Современные дети и их несовременные родители, или О том, в чем так непросто признаться

Но вот социалистическая идея в нашей стране рассыпалась, так и недовоплотившись, на смену идеям пришел другой бог – новая экономика. Женщины, привыкшие любые кризисы выносить на своих плечах, привычно втянулись в выживание, мужчины, выросшие из «маменькиных сынков», в глубокой и желчной тоске залегли на диваны. Их адаптационных возможностей не хватило, чтобы приспособиться к новым условиям и новым задачам. Но те, кто все же обладал ярко выраженной мужской составляющей, ринулись искать свое место в изменившейся политической и экономической системе. Они стали рисковать и пробовать находить способы построить свою карьеру, заработать деньги, и это было прекрасно для их страны и их женщин, но только не очень хорошо для их детей.

Папа очень быстро стал почти такой же мифической фигурой для ребенка, как во времена войны и репрессий. Не каждый малыш мог заполучить для себя способного к общению отца хотя бы на полчаса в течение будних дней. Да и те отцы, что оказывались дома, не всегда были способны, знали, умели, хотели воспитывать своих мальчишек, чаще всего ограничиваясь тусклым и ничего не значащим «Как дела в школе?».

Постепенно повысившееся благосостояние позволило матери оставить службу и вновь заняться детьми и домом. И вот уже мальчики снова воспитываются почти исключительно женским окружением: мамы, бабушки, няни, гувернантки, учительницы, домработницы. Что будет требовать женское окружение от мальчика? Всегда слушайся старших, будь аккуратным, ни во что не впутывайся, никуда не лезь, никогда не рискуй, не груби, не злись, не смей драться. А послания, которые часто слышу я от таких женщин со всех сторон: «Ты это не можешь! Дай я сама сделаю! У тебя не получится, потому что хорошо получается только у меня. Ты нуждаешься в моем постоянном контроле, потому что самому тебе ни в чем не разобраться. Ты не умеешь, ты не способен…» И при этом от всей души желают, чтобы в их семье вырос настоящий мужчина.

У мальчишек советско-застойного времени было большое преимущество – вечно отсутствующие дома родители. Их предоставленность самим себе позволяла случиться некоторому выбору: кого-то воспитывал двор, кого-то их мальчишечья компания, кого-то школа. Теперь у многих мальчишек такого выбора нет: они находятся под полным и часто тотальным присмотром семьи. Причем «присмотр» в основном осуществляется вечно тревожной мамой или всезнающей бабушкой, с соответствующими последствиями.

При этом большинство мальчиков неудержимо тянет в мужской мир, и они увлекаются историями про человека-паука, комиксами про супермена. До дыр засматривают какие-нибудь мультики про трансформеров, рейнджеров, охотников за привидениями, приводя в ужас при этом своих матерей, которые так расстраиваются оттого, что их беленький ангел отказался смотреть столь полезный и гуманный мультик про ежика в тумане. И так трудно объяснить многим мамам, что их стиль воспитания позволит вырастить не будущего мужчину, а послушную девочку, точно такую же, как она сама. Беда только в том, что когда их белокурый ангелочек вырастет, жизнь предъявит ему свой, особенный, выписанный только ему мужской счет. Самое несправедливое и печальное случится с ним еще чуть позже, когда его же мать с укором обрушит на него великое и, как ей покажется, вполне объективное обвинение в том, что он ведет себя не как настоящий мужчина!

Он живет циклами: четыре года работает на износ, потом силы заканчиваются, и он уходит в никуда, несколько месяцев, а иногда даже лет он не может найти в себе силы, чтобы окунуться в работу снова. И тогда сидит дома, «на шее у собственной матери». Она это терпит, пилит, ждет, закатывает разборки, молится в церкви, осуждает, критикует, ругает. И конечно, совершенно убеждена в одном: она воспитывала его абсолютно правильно, это он сам в свои «за тридцать» ленится, чудит, выпендривается, разочаровывает и беспокоит. Это – он. Она – ни при чем. Ведь у всех дети – люди как люди, а у него ни постоянной работы, ни семьи, ни детей.

