Такие разные люди

– Ты сегодня с нами не езди, – замявшись, пробормотал доктор. – Чего трястись в район на ночь глядя. Как обратно поедешь? Уж ночь на дворе. А послезавтра с утра приезжай, если захочешь…

День прошел.

Наталья, как потерянная, ходила по пустому дому. Есть не варила, ни о чем думать не могла. Хорошо, что тетка Пелагея, мамкина сестра, взялась со скотом помогать. Корову из стада встретила, подоила, овец и кур накормила. В дом вошла, посидела с племянницей немного и заторопилась.

– Пойду я, слышь? Детей спать укладывать пора. Ты, Натаха, поешь, я принесла. Вон в печи кастрюлю поставила. Она подошла к двери, остановилась. – А хочешь, пойдем к нам, а? Поужинаем вместе, я тоже весь день не ела, все некогда… Пойдем, Натаха?

Девчонка безучастно молчала, глядя в темные окна.

– Ну, что ты тут одна будешь сидеть? А? – горестно вздохнула Пелагея.

Племянница посмотрела на тетку красными от слез и переживаний глазами.

– Нет, теть Поль, не пойду. Не хочу, спасибо.

– Ну, как знаешь, – тетка открыла дверь, пронзительно скрипнувшую, и вдруг опять обернулась. – Не горюй. Поправится бабушка. Слышишь, Наталья? Ты верь и жди…

– Как? – Наташка радостно вскинулась. – Ты тоже про это знаешь?

– А как же, – тетка ласково усмехнулась. – Это ж закон жизни. Иначе нельзя. Надо верить и ждать. У каждого, Наташка, своя вера и свое чудо, но это правда жизни. И старики наши это знали, и мы знаем, и дети наши, дай бог, будут знать. И дальше, надеюсь, в жизнь понесут эту истину.

Тетка поспешно ушла.

Наташка выключила свет и, не раздеваясь, легла на диван, туда, где вчера лежала бабушка. Долго смотрела в темноту, вспоминая время, когда этот старый дом жил полной жизнью, наполнялся громким смехом и веселыми песнями по праздникам.

Она и не заметила, как уснула.

Снилась ей долгая дорога, колосящаяся пшеница, цветущая яблоня. И любимая бабушка, стоящая на пороге…

Надо верить и ждать. Всему свое время…

И нам сочувствие дается…

– Дура ты, дура натуральная! – Квартирная хозяйка буйствовала, совершенно потеряв самообладание. Краснея от гнева, она потела и щурилась, словно пыталась разглядеть в своей квартирантке остатки ума. – Ну, кто тебя просил им помогать? Ты что, малахольная?

Верка устало вздохнула и досадливо поморщилась.

– Ну, хватит, теть Маш… Чего вы?

Но Мария, уперев кулаки в покатые бока, даже и не думала отступать.

– Как это чего? Не забывай, ты у меня в квартире живешь!

– Я это помню, – Верка пожала плечами. – Но ведь живу не даром, правда? Вы помните, что я плачу за комнату?

Хозяйка, достав из фартука, обнимающего ее мощные бедра, носовой платок, неторопливо промокнула вспотевший лоб и грозно глянула на девушку.

– Я, Верка, тебе вот что скажу… – она сделала театральную паузу, перевела дух. – Я ведь только из уважения к твоей матери тебя пустила пожить. А мать твоя, между прочим, клялась, что ты – девчонка скромная, разумная. А ты что творишь?

Девушка упрямо тряхнула светлой челкой, то и дело падающей на глаза, и нахмурилась.

– Да что же такого страшного я делаю? – Она раскрыла ладошку и стала старательно загибать пальцы. – Работаю. В квартире убираю. Свет за собой выключаю, воду не расходую без надобности. Да? Все, как вы хотели, правда?

Мария застыла, открыв рот от изумления. Потом развела руками.

– Сумасшедшая. Нет, точно сумасшедшая! Дурища! Тебя не переспоришь.

Вера ушла в свою комнату, села на диван и задумалась.

Уже год, как она переехала в город. История ее ничем не отличалась от сотен таких же…

В школе училась очень хорошо, учителя хвалили. Экзамены в институт провалила. Просто не повезло: билет какой-то мудреный попался, да еще и растерялась, все из головы вылетело от волнения.

Домой, конечно, не поехала. Как соседям в глаза посмотришь? Ведь и друзьям, и маме обещала поступить, а вон как дело обернулось… В общем, порыдала, маму уговорила и осталась в чужом суматошном городе, где никому ни до кого нет дела. Все куда-то бегут, друг друга толкают, на ноги наступают и даже не пытаются оглянуться и извиниться.

Жить, конечно, было негде…

А с теткой Марией мама еще в детстве дружила. Правда, сто лет не виделись, но чего для дочери ни сделаешь. Мама так просила Марию, так умоляла, что та, не выдержав натиска бывшей подруги, наконец, сдалась.

– Что с вами будешь делать? Пусть живет, – махнула она рукой и обреченно вздохнула.

Девушке в городе жилось плохо.

Она тосковала по деревенским просторам, пылающим закатам, по крикам петухов на рассвете. Скучала по маме, по их кошке и по цветам в палисаднике.

Когда тоска особенно одолевала, Вера читала стихи. Ой, стихи она любила! И здесь, в холодном странном городе, они ее спасали.

Подходила Верка к окну, глядела вдаль, туда, где горизонт сливается с крышами домов, и тихонько повторяла и повторяла любимые строки:

– Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовется…
И нам сочувствие дается,
Как нам дается благодать…

Мария, услышав это однажды, вытаращила глаза от изумления.

– Молишься что ли?

– Нет. Это стихи… – Верка опустила голову. – Тютчев.

Тетка Мария чуть не поперхнулась и только покачала головой.

– Блаженная… Ты гляди, стихи читает! Ой, ненормальная… И в кого ты такая уродилась?

Позже Мария частенько уже не просто возмущалась, а орала на всю квартиру, не стесняясь в выражениях.

Девушка тяжело вздохнула. Она хозяйку не понимала… Чего возмущаться-то?

Вера шмыгнула носом и, пожав плечами, ответила на свой же вопрос, позабыв, что Мария ее не слышит: