Такие разные люди

– Добрый день, Сергей!

Сосед округлил глаза, почесал лысину и, особо не церемонясь, прервал женщину:

– Да какой же день? Окстись, соседка! День уже, Танька, прошел! Вечер наступил…

– Да, да, – заторопилась именинница, – конечно, вечер. А где же твоя половина? Марина дома?

– Дома, – кивнул Сергей, – где ж ей быть? А чего надо?

Татьяна, растерявшись от такого напора, опустила глаза и как-то виновато проговорила:

– У меня день рождения сегодня.

– Да ну? – удивился сосед. – Тогда поздравляем.

– Спасибо, – кивнула именинница. – Я торт купила, чаек заварила. Хотела Маринку пригласить. Посидим, поговорим… И тебя, конечно, вместе с ней, а?

Сергей провел рукой по лысине, почесал за ухом и замотал головой.

– Нет, нет, соседка, не получится.

– Почему? – огорчилась Татьяна Сергеевна. – Почему не получится? Она же дома.

– Дома-то дома, но не сможет.

Сергей повернулся спиной, показывая, что разговор закончен. Но, собираясь захлопнуть дверь, милостиво оглянулся.

– Спит она. Всю ночь у дочки была, там внук приболел, а Маринка помогала… Теперь вот спит. Измаялась, извелась, напереживалась. Так что уж извини, празднуй без нас.

Именинница, опустив голову, закивала, заспешила.

– Ладно, ладно… Это ты извини меня. Отдыхайте. Пойду я.

Войдя в свою пустую квартиру, Татьяна тихо прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной и замерла. Невеселые мысли, словно рой пчел, клубились в голове. Очень хотелось плакать. Но учительская привычка всегда держать себя в руках не позволяла расслабиться и отдаться нахлынувшим эмоциям.

Татьяна, глубоко вздохнув, горько прошептала:

– Вот и я дожила до того дня, когда и в день рождения некому улыбнуться. Некому слово сказать…

Она медленно прошла в комнату. Огляделась, словно вспоминая что-то, потом достала с полки увесистый альбом с фотографиями своих выпусков и, грустно улыбнувшись, стала внимательно разглядывать чуть пожелтевшие снимки, откуда на нее беззаботно глядели бывшие ученики.

Татьяна покачала головой.

– Ох, сколько ж лет прошло, сколько воды утекло… Я изменилась, а дети мои все такие же… Умные, добрые, веселые. Родные. Любимые. Самые лучшие.

На одной из фотографий она, совсем молоденькая, озорно подмигивала фотографу, а на другом снимке, уже чуть повзрослев, держала в руке журнал выпускного класса.

Ученики уходили во взрослую жизнь, и она менялась. Здесь с короткой стрижкой, там с модной химической завивкой, тут с косой, а вон на том снимке – уже поседевшая, с привычным пучком на затылке.

Именинница вдруг всхлипнула, не справившись с нахлынувшими чувствами. Поспешно вытащила кружевной платочек и закрыла им глаза, не давая пролиться подкатившим слезам.

Как ни сопротивлялась Татьяна Сергеевна, а глухая тоска и глубокая печаль все же настигли ее. Она обернулась к зеркалу и, пристально посмотрела на себя, нынешнюю, семидесятилетнюю. Задумчиво помолчала, а потом, чуть прищурившись, сказала себе, будто подвела итог этому странному празднику:

– Что ж, Татьяна Сергеевна, с днем рождения тебя.

Сказала, словно сразу выплеснула все накопившееся в душе: и обиду, и тоску, и несбывшиеся надежды.

Вздохнула, подошла к старенькому проигрывателю, достала большую виниловую пластинку и, чуть наморщив лоб от напряжения, аккуратно опустила иглу на закрутившийся диск.

Раздалось громкое шипение, что-то заскрипело, треснуло, а потом по крохотной комнате полетел давно знакомый вальс. Тот самый, любимый, который поет о школе, который всегда гордо звучит на первой школьной линейке, под который прощаются с детством на выпускном балу. Гимн учителей и учеников. Мелодия встреч и расставаний.

Татьяна Сергеевна, прихрамывая, шагнула к окну. Что ж… Все когда-нибудь заканчивается. Урок, день, жизнь…

Ночь тихо опускалась на большой город. Засыпали соседи, родственники и ученики.

И только незабвенный «Школьный вальс» все кружился и кружился, отсчитывая свой вечный нескончаемый ритм…

Раз-два-три… Раз-два-три… Раз-два-три…

Балерина

Машка мечтала стать балериной.

Когда ей едва исполнилось пять лет, она, слегка картавя, выдала маме, занятой лепкой вареников:

– Мамочка, ты хочешь воспитать балерину?

Мама, уронившая от неожиданности ложку, удивленно уставилась на дочь.

– Что-то я не поняла… Машенька, тебе нравится балет?

Машка, взмахнув ресницами, с удовольствием подтвердила ее догадку:

– Да. Нравится. Давно.

Отец, стоящий рядом, деликатно поинтересовался, прикусив губы, чтобы не расхохотаться:

– И как давно, если не секрет?

Дочь, не заметив подвоха, деловито изложила факты:

– Вот как только мама меня родила, так и нравится…

– Ага, – усмехнулся отец, – значит, в пеленках ты именно поэтому ногами дрыгала?

– Не дрыгала, папочка, а танцевала, – Машка оскорбленно нахмурилась.

– Ты, значит, с рождения балерина? – мама зашлась в хохоте.