Она учила его только хорошему: если работать, то пока не упадешь. Если помогать, то отдавать последнюю рубашку. Если ей что-то надо, он всегда должен быть рядом.

Машины не было в их семье, но зато было два гаража, где хранились продуктовые запасы, выращенные на даче, заботливо собираемые и свозимые в гараж на велосипеде. Нет нужды рассказывать, что большинство запасов так и не съедались к следующему сезону, в лучшем случае – раздавались знакомым, в худшем – пропадали, и что он ненавидел эту дачу, отнимающую у него радость лета, возможность заниматься своими делами, гулять, читать, ходить на свидания. Он должен был хорошо учиться – пожалуйста, должен слушаться и помогать – извольте.

Он не чувствовал никогда свой дом по-настоящему своим, потому что любые его вещи по прихоти родителей могли оказаться где угодно, в комнату входили без стука. Отец мог спокойно воспользоваться его зубной щеткой.

«У тебя нет ничего своего» – вот послание, с которым он вырос. И даже теперь, когда он готовит на кухне, ему бывает непросто отстоять свое право доделать задуманное до конца, стоит отвлечься – и мать все сделает на свое усмотрение, и ей будет совсем непонятно, почему от этого он вдруг стал зол или расстроен.

Все, чему она его учила, он теперь отлично умеет: работать, пока не упадет, отдавать последнее, быть с ней рядом, не иметь ничего своего. Но теперь ей хочется, чтобы он, как все, сделал карьеру, заработал денег, заимел семью. А он почему-то не может. Много работая, он вынужден периодически все бросать, чтобы выполнить другое материнское послание «не иметь ничего своего», влюбляясь, вынужден вскоре расставаться, чтобы «быть с ней рядом». Как же так? Она же учила его только хорошему.

И это еще не самый грустный пример из моей практики, поскольку путь к преодолению материнских ожиданий им все же был начат, а значит, появилась надежда, что ему все же удастся освободиться от противоречивых посланий и начать проживать свою жизнь.

Как правило, из таких вот «хороших сыновей» вырастают алкогольно-зависимые взрослые мужчины. Хотя психологически «взрослыми» их назвать можно будет только условно. Мальчик, выросший в женском окружении, или мальчик, растущий при наличии сильно влияющей на него женской фигуры, формируется в поле эмоциональной зависимости от матери; эту зависимость потом будет почти невозможно преодолеть, потому что такая мать не готова отпускать своего сына и, удерживая его сознательно или неосознанно, она мешает тому, что должно свершиться.

Любой ребенок рождается зависимым от своих родителей. Природой предусмотрена череда психологических кризисов, в процессе которых ребенок учится преодолевать эту зависимость и стремиться к автономности. В три года кризис «я сам», подростковый кризис и другие – это шанс на получение все возрастающей автономности. Чем взрослее ребенок, тем меньше у него должно оставаться зависимости, тем больше отделенности. Во многих культурах есть тот или иной ритуал инициации – способ показать ребенку и его семье важность перехода от одного состояния (зависимого) к другому (более автономному). Мальчик тем самым, например, проживает переход от состояния «сын своей матери» к состоянию «мужчина своего племени». В наше время эту инициацию могла бы выполнять служба в армии, не будь в нашей армии столько издержек, которые скорее мешают матерям отдавать туда своих сыновей, чем еще больше укрепляют их эмоциональную зависимость.

Для чего все-таки нужна все возрастающая автономность любому ребенку, особенно мальчику? Для того чтобы взрослеть, для того чтобы научиться управлять своей жизнью и нести ответственность за то, как ты живешь. Для того чтобы принимать решения, чувствовать себя уверенным, сильным и способным. Говоря метафорически, можно всю жизнь ездить в машине на месте рядом с водителем, но вы все равно не сможете научиться водить машину, пока сами не сядете за руль. Если за рулем вашей жизни сидит мама (которая вмешивается в вашу жизнь, принимает за вас решения, говорит, что делать, как поступать), вы никогда не научитесь управлять своей жизнью, осознанно выбирая, как вам жить.

