Хотя случались и активные попытки неофициальных художников отстоять свое право на свободу творчества, выходящего за рамки соцреализма. Печально известна бульдозерная выставка 1974 г. в Битце. Местные власти подумали, что перед ними новый корпус демократического движения, которое в это время переживало свой подъем. После бульдозерной выставки в Москве была создана секция неофициального искусства, глава которой не избирался, а назначался сверху, чтобы осуществлять идейное руководство, политический надзор и постепенное ангажирование. В скором времени в секцию добровольно вступили большинство московских нонконформистов, посчитавших, что главная часть их требований исполнена. Произошло вхождение в систему. На тех же, кто сохранял еще некоторую активность или тосковал по лучшей жизни, были распространены правила еврейской эмиграции. Конфронтация вылилась в единоборство не с официальным искусством, а с административным аппаратом.
При этом в самом государственном искусстве уже шел процесс распада монолитных эстетических принципов и художественных догм, затронув не только молодое поколение, откровенно ревизовавшее соцреализм, но и некоторых умеренно-либеральных мэтров, которые в дозволенных пределах стали осторожно нащупывать новые выразительные средства. Следовательно, как росло неофициальное искусство, так и левело и делалось все терпимее к формальному эксперименту официальное, у которого по этой причине и позже не оказалось прежней запальчивости и ненависти к «декадентам».
Зарождаясь и набирая силу, неофициальное искусство черпало вдохновение и опиралось, главным образом, на традиции отечественного и западного авангарда. При этом русский авангард был верным союзником революции и после нее вполне естественно приобрел в искусстве особое и монопольное положение, отличаясь большей непримиримостью к инакопишущим и инакорисующим, чем любое предшествующее направление. Когда же требования государственного заказа изменились и воцарился уже созревший соцреализм, лишь немногие левые не дали себя сломить, а большинство постарались как?то приспособиться к новой ситуации. Ретроспективная тенденция зашла в тупик, в то время как формальный эксперимент, внедрившись на Западе, за полвека достиг много большего, чем в России, и потому туда устремились вскоре все взоры. Однако железный занавес, опустившийся с середины 1930?х годов перед «реакционной» западной культурой, разорвал все ее связи с русским авангардом. Подобная насильственная изоляция вела к культурному отставанию и провинциализму, которые к тому же сознательно культивировались и оправдывались самобытностью и традициями соцреализма. Молодые художники поэтому оказались малоподготовленными к первым контактам с современным западным искусством, и прошло почти десятилетие, прежде чем они смогли освоиться и как-то заполнить свои интеллектуальные и художественные пробелы.
Отставание можно было преодолеть лишь упорной и неспешной работой, но художники форсировали ее, пропуская важные детали, а многого просто не понимали. Поэтому вышло не органическое врастание, а беглое и однобокое знакомство. Многие художники после первых энергичных попыток махнули рукой на западные образцы и, созрев духовно, принялись развивать собственную индивидуальность, мысленно утешая себя великодержавием и оригинальностью русской идеи.
Несмотря на определенные возможности, русский нео-авангард не состоялся, поскольку всякая реставрация или форсированное освоение кончается скучным эпигонством или тупиком. Следовало определить пределы своих возможностей или грани таланта и перейти к более адекватным способам самовыражения. Советская действительность породила прежде всего гротескно-абсурдное и сюрреалистическое искусство. Прообразом тут послужила главным образом литература: от Гоголя и Достоевского до Белого, Булгакова и обэриутов, и это придало живописи характерную национальную особенность.
Хотя сюрреалистическими элементами и мотивами пропитано все разбираемое направление, чистый сюрреализм в его западном понимании встречается очень редко, и многие образцы его не отличаются особой оригинальностью и качеством. Пафос нонконформизма пронизан горечью и разочарованием в человеке, который чаще всего предстает в низменном, мерзком обличье или сломленным, униженным и страдающим.
Отчаяние перед действительностью и трагически-фатальное изображение человека, что, хотя и знакомо западному искусству, все-таки смягчается в нем нередко гуманистическим или христианским подходом, в русском нонконформизме вытекает из комплекса идей, многократно подтверждаемого и усиливаемого будничной жизнью, а также этическим обеднением русской культуры и сознания. Неофициальное искусство откинуло завесу соцреалистического тумана, и теперь без этого искусства немыслимо развитие национальной культуры. Оно создало альтернативу и отменило безусловный идейно-духовный компромисс в одной из ее областей. Обогатилось искусство, в нем появились новые возможности и средства, а личность художника обрела большую свободу.
