Кёнигсбергские цветы

– Ну, ещё ведь ничего не заканчивается, – сказала я, стараясь выглядеть беззаботно, но внутри у меня всё переворачивалось.

Он промолчал и задумался. Эта тишина удручала. Я не знала, что ещё сказать, все слова казались не уместными. Я понимала, что с ним что-то происходит.

– Всему своё время, – сказал он, наконец, и эта фраза повисла в воздухе. Я не понимала её. Какое ещё время? Вот оно время, здесь и сейчас наше время. И в это время надо жить, надо любить.

– Что с тобой? – наконец не выдержав, спросила я его.

– Посмотри там, – кивнул он головой в сторону стола, – там письмо.

Я взяла белый конверт, он был аккуратно вскрыт ножницами. В нём была официальная бумага с подписью и множеством печатей. Я пробежалась глазами по письму, но ничего не могла понять. Там были написаны их фамилии и имена, даты рождения, место проживания.

– Что это? – спросила я Гюнтера.

– Это постановление.

– Какое постановление? Я не понимаю.

– Постановление о депортации.

Я онемела и растерянно села на диван, письмо медленно сползло с моих колен на пол.

«Как? Как же это возможно?» – только и крутилось у меня в голове.

– Когда? – еле выдавила я из себя. Слёзы, которые мне так не хотелось ему показывать, предательски скатывались по моим щекам.

– Пока не известно. Они не дали нам срок. Уверены, что получив бумагу, мы уберёмся сами.

– И как же теперь? Что же теперь? – только и сказала я.

– Мама решила, что мы никуда не уедем, пока не придут выселять. Сроки ведь не указаны, так что, по сути, мы не нарушаем. Ведь собираться мы можем долго, – усмехнулся он со злобой.

– Может Марте снова попросить… Может в ваше положение войдут и вас оставят… Ведь раньше…

– Нет. Мама больше не будет никого просить, – холодно перебил он меня.

Я не знала, что ещё сказать. И, впервые за всё это время, я задумалась о будущем. Что же будет, если они уедут? Что будет со мной, если уедет он?

– А могу я поехать с вами? – выпалила я, сама от себя этого не ожидая.

– Ты с ума сошла, Варя, – со злостью в голосе ответил Гюнтер, – Хочешь быть там так же, как мы здесь? Чужой, изгоем. И ты же понимаешь, что я не смогу тебя защитить, уберечь… О поездке с нами и речи быть не может, я никогда этого не допущу… Возможно, я и сам никуда не поеду.

После этих слов мне стало страшно. Если им нужно уехать, то пусть лучше они все вместе уедут, и все вместе приедут в назначенное место. Обязательно вместе.

– Пока ещё мы здесь, и никуда не уехали, а значит, не будем больше говорить об этом, – сказал он, – Я расстроил тебя, Варя. Извини меня, пожалуйста. Ты должна знать. Ты стала частью нашей семьи, а значит, ты должна была это узнать.

Видение прервалось. Я сидела словно в густом белом тумане, обволакивающем меня со всех сторон. Всё ещё были слышны голоса, но я уже не различала слов. Я снова была в своей квартире, на своём диване.

Спала я очень скверно. Мысли были о нём, о его депортации, о том, насколько судьба жестоко играет с людьми.

А утром, едва поднявшись, я позвонила на работу и сказала начальнику, что плохо себя чувствую, потому на работу прийти не смогу. После, я выпила чашку крепкого кофе, натянула старые синие джинсы и чёрную водолазку, и побежала к моей знакомой цветочнице.

Я не могла ни минуты медлить. Слишком много было вопросов. И мне почему-то казалось, что у меня очень мало времени, чтобы успеть получить на них ответы.

Глава 19

– И вы никогда больше не говорили с ними о депортации? – с ходу выпалила я при встрече со старухой.

– Здравствуй, Аня,– улыбнувшись, сказал она.

– Здравствуйте, простите, я сама не своя. Мне нужно много узнать.