Исходя из этой метафоры, становится понятно, почему все повышающаяся автономность ребенка так часто воспринимается родителем с большой тревогой и страхом. Ведь самостоятельное вождение машины в значительной мере повышает риск каких-нибудь неприятных или даже катастрофических моментов. Пока человек учится водить, с ним может случиться что угодно! Наблюдать за этим страшно. И здесь нам, родителям, может помочь осознание нескольких моментов.

Во-первых, когда-то мы сами все же сделали это. Так или иначе, мы взрослели, учась управлять собственной жизнью, принимая свои решения, совершая свои сложные шаги в новое. Конечно, чем менее психологически взрослый родитель (не прошедший свое отделение от родительских фигур), тем страшнее ему будет сопровождать отделение собственного ребенка. Есть большая вероятность того, что он так на это и не решится. Но для тех родителей, кто в значительной мере смог это сделать, важно помнить, что раз это удалось вам, то с большой степенью вероятности удастся и вашему ребенку. Он ведь ваше продолжение!

Во-вторых, продолжая «возить» своего взрослеющего ребенка «в своей машине», то есть не разрешая ему отделяться от вас, вы прямо сейчас «спасаете» его от каких-то рисков, но подрываете его будущее. Потому что когда вас не станет, на вашего ребенка свалится большая проблема: его некому будет «везти», а сам он не сможет. Если вашему ребенку уже не десять лет, то жизнь предъявляет к нему вполне взрослые требования, на которые он, во многом благодаря вам, совсем не умеет отвечать. Поэтому гораздо спокойнее убедиться в том, что он научился управлять сам своей жизнью, пока вы еще рядом.

В-третьих, желание и умение постепенно осваивать свою автономность – это естественная, заложенная природой способность. И природой же ребенку дано все, чтобы с этой задачей справиться. И только тревожная родительская грандиозность (только я знаю, как правильно жить! мой ребенок неспособный, маленький и глупый!) может нарушить естественный порядок вещей.

В-четвертых, когда кто-то чему-то только учится, он всегда совершает ошибки. И вам с первого раза не удалось красиво проехаться, когда вы только сели на велосипед. Новое дело требует освоения. Если вы не разрешаете сами себе совершать ошибки, вам будет трудно позволить совершать их вашим детям, а без этого невозможно обучиться ничему новому, а уж тем более такому непростому навыку, как управление собственной жизнью. Право на ошибку – это то, что всегда будет помогать вам и вашим детям учиться чему-то новому. Без этого права вам всегда будет проще оставаться в том, что уже есть, в том, что вы уже освоили.

Итак, нашим детям, и особенно мальчикам, будет, с одной стороны, очень хотеться отделиться от своих матерей и научиться управлять своей жизнью, а с другой стороны – в природе есть тоже немалые силы, которые будут удерживать их от этого. И наличие этих противоречивых сил будет делать этот процесс еще более непростым.

Как мы уже говорили, отделение от родительского гнезда так или иначе связано с риском. Есть целый ряд причин к тому, чтобы по прошествии многих лет по-прежнему оставаться в «родительской машине». И одна из важных – безопасность. Не принимая собственных решений, дети избавлены от риска ошибки и несения за нее ответственности, они не разгребают случившихся последствий, не расстраиваются, не пребывают в стрессе. Есть что-то приятное в том, что кто-то решает за тебя. К тому же это так похоже на заботу и даже на любовь. Есть искушение все время оставаться маленьким и как бы безмятежным. Вот только безмятежность эта – мнимая, потому что тот, за кого кто-то другой принимает решения, всегда ощущает свою слабость и нересурсность, всегда боится встретиться с чем-то новым, если рядом нет этой сильной фигуры.

