Сон в руку

Сон в руку
Ирина Николаевна Юсупова

Галя – жена богатого мужчины. Казалось бы, все ее проблемы – это вызвать повара, уборщицу, позвонить в чистку или прачечную, чтобы приехали за вещами. Ну, и ухаживать за собой, любимой! Однако, в ее квартире творятся такие совершенно необъяснимые вещи, что нужно либо поверить в полтергейст и посланцев других миров, или подумать о собственном сумасшествии…

– Иди к черту… – вяло сказала она Сну. – Убирайся, слышишь?

Потом повернулась на другой бок, но Сон не хотел убираться ни к черту, ни к кому-либо вообще. Он, подчиняясь всем нормальным не сонным законам оптики, отразился в зеркале шкафа-купе, и стоял, прислонившись к стене между пальмой и ее новой гравюрой, скрестив руки на груди.

– И откуда ты взялся на мою голову? – все еще вяло пробормотала она. – Ты Фрейда читал? Тебя просто не должно быть вообще. Ты – просто Сон. Но лучше, если и во сне тебя не будет. А поэтому немедленно убирайся к черту вместе со своими чудными глазками…

Сон по-прежнему стоял, молча и задумчиво смотря то на ее маленькую розовую пятку, выскользнувшую из-под одеяла, то на легкомысленные кружавчики, которые вроде бы должны были прикрывать грудь, и представлял собой здоровенного дылду лет двадцати пяти, в котором если что и было хорошего, так это, действительно, глаза. Эдакие бархатные. Большие, темные они были обрамлены длинными и пушистыми ресницами так, что даже не блестели и ничего не отражали. А потому и казалось – бархат…

– Все. Я уже встаю, – она зажмурилась и начала тянуться. Сладко, с постаныванием и перекатыванием по всей огромной кровати, какие в народе иначе как "траходромами" не называют. Вдоволь потянувшись и окончательно при этом проснувшись, она открыла глаза. Сна, конечно же, уже не было.

– Трус, – сказала она, вздохнув. – Жалкий и подлый. Только бы тебе сниться! А наяву? Слабо?

Она уже давно разговаривала сама с собой и не знала – бояться этого или пока подождать? Да и с кем разговаривать-то? Со Сном что ли? Так ведь он исчезает, стоит только действительно проснуться…

Как же она сначала его испугалась! Мамочки дорогие… А вы бы не испугались? Просыпаешься – а тут мужик незнакомый в ее розовой спаленке стоит пялится! И не важно, что глазки, которыми он пялится, хороши до невозможности, и что вроде бы просто стоит, ничего не делает. Сам факт. Нет, вы представьте как следует! На входе в дом вооруженная охрана, три видеокамеры на пути от лифта до двери, сама дверь – фантастическое чудо металлургии вкупе с полетом чьего-то электронного гения, стекла в окнах – противоядеровзрывные, да еще обвешанные разными датчиками последнего японского происхождения. Представили?

И мужик в спальне.

Орала она тогда как резанная. Зажмурившись, во всю силу молодых и не испорченных еще никотином легких, отчаянно и с каким-то мазохистским самозабвением. Тело было как пружина и ждало либо пули, либо холодного ножика в бок. Именно холод этого воображаемого ножика возмутил ее тогда до глубины души – она вся такая мяконькая и тепленькая после сна, а тут холодный, да нет – прямо-таки ледяной ножик! Как  следует оторавшись, и почувствовав, что воздух в легких уже кончился, она открыла глаза. Никакого мужика в спальне не было.

Она набрала воздуха побольше и поорала еще немного, но уже с открытыми глазами. Потом, взяв с тумбочки тяжеленную розово-лиловую статуэтку в стиле модерн, изображавшую не то гриб, не то… сами догадайтесь что!… с твердым намерением продать свою жизнь недешево, отправилась по квартире. Никого и ничего. Чушь какая-то.

