Ира вывалила из блокнота всю мою тайную переписку.

Я рванулась, в два прыжка достигла стола, вырвала письма у сестры, успев наградить ее заслуженным подзатыльником, и опять очутилась в кровати. Чуть маму не снесла. Все произошло настолько стремительно, что Ирка даже не успела зареветь, а мама, совершенно не ожидавшая от больной такой прыти, растерянно держала тарелку с кашей в одной руке, вымазанную ложку в другой, и совершенно не представляла, что дальше с этими столовыми приборами делать. Я же торопливо прятала конверты под подушку. Вот уж точно, надежнее места не найти. Потом натянула до подбородка одеяло и затаилась, ожидая законного вопроса от мамы. Но она ничего не спросила. После длительной паузы, висевшей в воздухе не менее минуты, мама обратилась к Ирине:

– Ира, детонька, ты должна запомнить на всю жизнь. Никогда нельзя брать без спросу чужие вещи. Особенно письма. Понимаешь, это как секретики, что ты в песочнице прячешь.

– Секретики?! Значит, Поля все равно их потом мне покажет. Я же ей все свои секретики раскрываю.

– Правильно. У тебя свои секретики, а у Поли свои. Время придет, и покажет, и расскажет… если, конечно, посчитает нужным, – хитро поглядывая на меня, обещала мама и обращалась уже ко мне: – Полина, напрасно ты конверты под подушку затолкала. Помнешь. Никто твоих писем читать не собирается. Давай, клади обратно сюда.

Она подала мне раскрытый блокнот:

– Целей будут. Ну, вот и пусть хранятся здесь для истории.

– Почему это для истории? – встрепенулась я, и с непоколебимостью, достойной всеобщего признания, заявила: – Мы и сейчас переписываемся! И всегда будем переписываться!

Мама сразу стала озабоченно ощупывать мне лоб и участливо заглядывать в глаза.

– Ну, Слава Богу. Температуры вроде нет. Полина, ты зачем меня пугаешь? Словно опять в бреду. Вот объясни мне, каким образом ты сейчас можешь с кем-то переписываться? От почты не близко. От цивилизации далеко… Отец вон, с утра за лекарством уехал, так его уже больше двух часов нет.

– Все равно мы переписываемся, – как заклинание твердила я, проявляя железную твердолобость.

Больные всегда становятся невыносимо капризными и упрямыми, и я не исключение.

– Хорошо, хорошо. Успокойся. Переписывайся, только не хандри, – поспешно и испуганно согласилась мама.

…День для меня вышел длинным и суматошным.

Вернулся папа. Судя по количеству лекарств, болеть мне предстояло еще пару месяцев. Только мама успела напичкать меня таблетками и сделать на спине йодную сетку, согласно предписанной доктором схеме лечения, сразу пошли посетители.

Первой явилась Алена. Выслушав мой отчет об общем самочувствии – надо заметить, не слишком внимательно – девушка присела на краешек кровати и попросила откинуть одеяло. На самом деле ей не терпелось полюбоваться на свою работу. С профессиональным интересом Аленка осмотрела мои подживающие раны. И залюбовалась… Похоже, свою работу она оценила на пять с плюсом, потому что показала мне большой палец и воскликнула: «Молодцом!». Я молодцом? Или она? Видимо, обе. Потом мы посмеялись, вспомнив, как неслись, не разбирая дороги, напуганные высшей силой. Вспоминали казус с тапками и опять хохотали. Чувствовалось, что моей маме девушка понравилась. Она смеялась с нами за компанию, а когда гостья засобиралась, мама вышла ее проводить, и я услышала:

– Аленушка, вот… возьмите.

– Что это?

– Тут вам шоколадка. А это ваши тапочки, то есть не ваши, а вашей мамы. Я вчера в суете о них и забыла совсем.

Вот это да! Я даже открыла рот от изумления: называть девчонку, ровесницу мне, на «Вы»! Надо полагать, Аленка заслужила высшую степень маминого расположения.

– Ой, ну что вы. Какая шоколадка? – вежливо отказывалась моя новая подруга. – Вам вчера точно не до тапок было. У Полины-то, говорят, под сорок было!