Однажды, когда-нибудь…

С Николаем они виделись очень часто, поначалу – так вообще каждый день. Юля не запрещала ему встречаться с Оленькой, помогать материально, привозить подарки и продукты. Она чувствовала, что для него это было необходимо, а раз так – значит так и будет, решила она, издали наблюдая за развивающимися отношениями дочки и мужа.

Юлька давно очень подружилась с Колиной старшей сестрой Варварой и, потрясенная тем, что с ней случилось, тоже долго не могла прийти в себя. Она по очереди с Лилей дежурила у Варькиной постели в больнице, варила ей какие-то специальные бульоны, делала массажи и помогала разрабатывать переломанные руки и ногу. Ей порой казалось, что Варька не Колина сестра, а ее – так близки они стали теперь.

Юля усмехнулась, присев на диван перед телевизором. Она вдруг вспомнила сегодняшний звонок Лили, Вариной близкой подруги. Та, так и не угомонившаяся с возрастом, не обуздавшая свою дикую энергию и сумасшедший темперамент, громогласная и азартная, вдруг решила, что хватит Варваре себя хоронить, и взялась устраивать ее новую «нормальную» жизнь. Подумать только… Ведь так и сказала – нормальную! Юля поначалу лишь усмехнулась в ответ, а когда сообразила, что Лилька не шутит, удивленно спросила:

– Боже мой… Лилечка, ты что, спятила?

– Почему это? – громко оскорбилась подруга.

– Как это – почему? Ты сама подумай! Ну? Напряги мозги, врач все-таки… Как ты себе это представляешь? И почему нормальную? Варька что, сейчас ненормально живет?

– Ты еще спрашиваешь! – возмутилась неугомонная Лилька.

– Да ты сама подумай-то, – хотела вразумить ее Юля, – она сейчас лишь немножко успокоилась, работает, восстанавливается после перенесенных травм. Сама знаешь, только теперь хоть иногда стала улыбаться… Ведь есть прогресс?

– Прогресс-то есть, – согласилась Лиля, – но я голову даю на отсечение, если мы ей не поможем – она так и состарится одна, без радости и счастья!

– Ну что ты несешь? – тут уж и спокойная Юля стала выходить из себя. – А дети? Разве это не самое большое счастье для женщины?!

– Да счастье, конечно, спору нет, но ведь дети взрослеют, растут, становятся самостоятельными, поэтому женщине обязательно нужен рядом человек, с которым не страшно состариться. И человек этот, прошу заметить – мужчина!

Очень довольная своими умозаключениями Лилька громко захохотала, а Юля, помолчав, тихонько проговорила:

– Знаешь, Лилечка, я тебе так скажу… Конечно, в общем-то, ты права. Другое дело, что я сомневаюсь в результате твоих хлопот и стараний. Но если у тебя получится что-нибудь, если ты сможешь изменить жизнь Вари – я буду счастлива за нашу подругу.

Лиля радостно хмыкнула и спросила прямо в лоб:

– Да? Значит, и помогать будешь?

Юля пожала плечами, забыв, что Лиля ее не видит:

– Ну а что ж мне еще остается делать? Ты мне выбора не оставляешь. Как говорится, чем смогу – помогу!

– Отлично! – Лиля, добившись своего, быстренько закруглилась: – Ну, все, прощай, подруга. Побегу, жизнь бьет ключом…

Положив трубку, Юля в тот вечер еще долго сидела, размышляя о превратностях судьбы. Ну что ж… Дай бог, чтобы Лиля помогла Варьке выкарабкаться из этой страшной пучины горя, слез и отчаяния.

Дай бог… Хотя верится с трудом.

Глава 7

Паша Ковалевский родился в глухой Воронежской деревушке.