Так же и родители. Внутри каждого из них живут две противоречивые тенденции. С одной стороны, всем хочется, чтобы их дети выросли сильными, взрослыми, самостоятельными и ответственными. С другой – детей хочется уберечь от всего негативного, обезопасить от любых рисков, оставить себе возможность максимально управлять своим ребенком, потому что управление дает ощущение меньшей тревоги и большего комфорта, спокойствия и уверенности за его будущее.

В связи с вышеперечисленным вырастить по-настоящему взрослого и ответственного человека – задача не из простых и требует от родителей собственной взрослости и большой веры в своих детей.

Мальчику трудно вырасти взрослым и мужественным при постоянно отсутствующем отце, поскольку у него не будет модели мужского поведения, и при постоянно присутствующей, активно заботливой матери (или бабушки), поскольку она будет насаждать женский тип поведения. Мальчик, растущий у матери-одиночки, не имеющей поддержки родственников, часто лучше справляется с процессом отделения, поскольку вечно зарабатывающая мать дает ему возможность самому заботиться о себе.

Мальчики, чьим матерям-одиночкам помогают бабушки, значительно чаще становятся зависимыми, особенно если об ушедшем отце все в семье отзываются негативно. В таком случае сын вынужден еще сильнее вытравлять из себя мужские модели поведения, чтобы не быть похожим на отца, которого так отвергает вся его семья.

Даже в полной семье сын будет в большой степени зависим как от сильной по характеру матери, так и от матери слабой и инфантильной. Поскольку первая не даст ему научиться управлять своей жизнью, убежденная в том, что только она знает, как правильно жить, что только ей позволено «держаться за руль». А вторая своей слабостью будет провоцировать своего сына на то, чтобы он «управлял машиной», но поедет этот «автомобиль жизни» только туда, куда нужно ей. Такие дети, вырастая, находят себе жен, которые всегда знают, «куда нужно ехать».

– В нашем доме всем заправляла бабушка. Крепкая, перенесшая в свое время все тяготы войны, с неистощимой энергией она бралась за любое дело. Воспитание внука, то есть меня, само собой, отнимало у нее много сил, но исполнялось с воодушевлением. И для того чтобы воодушевлению ничего не мешало, муж ее дочери, мой отец, был отодвинут от дел через год после свадьбы, несмотря на то что его кандидатура в свое время тщательно ею была отобрана и утверждена. Ее главнобухгалтерские заработки позволяли нам жить без мужской финансовой поддержки, и потому мужчин в нашем доме больше не водилось.

Отца, как вы поняли, я совсем не помню, поскольку даже фотографии этого «рохли» и «задохлика» были то ли уничтожены, то ли спрятаны с глаз долой. Маму я в основном жалел. Сколько я себя помню, она всегда пребывала в депрессии. В детстве я, конечно, не знал этого слова, и потому она мне казалась безжизненной и печальной, как будто оплакивала какую-то невыносимую тяжелую утрату. Я, как мог, заботился о ней, называя ее Верочкой, точно так же, как звала ее бабушка. Что-то не позволяло мне называть ее мамой – может, мое отношение, а может, тот факт, что бабушка предпочитала, чтобы я называл «мамой Галей» ее саму. Она расцветала от этого и всегда смягчалась – проси что хочешь.

У меня было хорошее детство, я вам уже говорил это. У меня было все, что нужно. Когда я приходил из школы, меня ждал обед из трех блюд, которые бабушка разогревала, вырвавшись во время своего обеденного перерыва. Вечером, приходя домой, она бралась за мои уроки, тщательно проверяя все домашние задания. Я учился легко, и только математика давалась мне с трудом, что ее, главного бухгалтера, особенно раздражало. Я частенько простаивал в углу за неправильно решенные примеры и оттуда подсматривал за мамой, лежащей на диване с книжкой и печально смотрящей куда-то поверх страницы. Я, как ни странно, любил стоять в углу, потому что это как будто объединяло нас с Верочкой. Мне казалось, что мы оба отбываем какое-то важное наказание, и это чудесным образом сближало нас. Как ни странно, это были одни из лучших минут в дне, потому что потом прибегала перемывшая всю посуду бабушка и заполняла своей громогласной нотацией всю комнату: «Все лежишь? Лучше б с ребенком позанималась! Ведь вырастет лентяй и обалдуй! По математике ничего не соображает. Мне одной, что ли, это надо?! Весь день как заведенная, а благодарности никакой…»