Главный же недостаток неофициального искусства происходит от его основного достоинства – отрицания, в котором оно выражает, интерпретирует и воспроизводит советскую реальность в негативном духе, не зная или не понимая, что отрицанием отчуждение не снимается, а усиливается, извращенные ценности не очищаются, а отбрасываются как растленные и ненужные, их подлинная суть игнорируется, а не раскрывается. Нигилизм – старый дух русской интеллигенции – не позволяет выдвинуть позитивные идеалы. В этом отсутствии положительных начал виновно все еще упорное маловерие инакомыслящей интеллигенции, которая должна раскаяться в греховной жизни и забвении Бога.
Многие художники, даже приняв в сердце Христа, продолжают думать, что вера – это интимное дело, которое к искусству имеет косвенное отношение и даже порой мешает ему, утверждая примат Духа над буквой, т.е. формой. Это мнение так укоренилось в индивидуалистическом сознании, что его трудно преодолеть отчасти из-за лени и самомнения, отчасти из-за того что крайне непопулярны среди интеллигенции понятия личной нравственности, личного самоусовершенствования, выработки личности.
Т.А. Фетисова
Теория и история словесных форм художественной культуры
Три рассказа Дж.Д. Сэлинджера в Интернете
И.Л. Галинская
В конце 2013 г. в Интернет были выложены три дотоле неизвестных рассказа Джерома Дэвида Сэлинджера (1919–2010): «Океан полон боулинговых шаров», «Именинник» и «Пола». В Сети появилась обложка книги, в которой эти рассказы якобы опубликованы. Газета «Гардиан» 2 декабря 2013 г. отметила, что один из этих рассказов соответствует лучшим произведениям писателя, а два других – простые наброски (2).
Рассказ «Океан полон боулинговых шаров» («The Ocean Full of Bowling Balls») является «своего рода приквелом» к роману «Ловец во ржи» (1). Рассказ ведет Винсент, старший брат Холдена Колфилда. Винсент заботится об их младшем брате Кеннете, который стал в «Ловце во ржи» умершим от белокровия (лейкемии) Алли. В рассказе «Океан полон боулинговых шаров» Кеннет умирает от болезни сердца. Винсент вывез его к океану (они были на мысе Кейп-Код), где Кеннету стало плохо. Они вернулись домой, Винсент просит служанку вызвать врача, но Кеннет уже скончался.
Сэлинджер в своем завещании велел опубликовать этот рассказ в 2060 г., но кто?то раздобыл его в библиотеке Принстонского университета, где оригинал хранится, и опубликовал. Автор рецензии в «Гардиан» Джей Парини заключает, что рассказ «Океан полон боулинговых шаров» – это «фантастическое произведение, а любителям творчества Сэлинджера не придется ждать до 2060 г., чтобы прочесть его» (2).
Гейби Вуд замечает в статье «Дж.Д. Сэлинджер. Что его неопубликованные рассказы могут сообщить нам о нем?», что этот рассказ предварял написание «Ловца во ржи», что Кеннет Колфилд представляет собой наиболее трогательную фигуру из всех сентиментальных персонажей в творчестве Сэлинджера (4).
В рассказе «Именинник» («Birthday Boy»), который датируется 1946 г., действие происходит в больничной палате. Девушка Этель приходит к своему жениху, которому будут промывать почки, чтобы поздравить его с днем рождения: Рэю исполнилось 22 года. Он просит ее принести немного выпивки, по-видимому, он алкоголик. Этель категорически отказывается, и Рэй всячески грубит ей, а пришедший в палату доктор говорит, что промывание почек будет днем. Доктор вместе с Этель выходят из больницы. Критики считают, что текст «Именинника» является первоначальным наброском утерянного рассказа «Мужское прощание» («A Male Goodbye») (3).
В рассказе «Пола» («Paula») речь идет о молодой паре – мистере и миссис Хинчер. Она говорит ему, что ожидает ребенка, и просит мужа разрешить ей лежать в постели в одиночестве все девять месяцев беременности. Когда она якобы родила девочку и потребовала, чтобы служанка принесла детскую кроватку, выясняется, что она сама легла в нее, поджав ноги, а никакого ребенка нет. Мистер Хинчер в результате сходит с ума, а миссис Хинчер возобновила свою работу библиотекарем.