Деревня – крохотная, в одну улицу, запомнилась ему только тем, что там куры ходили прямо по дороге, телят пасли сразу за домами, а единственным транспортом, ежедневно раздирающим слух деревенских поселенцев, был отцовский мотоцикл, на котором тот, колхозный парторг, каждое утро уезжал на центральную усадьбу колхоза, а вечером возвращался домой. Отец – сначала комсомольский вожак, потом партийный чиновник – был человеком хоть и несговорчивым, прямолинейным и довольно резким, но прекрасно знающим, где и что можно сказать, а где лучше вообще промолчать. Он умел вовремя отвернуться, чтобы не подвести вышестоящего, и вовремя подать руку, чтобы поддержать партийного вожака. Это умение чувствовать конъюнктуру, в общем-то, и помогло сделать отцу карьеру в те застойные годы, когда добросовестные и ретивые партийцы ценились на вес золота. Мама же, не в пример отцу, образования совсем не имела. Поначалу, закончив школу, работала в телятнике, а позже, выйдя замуж за знаменитого комсомольского вожака, всю жизнь оставалась домохозяйкой. Мама всегда старалась быть незаметной, и главное, чего она больше всего хотела, так это угодить своему руководящему мужу. Мягкая, добрая и тихая, сына Павла, рожденного сразу после замужества, она обожала, жила его успехами и победами. А побед у Паши набиралось немало.

Родиться-то он родился в глухой деревне, но позже, когда подоспела пора идти в школу, его отец уже дослужился до «чинов известных», и они радостно перебрались в большой и цветущий Воронеж. Здесь отец, дабы не отстать от местных, уже глубоко укоренившихся на этой плодородной земле чиновников, и «не ударить в грязь лицом», устроил шумное новоселье в предоставленной ему казенной квартире; со временем накупил импортных гарнитуров и, посоветовавшись с нужными людьми, отдал подросшего сына в лучшую городскую школу. Отец так ретиво взялся исполнять партийный долг, что первое время приезжал домой только переодеться да вздремнуть часа три. Думать о жене и сыне ему было недосуг, нужно было оправдывать оказанное партией и правительством доверие. Иногда, конечно, он все же вспоминал, что у него порастает сын, но по-настоящему все-таки отца волновала только школьная успеваемость, а уж чем Пашка занимается во внеурочное время, как и с кем проводит свободное время, он и думать не хотел. Не до того ему было… Но об этом позаботилась мама, старавшаяся дать единственному любимому ребенку все самое-самое. Видя, что мужу сейчас не до них, она, преодолев природную робость, сама отвела сына в Центральный дворец пионеров, где Павел сразу с радостью записался в несколько кружков и секций. Смелый и не по годам развитый мальчишка с удовольствием занимался карате, очень модным в те времена, шахматами, показывая в них отличные результаты, и даже пел в городском хоре, где один из ведущих педагогов громко восторгался его не по-мальчишески крепким и правильным голосом. Мама, Людмила Александровна, бесконечно гордилась своим одаренным сыном, а Павел, нисколько не обращая внимания на ее восторги, азартно и увлеченно отдавался любимым занятиям. Для него существовал только один критерий: нравится или не нравится. Если ему нравилось то, чем он занимался, мальчишка готов был горы свернуть, но обязательно стать лучшим, а вот если не нравилось, то никакие уговоры и доводы не могли его заставить прийти на занятия.

Подрастая, Паша все чаще стал задумываться о том, что такое счастье.

Поводом к таким неожиданным для подростка размышлениям стали его наблюдения за жизнью мамы. Он видел и чувствовал, что, несмотря на то что у нее было все, что только может быть у жены партийного работника, мама не производила впечатление счастливого человека. Она редко смеялась, не любила наряжаться, часто сидела задумавшись, глядя в одну точку. Интуитивно мальчик стал рано понимать, что счастье не в работе, не в большой квартире и уж точно не в деньгах и достатке. Он прекрасно видел, что маме не просто скучно или неинтересно сидеть дома, он чувствовал, что именно отсутствие отцовского внимания делает ее несчастной. Однажды, придя со школы, он, взглянув на мать, сразу понял, что она недавно плакала.

– Мам?! Ты чего? Случилось что?

Женщина, не ожидавшая такого прямого вопроса, подразумевающего такой же прямой ответ, смутилась и покраснела:

– Да что ты, сыночек, ничего такого не произошло… Не обращай внимания.