Через пятнадцать минут речи, содержание которой я, наверное, даже по прошествии многих лет мог бы повторить слово в слово, моя печальная мама уходила на кухню, грустно повторяя одну и ту же фразу: «Не надо при ребенке». Бабушка всегда шла за ней, и нотация продолжалась, иногда переходя на крик, в случае если мама отваживалась на попытку диалога.

Когда в свои тридцать пять мама сгорела от онкологии, бабушку разбил первый инсульт. Она никак не могла понять, почему это случилось с ней. Почему ее дочь теперь лежит на новом кладбище?

Я плохо помню этот период. Плакал ли я по маме? Не помню. Все, что помню, – это дни, проведенные возле бабушкиной постели, сначала в больничной палате, потом дома. Ее подруги запрещали мне «унывать» и плакать, чтобы не расстраивать больную. Поэтому я не унывал.

Когда она окрепла, все стало по-прежнему, только стояние в углу не приносило мне больше удовольствия. И я старался как мог. По математике у меня вскоре была твердая «четверка», и бабушка с воодушевлением готовила меня к поступлению в экономический вуз. Но надо ж такому случиться: я был тогда тайно влюблен в одну одноклассницу и вместе с ней, не знаю, что на меня нашло, пошел и подал документы на филологический.

Этот «смелый» шаг стоил нам ее второго инсульта. Ее подруги с бесконечной укоризной в голосе открыли мне страшную семейную тайну: оказывается, мой отец был филологом, но из «подававшего большие надежды» ученого, готовящегося к защите диссертации во времена проживания с моей матерью, он стал так и не защитившимся «полным ничтожеством». Ее самый большой страх как раз и состоял в том, что я стану тем самым «рохлей» и «задохликом», и вот мое поступление продвинуло меня в ту ужасную сторону сразу на несколько шагов.

– Филологом, как я понимаю, вы все же стали.

– Нет, я стал алкоголиком. А когда я не пью, я в депрессии, как когда-то моя мать. Я растерял прежних друзей, потому что каждый из них только и повторял: «Возьми себя в руки, брось пить, кончай хандрить и хмуриться, посмотри, сколько интересного вокруг! Поднимись хотя бы с дивана!» А я не могу. Когда я не пью, я могу только лежать на диване, держа перед собой книгу, глядя при этом куда-то поверх страницы. Вы верите мне? Я хотел бы. Но не могу…

Кто-то из вас, прочитав эту историю, скажет: «Да неужто бабушка виновата?! Ведь и внук и его мать могли бы сделать все, чтобы быть счастливыми. Ведь на самом деле бабушка-то просто любила их как могла! Чего уж теперь сваливать всю вину на сильную и любящую женщину, которая желала всем только добра!» Все так. У каждого в этой истории есть своя доля ответственности.

Бабушкина ответственность в том, что она, желая оградить любимую и единственную дочь от неприятностей и бед, которых с лихвой хватило на ее долю, лишила ее собственных желаний, воли и энергии. Дочь не смогла противостоять собственной матери, не смогла отстоять свою любовь, право воспитывать собственного ребенка, выбирать себе профессию, жизнь, судьбу. Не было у нее ни примера, ни душевных сил, ни поддержки для того, чтобы пройти свое отделение от сильной материнской фигуры. И это стоило ей ранней смерти. Тенденции к саморазрушению оказались в какой-то момент сильнее тенденций к развитию, поскольку развитие подразумевало конфронтацию с собственной сильной матерью, одолеть которую было почти невозможно.