– Ты узнаешь всё, что следует, – не прекращая улыбаться, ответила мне старуха. Эта её манера заинтриговать, доводила меня буквально до трясучки.

– Так говорили или нет? – нервно спросила я.

– О депортации мы не говорил. Для них это была больная тема, а для меня тем более. Мы просто продолжали жить дальше, как – будто не было никакой бумаги. Я всё также приходила к ним. Своё четырнадцатилетние, я тоже отметила у них. Как ты уже поняла, в нашей семье не принято было устраивать из этого дня праздник, а мне очень хотелось праздника. Потому вечером, в свой день рождения, я пошла гулять с Мишей, а потом к ним.

– А что же Миша, он вас не поздравил? – перебила я старушку.

– Миша подарил мне красивую серебряную брошь с большим голубым камнем, таким же, как мои глаза, – с явным удовольствием вспоминала старушка. – Думаю, эта красивая штучка принадлежала какой-то знатной немке в своё время, а Миша выкупил её в ювелирной лавке. Тогда этого добра полно было в лавках. Немцы до депортации сдавали всё, что у них было почти даром, часто отдавали ценные вещи за еду.

– Разве Миша не хотел провести этот день с вами?

– Конечно же, хотел, – засмеялась она, – ещё как хотел. Помню, он говорил: «Ты ненормальная идти в свой день рождение к фрицам». Мне было плевать на его слова. Вот сейчас вспоминаю и думаю, откуда было это во мне. Я была очень смелая и, наверное, даже дерзкая. На многое было мне тогда плевать. И знаешь что, – она ненадолго задумалась, – я ведь кокетничала с Мишей, чем давала ему надежду. Конечно, это был мой план. Имея надежду Миша с радостью помогал мне, ожидая, что рано или поздно я отвечу ему взаимностью… Ох, и пользовалась же я этим тогда… Да что уж там… Всю жизнь я этим пользовалась.

– Всю жизнь?

Мои глаза стали круглыми, чем ещё больше рассмешили старуху.

– Милая, я же сказала: всему своё время, – не прекращая смеяться, сказала она.

– Но вы сами забегаете вперёд, – сердито ответила я ей, – теперь вопросов стало ещё больше.

Она смеялась так громко и заливисто, что прохожие улыбались, глядя на неё, настолько заразительным был её смех, словно звенят маленькие хрустальные колокольчики. Не выдержав, я рассмеялась тоже.

– Вот и в молодости я была такой, – сказала она, успокоившись от смеха, – стоило мне рассмеяться, как все вокруг хохочут. И Гюнтер всегда смеялся со мной. У него был тихий и сдержанный смех, но глаза при этом светились, – сказав это, старуха мечтательно улыбнулась.

– Варвара Олеговна, – произнесла я, выдержав небольшую паузу, – вы так хорошо и ярко рассказываете о своей жизни, что мне не нужно больше это видеть и проживать самой. Сейчас я уже в курсе всего, и, думаю, что смогу написать продолжение по вашим рассказам. Тем более, я уже начала, и, на мой взгляд, получается довольно неплохо.

– Есть события, которые тебе необходимо увидеть и почувствовать. Они очень важны. Иначе ты не сможешь, не передашь всей глубины, – сказала старуха серьёзным голосом.

От её слов по моей спине пробежал холодок. Я поняла, что события эти будут не о бабочках и цветочках. Я, молча ей кивнула.

Глава 20

На моём журнальном столике прозрачная стеклянная ваза, а в ней цветы – белоснежные розы с огромными бутонами. Их аромат пьянит и дурманит меня, уводя за собой далеко – далеко. Уводя меня снова в маленький полуразрушенный дом к мальчишке, с глазами цвета сапфир. В этом доме мне так хорошо, здесь на старом патефоне играет пластинка с нежным женским голосом, здесь пахнет яблоками, корицей и розами, которые я только что принесла для своего любимого.

– Сегодня какой – то особенный вечер, – сказал Гюнтер. В глазах его был совершенно не свойственный ему отблеск мечтательности.