Но Павел, вдруг рассердившись то ли на себя, то ли на нее, то ли еще на кого-то, насупился и довольно резко ее остановил:

– Перестань, мама! Я не ребенок уже! Мне скоро пятнадцать лет. Я вижу, что ты расстроена, и знаю, что ты часто плачешь и что сегодня тоже плакала… И не говори мне, пожалуйста, что все в порядке.

Людмила Александровна опустила глаза:

– Ой, да ты все неправильно понял.

Павел поджал губы, чтобы не сорваться:

– Мама!

Мать всхлипнула и прошептала:

– Ладно, ладно… Не сердись, дорогой мой… Я вижу, что ты совсем взрослый уже, но сказать мне правда нечего. Сыночек, ничего серьезного, просто плохо себя чувствую.

Павел понимал, что это конечно же ложь во спасение спокойствия в семье, но решил не давить на мать и сказал только:

– Если тебе плохо, что-то болит, почему к доктору не идешь? Вызови, наконец, врача домой, лечись или отцу скажи, он сам тебе врача самого лучшего пришлет.

– Конечно, конечно, не волнуйся, – засуетилась мама, обрадованная тем, что сын не стал разбираться дальше, – схожу в поликлинику обязательно. Завтра и схожу.

Чуть позже, когда сын уже сидел за обеденным столом, Людмила Александровна, поставив перед ним тарелку ароматного борща, ласково поцеловала своего мальчика в макушку:

– Ах, сынок, сынок… Вырос ты быстро! Как быстро! Вот уж годы бегут… Заботливый ты стал, внимательный! Дорогой мой…

И тут, сам не понимая почему, Пашка вдруг почувствовал, как в горле встал ком, а на глаза предательски навернулись слезы. Он резко обернулся и совсем как в далеком детстве обнял мать за худенькие плечи:

– Мам, ты только не плачь больше! Ладно? Не плачь! Я тебя в обиду никому не дам! Слышишь?

Людмила Александровна, не скрывая покатившиеся по лицу слезы, прошептала, кивая:

– Слышу, милый мой! Спасибо тебе. Мне жить станет легче только от мысли о том, что есть защитник у меня, опора в старости.

С того времени отношения матери и сына стали гораздо теплее и ближе. Они могли, сидя по вечерам на кухне, о чем-то поговорить, обсудить фильм или просто посудачить о родственниках и знакомых. Странно, но чем ближе становились мать и сын, тем все больше и больше отдалялся от них отец. Он, все время пропадающий в обкоме партии, дома появлялся редко, даже по праздникам чаще всего отсутствовал, а когда и приезжал домой, то молча ужинал, уткнувшись в какую-нибудь газету, смотрел телевизор, чаще всего новости, или работал в кабинете. С сыном отец обращался как с равным, поучать его не брался, но и откровений никаких, конечно, не допускал. Хотя отец был суров и скуп на ласку, он все же не скрывал, что ему приятны Пашкины победы и достижения. Глядя на кубки, выставленные на полках, и наградные медали, любовно развешенные матерью на стенах, отец удовлетворенно покряхтывал и, жмурясь, словно кот на масленицу, довольно говорил:

– Молодец, сын! Молодец! Фамилию нашу не позоришь! Мне за тебя не стыдно, и матери приятно! Так держать!

Павел и вправду имел в спорте поразительные успехи, в шестнадцать лет он уже имел первый взрослый разряд, выступал за город, область. Правда, справедливости ради надо сказать, что карате не стало его единственной любовью. Он с такой же страстью и увлечением занимался шахматами, показывая неплохие результаты. Обожал музыку, очень прилично играл на гитаре. Вот в школе, конечно, звезд с неба не хватал, но все же учился стабильно, без троек. Как-то на родительском собрании классный руководитель сказал, что основной чертой его характера является порядочность, и это было совершенно точно подмечено. Пашка вырос честным, добрым и справедливым – порядочным человеком!

Годы шли. Время неумолимо бежало…