Внук также мог бы пойти своей дорогой, если бы не те трансляции и модели, что он видел перед своими глазами. Отказавшуюся от него и от жизни вечно депрессивную мать, бабушкины воплотившиеся страхи про «рохлю» и похожесть на отца, сильная психологическая зависимость от бабушки – единственного существа, которое обеспечивало его жизнь. Зависимость, от которой ему трудно освободиться даже после ее смерти, которая, как любая зависимость, не будучи «излеченной», легко меняет свой лик, превращаясь из эмоциональной в алкогольную.

Поверьте, внук этой бабушки на самом деле – милейший человек. Он добр, внимателен, корректен, эмпатичен. Он угадывает мои желания задолго до того, как я их произнесу. Он всегда приходит вовремя, извиняется при малейшем намеке на ошибку или неловкость. Он любящий муж и отец. И его жена произносит самую распространенную фразу среди жен алкоголиков: «Он такой замечательный, когда не пьет!» И это правда, они совершенно замечательные, эти зависимые дети. Они умеют жить вашими жизнями и вашими потребностями, что очень многими ошибочно воспринимается как неоспоримое доказательство их любви, вот только не умеют жить своими. И поэтому пьют, чтобы заглушить тоску по своей непроживаемой жизни. И поэтому же не могут бросить пить – потому что не управляют собой и своей машиной под названием «жизнь».

На самом деле любить своего мальчика – это не беречь его от всех бед и несчастий, а позволять ему получать новый опыт, взывать к его силе, смелости и отваге, понимая при этом его страхи, тревоги и беспокойства. Любить – это значит разрешать ему отделяться, противоречить вам, спорить, иметь свое мнение, даже если вам оно не по нутру. Любить – это значит позволять ему принимать решения, даже зная, что некоторые из них окажутся ошибочными, доверять его способу жить, даже если он далек от того, что вы предполагали.

Не менее трудно вырасти в нашей стране настоящей женщиной

Полина, 6 лет.

Говорит о том, что у нее будет хороший жених, муж.

– А знаешь, как я его выбирать буду? Я камень положу на дорогу и как будто запнусь и упаду, кто мимо пройдет, тот нехороший, а кто меня поднимет, тот хороший, добрый, я с ним жениться буду.

    Из Интернета

Каждая эпоха выдвигает свои требования к тому, каким кому быть. Социальные требования оставляют свой отпечаток. В результате бабушка, выращенная в институте благородных девиц, будет давать одно послание своим дочерям, а бабушка – комсомолка времен 20-х годов, когда секс по простоте исполнения приравнивался к выпитому стакану воды, другое.

Последующие война и социализм сделали из наших женщин главным образом матерей и работниц. Быть матерью всегда было почетно. Святость задачи и важность функции сделали образ матери непререкаемо желательным. Просто любящая и любимая женщина не могла претендовать на такую же поддержку в общественном мнении, как мать, пусть даже не самая вовлеченная в воспитание, не самая успешная. И мать – это действительно чрезвычайно важная для общества роль. Но роль матери – это не единственная функция, которую выполняет женщина. Хозяйка дома, любимая, жена, подруга, спутница, профессионал и т. д. Так много других ролей! Но социалистическому обществу нужен был лишь ограниченный репертуар женских ролей. Хозяйка дома, мать и профессионал – вот то, чего по большей части нашему обществу было достаточно. И этим русские женщины до сих пор привлекательны для многих зарубежных женихов. Русская женщина вынослива, добра, образованна, непритязательна, умеет заботиться, ухаживать и работать.

Красота и особенно сексуальная привлекательность женщины вызывали в нашем социалистическом обществе напряжение. В советской стране, где, как было сказано в одной телевизионной передаче, «секса не было», женщина ни в коей мере не должна была представлять себя привлекательным объектом – и уж, во всяком случае, не сексуально привлекательным. Страна, много лет сражавшаяся со всем, что приносит западная мода, боролась и с сексуальностью наших женщин, боясь влияния «западного порока». Поэтому женщина, отважившаяся быть привлекательной, могла навлечь на себя гнев и недовольство… других окружающих ее женщин, поскольку мужчинам женская привлекательность всегда нравилась, она совершенно соответствует мужской природе.