– Так. Сколько я вчера выпила? – принялась она тогда беседовать с собой. – Да, в общем, и не так уж много! Правда, мешанина полная. Но ведь я молодая! – она с вызовом посмотрела на свое отражение в зеркале и убедилась, что так оно и есть – не только молодая, но и цветущая, здоровая, очень даже симпатичная, хоть и растрепанная со сна девушка.

– Нет, дело не в этом…

Немного подумав и еще немного поговорив то с собой, то со своим отражением, она все поняла и успокоилась. Она есть кто? Она – жаворонок чистой воды. А кого из нее сделала жизнь? Правильно. Сову. Причем, махровую такую совищу, крутую и матерую. Бедный жавороночек по утрам иногда хочет ей напомнить, что сова – это вульгарно, пошло и неправильно! Трепыхается, кроха,  в ее сознании, будит, зовет посмотреть на восход солнца, на утреннюю росу! И пребывает она по утрам в какой-то не то дреме, не то истоме… Организм борется, отвоевывает положенное ему время для сна, а жаворонок будит. Ну, и спрашивается, кто же после всего этого может сниться? Хорошо, хоть не Крюгер какой-нибудь.

А через день мужик приснился опять. Орать она уже, правда, не стала, но вместо просто душа пришлось потом вымыться основательно – вся покрылась холодным и липким потом. Уж очень он натурально снился, мужик этот, черт бы его побрал! Странный такой мужик, раскрашенный как-то совершенно неправдоподобно. Волосы почти светлые – то ли красится, то ли выгорели, брови потемнее – русые, а глаза… Глазоньки…

Ладно, глаза глазами, но с этим надо было что-то делать. Вечером она все честно рассказала Игорю, и он, конечно же, встревожился. На охране просмотрели все видеозаписи, потом в доме появилась ну, если и не рота, так уж точно целый взвод электронщиков со своей навороченной аппаратурой – проверяли работоспособность систем, начинявших их квартиру как яблоки рождественского гуся. Все было более чем в норме, и более чем работоспособно. Да и могло ли быть иначе? Игорь не умел приобретать дешевые и некачественные вещи. После ухода всей этой братии он, посадив ее напротив и глядя в глаза, спросил:

– Может, это просто твой бывший знакомый? Поэтому и снится так натурально.

– Игорь… – она тоже смотрела ему в глаза. – Мне нечего скрывать. Ты мой первый и единственный мужчина. И даже ПРОСТО ЗНАКОМЫХ у меня никогда таких не было. А то, что мы сейчас… так ведь… – тут она опустила глаза, и он сразу же перебил ее:

– Ладно, вот что… Завтра сходишь к одному… врачу. И только не надо играть Вселенское Несчастье! – повысил он голос. Потом добавил уже мягче: – Просто поговорите, пообщаетесь. Он замечательный собеседник и хороший человек, тебе понравится.

– А ты откуда знаешь? – спросила она тогда удивленно. Ты что, тоже с ним… беседовал?

Теперь Игорь опустил глаза, но быстро опять поднял их. Смотрел, как и всегда,  чуть насмешливо, снисходительно. Оно и понятно – он старше ее намного, да и знает, как облупленную.

Да… Игоря ей обмануть так ни разу и не удалось. Он видел ее насквозь и «на три метра вперед» – угадывал все ее выходки заранее. Уж слишком он был проницателен и умен, видно потому и достиг столького в жизни. Хотя… он был не один такой, все его окружение тоже не страдало отсутствием знания людей и проницательности. Только вот с этим окружением она вытворяла все, что только не приходило в ее хорошенькую пепельную головку, Игорь, тихонько отходя на задний план, посмеивался и делал вид, что ничего не замечает, а она играла с людьми, как с куклами. Пропадала великая актриса, ох, пропадала!

А началось это так давно, что и не вспомнить когда, может, она уже родилась готовой актрисой? Она играла со всеми по-своему, каким-то особым чутьем улавливая, что нужно ее собеседнику.