Джей Парини полагает, что «Пола» и «Именинник» представляют собой незаконченные отрывки, хотя их и интересно читать, поскольку становишься свидетелем процесса художественного творчества (2).
Оригиналы рассказов «Именинник» и «Пола» хранятся в библиотеке Техасского университета.
Авторы статьи в газете «Московский комсомолец» утверждают, что родственники Дж.Д. Сэлинджера обещают издавать его неопубликованные произведения начиная с 2015 г. (1). Питерский литературовед Андрей Аствацатуров сказал им, что литература для Сэлинджера была чем?то наподобие молитвы, что он писал все для себя и старался не публиковаться. «Ровно поэтому все его наследие – даже литературные неудачи – безусловно ценно» (1).
Список литературы
1. Яшлавский А., Смирницкий Я. Посмертный детектив Сэлинджера // Московский комсомолец. – М., 2013. – № 266(26.398), 30 нояб. – С. 7.
2. Parini J.J. D. Salinger: Three Stories – review. – Mode of access: http://www.theguardian.com/books/2013/dec/02/jd-salinger-three-stories-review
3. Reach K. Three Salinger stories «leaked» online. – Mode of access: http://www.mhpbooks.com/three-salinger-stories-leaked-online/
4. Wood J.J.D. Salinger: What can his unpublished stories tell us about him? – Mode of access: http://www.telegraph.co.uk/culture/books.10508152/jD-Salinger-what-can-his-unpublished-stories-tell-us-about-him.html
Революционное умопомрачение (Александр Блок и 1917 год)[10 - Боханов А.Н. Революционное умопомрачение (Александр Блок и 1917 год). – М.: Рос. ин-т стратег. исслед., 2013. – 54 с.]
А.Н. Боханов
Автор реферируемой работы рассматривает размышления и медитации Александра Блока на темы революции 1917 г. и падения монархической России, т.е. эпохи судьбоносной в истории нашей страны и всего мира.
Статьи, очерки, записные книжки, письма, дневники Александра Блока-историографа показательны для оценки мировоззрения русской интеллигенции того времени. А.Н. Боханов рассматривает статьи сборника Блока «Россия и интеллигенция», его «Записные книжки: 1901–1920», «Письма Александра Блока к родным», «Письма к жене», а также очерк «Последние дни императорской власти».
Блок не был ни «западником», ни «почвенником», в его мировоззрении, миросозерцании переплелось разное, «часто трудно соединимое», считает А.Н. Боханов (с. 7). После Февральской революции 1917 г. Александр Блок работал несколько месяцев в учрежденной Временным правительством «Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих высших должностных лиц» (ЧСК). Эта комиссия была образована при Министерстве юстиции в марте 1917 г., а через год большевиками, в марте 1918 г., она была упразднена. Александр Блок пользовался документами и сведениями ЧСК, ибо он был там обработчиком (редактором) «стенограмм доносов и показаний» (с. 28).
В очерке «Последние дни императорской власти» (впервые вышел под названием «Последние дни старого режима») изложение событий построено на сведениях, сообщенных заместителем министра внутренних дел С.П. Белецким и царским министром внутренних дел А.В. Протопоповым (с. 37). В очерке «Последние дни…» Блок рассказывает о власти, о ее облике, дает характеристику общественного положения в стране, описывает политическую ситуацию в России.
Свой очерк Блок разделил на три части: «Состояние власти», «Настроение общества и события накануне переворота», «Переворот». В этом очерке «фактография самого февральского переворота излагается довольно подробно. По прошествии десятилетий, когда многое переменилось, многое открылось, а иное и забылось, весь этот сюжет все равно остается одним из ключевых моментов отечественной истории Новейшего времени», – заключает автор реферируемой работы (с. 51).
И.Г.
Госпатриотизм и Тёркин[11 - Ерофеев В. Госпатриотизм и Тёркин // Новое время – The New Times. – М., 2014. – № 5, 17 февр. – С. 60–61.]
Виктор Ерофеев
Автор называет поэму А.Т. Твардовского «Книга про бойца» (1941–1945; Госпремия СССР, 1946), героем которой является солдат Василий Тёркин, «самой патриотичной книгой во всей русской литературе» (с. 60).
