Вот так!
А как мы мастерили костюмы!
Многострадальные простыни с кроватей шли на всё! И решительно всё могли изобразить: и тогу патриция, завязанные узлом на плече, подхваченные пояском, становились греческой туникой. А если по длинной стороне простыни пропустить верёвочку посредине, перегнуть и сосборить по верёвочке – то выйдет просто пышное бальное платье Золушки.
И плащ, и палатка, и всё-всё-всё. Вот какая простыня полезная!
Воспитательница наша оказалась мастерицей на все руки. Научила нас делать изумительные полумаски с бумажными ресницами и украшениями над глазницами по желанию каждого – каждому индивидуально. Как старательно и увлечённо девочки вырезывали и раскрашивали для мальчиков эти маски: те же не сумеют как надо, таланту нет…
И вот он – долгожданный последний костёр и бал маскарад. И тут все долго-долго скрываемые симпатии проявляются перед разлукой… разлукой навсегда, ведь все мы – из разных школ. «Костёр» – заводской лагерь. Сборный. И гуляют все парами до полуночи, воспитатели разрешили. Но только на центральном плацу перед столовой. И на виду у них, воспитателей!
Смена окончена… Какая грусть…
Как сердце летит, летит туда, назад, в уютный, уже ставший родным, лагерь пионеров!
Но заводской автобус увозит наш, уже ставший монолитным, отряд пионеров назад в город, к мамам, школе, будням, урокам.
А пока всем отрядом громко поём, перекрывая рёв мотора старенького автобуса:
«В честь дружбы нашей, нерушимой
Мы свой костёр зажгли,
Друзей хороших здесь нашли мы,
Товарищей нашли.
Вернёмся мы в родную школу,
Вбежим в просторный класс…
Там вспомним лагерь наш весёлый…
Споём в последний раз:
Гори, костёр, подольше,
Гори, не догорай,
А завтра лагерю скажем —
Прощай, прощай, прощай!»
Прощай, старый пионерский лагерь «Костёр».
Прощай навсегда.
Мы любили тебя[1 - «Пионерский костёр» Слова Л. НЕКРАСОВОЙ, Музыка В. МУРАДЕЛИ].
6. Очень-очень грустная история о птицах
Вспомнилась давняя уральская история из детства. Сейчас расскажу.
Однажды ночью меня разбудил странный и тревожный… гул моря? Я слезла с кровати и босиком на цыпочках пошла в большую комнату.
Папка стоял на коленях перед деревянной громадой полированного жёлтого дерева и крутил ручку верньера шкалы настройки. Массивный радиоприёмник подмигивал ему зелёным глазом и ужасающе хрипел, скулил и завывал. Папка старательно настраивал его на новости о Китае. Вдруг через пелену какофонии диких звуков прорвался тонкий и взволнованный девичий голосок, очень странно выговаривающий русские слова:
– От восторга я не спала всю ночь! Все девушки общежития приходили поглядеть на меня! И поздравить! Великий Председатель Мао пожал мне руку!!!
Не выдержав накала эмоций, звук уплыл в сторону, растаял в помехах, и в комнате снова затрещали электрические разряды и завыли небесные сферы.
Я знала, что в Китае живут китайцы, и у них есть великий вождь Мао Цзэдун. Так как я тогда увлекалась Фенимором Купером, то всех вождей представляла не иначе, как спокойными мудрецами в головном уборе из орлиных перьев и с трубкой мира в руках, любящими и понимающими зверей и птиц:
– Хао, белый человек, Соколиный Глаз будет говорить с тобой.
– А почему она плачет? – пожаловалась я папе.
Он обернулся и увидел меня в дверях комнаты.
– Ты что встала? Иди, спи. Я новости слушаю.
Иногда лучше внешне подчиниться, чем бесполезно спорить, доказывая своё право. Я послушно пошла в свою комнату, но до кровати не дошла, притаилась за растворённой для тепла дверью.
Сквозь космические шумы и всплески отец набрёл на мужской голос с тем же странным для уха акцентом. Голос поведал нам о том, что все беды на этом свете происходят от воробьёв. Они воруют урожай у крестьянина. Вот как! Поэтому их можно и нужно безжалостно истреблять! Именно так через атмосферные помехи кричал странный голос.
– Недаром, – подумала я, – недаром их и зовут так странно – «вора бей»!
Только мне сразу вспомнились те воробьи, что я кормила булкой по дороге из школы домой, как они радовались крошкам и суетились так весело, вовсе ничего не воровали, только чирикали. И тут мне сделалось грустно, тревожно, отчего-то на глаза навернулись слёзы, и я залезла в самое безопасное и уютное место на свете – в тёплую родную кровать.
Наутро среди привычных слов, которыми обменивались за завтраком мама и папа, появилось и одно новое, тяжёлое, как удар дубиной – «хунвейбины». А что оно обозначает, мне было неведомо. Но вряд ли что хорошее, так решила я тогда.
К воскресенью сильно потеплело, и погода решительно стала соответствовать весне, что уже значилась в моём школьном дневнике звенящим и солнечным словом «апрель». Мама отпустила меня погулять. Чудесная для Урала погода!
– Только во дворе. До гаражей. Дальше не ходи. Запрещаю. Помнишь, что было зимой?
Я помнила. Все помнили.
Зимой четвёртый класс из соседней школы пошёл в лыжный поход с учителем физкультуры. Пошли недалеко, по лесам у города. Один мальчик сильно отстал от группы, у него расстегнулось ремённое крепление лыж. Он присел на пенёк, поправить дело. А с сосны, прямо ему на спину, спрыгнула рысь! Исход оказался страшен. Эта новость обежала весь город, и теперь все матери разрешали гулять только во дворе, и никаких лесов!
Я кивнула. Зачем говорить маме, что голодная и холодная зима и тёплая весна – для зверей в лесу совершенно разное дело. Рысь тогда к городу выгнал голод, а теперь рыси и след простыл! Мама всё равно волнуется.
Я пошла вниз по лестнице во двор. Да только двор был пуст!
Ну никого нет!
Что за чудеса? Где же все? Где ребята?
В отдалении я услышала вскрики. Лес начинался сразу за гаражами, фактически у нас во дворе. Шум шёл оттуда.