Вот взять хотя бы бабушку, царство ей небесное… Кто она была для бабушки? Ангел. Невозможный в наше время ребенок. Нежное чудо с мелодичным голосом, скромница, тургеневская барышня. Она с приоткрытым ртом и расширенными глазами слушала бабушкины выученные уже наизусть истории о молодости, где надо делала глаза влажными (тоже ведь немалое умение!), где надо смеялась, а где – краснела (да, да, и краснеть тоже умела!). Первым вопросом, когда она приходила к ней, был, конечно же: "Что надо сделать?". Бабушка умилялась, бабушка всхлипывала, дело, конечно же, находилось, но какое-нибудь пустяковое, и говорить-то не стоит! И стоит ли вспоминать, что не забывала позвонить в праздники, а если приходила в гости, то не с пустыми руками – всегда что-то сладенькое старушке несла, и не так уж важно что, главное – внимание. А самое главное – все были счастливы: бабушка – потому, что из трех ее внучек хоть одна по ее мнению получилась «достойной», родители – потому, что бабушка была рада, она сама – потому что так хорошо удавалась роль. Да и в итоге двухкомнатная квартира после смерти бабушки оказалась оформленной на ее имя, вот так-то!

А двоюродный дядя, кем она была для него? Барышня? Как же… Почти пацан, сорвиголова, девчонка-оторва. Почему? Потому что понимала, что дядька страшно страдает из-за своей бездетности, и что за сына отдал бы полжизни! Ну, и почему, спрашивается, не подыграть? И подыгрывала, да еще как!

Дядька вел кружок парашютистов в аэроклубе, и она, конечно же, была самым отчаянным парашютистом. Хотя, если честно, парашют этот она видела в гробу и в белых тапочках! Когда прыгала первый раз – описалась! Самым натуральным и позорным образом. И наверно, потерять бы ей навсегда уважение в дядькиных глазах, если бы не дождь. Спасительный ливень, взявшийся не пойми откуда среди ясного дня, промочил ее насквозь, и еще она для большей надежности поёрзала попой в комбинезоне по земле (ну, упал человек, ведь первый же раз!),  так что никто из подбежавших потом к ней людей никогда ни о чем и не догадался… Дядька стал звать ее тогда "мой Галыч" и начал учить водить машину. И опять все были счастливы: дядька – тому, что имеет, пусть не совсем своего и совсем не сына,… но зато какого! Родители, опять же, оттого, что дядя, говоря с ними, все разговоры сводил к восторгам об их дочери, она сама… да, опять потому, что роль так удается!

Один раз она, правда, здорово расстроилась, почти в депрессию впала и это в шестом-то классе! Моэма прочитала, "Театр". Оказывается, все это уже было, и не она первая, и может это вообще болезнь какая, про которую так здорово рассказал великий писатель? Потом она хорошенечко подумала и с депрессией решила повременить. Ведь она не актриса, и быть ею не собирается. Да и играет она не роли из спектаклей, а саму жизнь. И зачем тогда, спрашивается, превращать жизнь в профессию? И кому, наконец, было от ее игры плохо? Двум другим внучкам бабушки, которым в наследство достался шиш с маслом? Так сами виноваты. Не дерзить надо было, не смеяться над старым человеком, не забывать на года, что есть, вообще-то, у старушки телефон! Да и разделила же она, в конце концов, между ними "на память" все бабушкино очень, кстати, недешевое золотишко. Золото, оно что? Дело наживное… Зато как  "наигралась" в благородную двоюродную сестру, да так натурально, аж сама прослезилась! Да и благодарные родственники в наше время всегда могут пригодиться. Или дядькиной бывшей жене, которая бросила его и вышла замуж за другого, потому что хотела иметь своих детей, а не приемных? Ей он не оставил ничего, когда все-таки грохнулся и погиб из-за нераскрывшегося парашюта, хоть и любил до последнего… А вот почти новая "Ауди", новейшая стереосистема и вообще все имущество оказались по завещанию опять-таки ее! Наверно, была бы квартира – и ее бы оставил, но дядька после развода жил у какого-то друга, надолго уехавшего заграницу.