Написанная четырехстопным хореем «Книга про бойца» – это самая честная книга о Великой Отечественной войне, пишет В. Ерофеев. Поначалу поэма вызвала гнев начальства – у Жданова и Фадеева, поскольку в ней ни разу не упоминается имя Сталина. Однако, по мнению автора реферируемой статьи, Сталин, дабы подразнить рабское начальство, как раз и дал поэту затем Сталинскую премию, и «Книга о бойце стала классикой» (с. 61).
Воспитательное значение в поэме «Книга про бойца» имела тема смерти. «Поэт обучал солдата искусству гибели за Родину – это патриотическое обучение» (с. 61). Одна из лучших глав поэмы «Смерть и воин» рассказывает о том, как Василий Тёркин со смертью спорит и побеждает ее «благодаря простодушному жизнелюбию и мужицкому лукавству» (с. 61). Ведь Тёркин балагурит не только с солдатами, но и со смертью. «Кто с юмором относится к своей кончине, тот царь войны», – считает Твардовский. Он рассказывает, что в Европе русский советский солдат является чужеземцем. Он не знает, что Европе сказать, чему Европу научить. «Не колхозам же? В этом будущая причина потери завоеванной части Европы» (с. 61). В поэме Твардовского «Книга про бойца» во весь рост встает народный дух и вместе с ним – народный подвиг, заключает автор реферируемой статьи Виктор Ерофеев.
И.Г.
«Шекспировский вопрос»
В середине XIX в. возник «шекспировский вопрос» вокруг авторства пьес Шекспира, которые приписывались различным лицам. Шекспировед Игорь Пешков пишет, что «единственного общепризнанного автора нет <…> пробуют в этой роли разных людей, действительно исторически существовавших»[12 - Пешков И. Автор «Гамлета» оставил нам свою подпись. – М.: Лабиринт, 2011. – С. 2.]. Пешков напоминает, что уже имеется шесть десятков кандидатов на авторство шекспировских пьес, ибо нет ни юридических, ни иных надежных свидетельств авторства этих произведений.
В литературных энциклопедиях излагается биография Уильяма Шекспира и специально говорится о проблеме авторства. Так, например, в «Краткой литературной энциклопедии» сказано, что, согласно предположениям, «такие пьесы мог написать только величайший мудрец эпохи» Фрэнсис Бэкон (1561–1626)[13 - Краткая литературная энциклопедия. – М.: Советская энциклопедия, 1975. – Т. 8. – С. 659.]. Поскольку в биографиях Шекспира отмечается, что он учился в школе всего с 7 до 14 лет, где получил лишь «некоторые познания в латыни и древнегреческом языке», то претендентами называют образованных аристократов[14 - Там же.].
Игорь Пешков анализирует книгу Марины Литвиновой, в которой на роль авторов шекспировских пьес выдвигаются Фрэнсис Бэкон и Роджер Мэннерс, пятый граф Ратленд. Литвинова считает, что первое десятилетие они писали вместе, под общим псевдонимом, а во втором десятилетии каждый сочинял свой текст[15 - Литвинова М.Д. Оправдание Шекспира. – М.: Вагриус, 2008. – 656 с.].
Сам Игорь Пешков называет автором шекспировских пьес Эдуарда де Вера, семнадцатого графа Оксфорда (Edward de Vere, 1550–1604). Пешков ссылается на книгу преподавателя английской литературы Томаса Лоуни, вышедшую в 1920 г., которая называется «”Shakespeare” identified in Edward de Vere the Seventeenth Earl of Oxford»[16 - Пешков И. Автор «Гамлета» оставил нам свою подпись. – М.: Лабиринт, 2011. – С. 16.].
Игорь Пешков находит подпись Эдуарда де Вера в Первом фолио шекспировских пьес 1623 г. издания. Он пользуется нумерологической системой, идущей еще от Пифагора и часто использовавшейся в Средние века и в эпоху Возрождения. Латинскому алфавиту по порядку присваивались числовые значения – единицы, десятки, сотни. Перевод букв «Edward de Vere» в цифры дает число 993, которое стоит на последней странице Первого фолио. На предыдущей, предпоследней странице стоит число 398, так что номер 993 на последней странице Первого фолио, по мнению Игоря Пешкова, является не опечаткой, а подписью настоящего автора: Эдуард де Вере.
И.Л. Галинская
Басё – наше все[17 - Беляев А. Басё – наше все // Басё М. Стихотворения. Проза. – М.: Эксмо, 2012. – С. 5–20.]
Александр Беляев