А родители? Ну, про них особый разговор… Они были у нее какие-то рафинированные интеллигенты-неумехи. Нет, умели и знали они, конечно, многое, но вот приспособить эти свои знания к современной жизни почему-то оказались совершенно не в состоянии. Мама – умница, свободно говорящая по-английски и по-немецки, превосходно знающая и любящая немецкую классику, работала всего лишь учителем в самой обычной школе и перебивалась случайными заработками и переводами. А отец, просто прирожденный математик-виртуоз, прекрасно владеющий компьютером, от звонка до звонка сидел за гроши в каком-то НИИ, да только и зарабатывал, что репетиторством. И, тем не менее, она и им всегда подыгрывала. Зубрила немецкий и английский, и хотя проходилась в душе хорошим трехэтажным матерком по поводу этих занятий, но успокаивала себя тем, что в жизни все пригодится! …да и мама так славно улыбалась и молодела на глазах, когда дочь, словно забывшись (вот ведь умора-то!), переходила с ней на этот чертов гавкающий язык великого Гёте! Приходила иногда к отцу с какой-нибудь факультативной задачей и играла при этом фанатичную математичку, у которой единственное счастье в жизни – решить эту самую идиотскую задачу. Ладно, что же не поиграть и не порадовать родного человека, да и задача тоже может пригодиться.

А вот с Игорем вышел полный провал, может, поэтому она в него так тогда влюбилась?

…Они познакомились на выпускном.

Он, оказывается, тоже учился в их школе, но тринадцатью годами раньше, а на выпускной пришел по приглашению их бывшей классной – это был ее последний год, она уходила на пенсию.

…К выпускному она начала готовиться чуть ли не за год, потому что хотела во всю силу своего таланта попробовать роль Королевы Бала. А что главное для королевы? Правильно, платье. Нет, кончено, и без платья она бы справилась с этой ролью вполне успешно – она всегда была в центре внимания, друзья тянулись к ней, зная, что всегда найдут понимание и искреннее (ох, знали бы правду!) сочувствие. Но платье хотелось такое, чтобы запомнилось всем и навсегда. Потрясти родителей и купить безумно дорогую эксклюзивную салонную шмотку? А где гарантии, что точно в такой же не придет Людка из "Б"? Сшить? Ателье отпадает, у них там фантазии ограничиваются набором все тех же эксклюзивных салонных картинок, своей портнихи нет, а у самой, хоть руки и ничего, растут откуда надо, но нет ни хорошей машинки, ни особого дизайнерского дара… Что же придумать?

Мысль пришла неожиданно, когда она после ванной голышом стояла у зеркала и задумчиво прикидывала, какой же все-таки фасон для нее самый выигрышный? Она тогда сняла с головы полотенце и ее длинные пепельные, пышные и чуть волнистые волосы закрыли ее почти до колен. Вот тут-то решение и пришло. "Ну, я и дура… Платье… фасон… материал… Вот мое королевское платье! Главное – правильно их преподнести, тогда будет абсолютно не важно, что надето на мне самой!" Надо сказать, что волосы она никогда не распускала. Во-первых, неудобно – мешают и лезут во все. А во-вторых, нечего часто баловать всех лицезрением такой неземной красоты! Хорошенького – понемножку, и поэтому укладывала она их всегда в тяжелый пучок сзади, а выбивавшиеся вокруг лица волнистые пряди даже иногда создавали иллюзию стрижки.

Дальше все было просто, мысль заработала в нужном направлении, оставалось только воплотить в жизнь некоторые технические нюансы. Был куплен большой пакет с серебряными блестками в виде звездочек, в которые она вдела ниточки. Платье же она сшила сама, и самое обычное – темно-серое, чуть серебристое, облегающее длинное и узкое.

…И вот ее звездный, прямо-таки в буквальном смысле этого слова, час настал… Она гордо вышагивает в старых (да кто заметит?), но зато удобных босоножках, серое платье под цвет глаз, а на плечах… Боже ж ты мой!… До школы недалеко, но, кажется, вся Москва собралась посмотреть на ее королевскую мантию! Волосы, чистые и чуть подкрученные, закрывали ее сверкающим водопадом (вся семья с утра трудилась, вплетая в ее гриву звездочки!). Если честно, то и без звездочек они были хороши до жути, поэтому и не стригла она их никогда. Пепельно-платиновые, блестящие, воздушные и волнистые, словно живые… Разве поднимется рука на такое?

…Вот такой сияющей королевой и увидел ее Игорь впервые.

Он выходил из своей машины, припаркованной рядом со школой, а она, уже вся в окружении восторженных одноклассников подходила к школе с другой стороны.

Она вначале увидела в нем немногое – быстрый острый взгляд, мягкая походка ночного хищника родом из кошачьих, дорогущий костюм, а уж машина! "Чей же это родственник? – подумалось тогда, – У наших, вроде, таких богатеньких нет…"

Потом, на время, она потеряла его из виду – торжественная суета вручения дипломов, веселые и грустные сюрпризы, преподнесенные им учителями, и, кончено, от них самих сценки и песни, которые они на скорую руку, после экзаменов, подготовили на прощание…

Потом все почти ревели – так торжественно и душещипательно провожали на пенсию их, вообще-то мымру, но все же довольно неплохую училку по истории… Опять цветы, подарки, стихи…

А потом на сцену поднялся он. Очень к месту и очень остроумно рассказал пару эпизодов из их бывшей школьной жизни, конечно же, связанных с историчкой. Потом подарил какой-то безумно дорогой компьютер школе, такой же безумно дорогой "Роллекс" историчке, которая тут же закудахтала, запричитала, заотказывалась, но потом, со слезами на глазах, конечно же, взяла. А потом, когда все пошли к столам, так заботливо подготовленным для них родителями, ребята из класса делегировали ее и Гошика пригласить историчку к их столу. Та стояла и о чем-то оживленно беседовала с Игорем.

– Галочка, Георгий, вот познакомьтесь, мой бывший ученик, Игорь. Сейчас очень большой человек… в нефтяном бизнесе, я верно поняла, Игорь? – она сияла, как свой новый "Роллекс" уже нацепленный на руку. Игорь улыбнулся и кивнул. – Не забывают меня ученики… – тут она всхлипнула. – Ах, дети, дети…

– Ой, Валентина Николаевна! Да разве ж вас можно забыть! – огромные глаза, смущение с легким румянцем от знакомства – все крупным планом! – …Я вот, например, ваши уроки до конца жизни помнить буду, правда!

Историчка еще быстрее захлопала влажными глазами, а вот Игорь ей не поверил. Уж это-то она поняла сразу. Усмехнулся одними уголками губ, быстро полоснул умными и насмешливыми глазами. Но вслух, подыгрывая ей, сказал:

– Да,… мы тоже с ребятами вас частенько вспоминаем… Я даже до сих пор люблю исторические фильмы смотреть, помните, как вы нас в кино водили?

– Ах, дети… – только и смогла прохрюкать, сморкаясь в платок, историчка…

Ну и потом, как-то незаметно и естественно, Игорь откололся от своей компании бывших однокашников и так же незаметно и так же естественно все чаще и чаще стал приглашать на танцы ее.

Ох, как же она старалась понять, что он за фрукт такой и что же все-таки ему хотелось бы увидеть в ней! То скромницу пробовала, то эдакую девчонку-вамп, то простушку, то лисоньку! Тщетно. Игорь посмеивался, видел ее насквозь, но все же, видно, и сам увлекался все больше и больше.