Сон в руку

Он, все также страшно смотря на нее, стоял и молчал, а она подошла совсем близко и, обняв его, сказала на ухо:

– Слушай, а ты такой хорошенький… Ножки – просто класс! Как это я раньше не замечала?

– Не надо… – прошептал он. – Только не смейся… Обругай, ударь… а лучше совсем убей… Только не смейся…

– Я не смеюсь… – она на огромных каблуках была почти одного с ним роста и, обняв его, шептала на ухо: – Почему же ты молчал? Ну, почему…

– Я… перед тем, как расписаться… и потом… Мне казалось тогда, что я победил это… Ты – сама женственность,… я думал, что все наладится… И потом, я и правда люблю тебя… Только вот не совсем так… как надо…

– Но почему же ты молчал так долго?… – она собирала все силы, что были, чтобы говорить ласково и спокойно… Если бы он, действительно, сказал это раньше! Тогда, когда еще ей было не все равно! А теперь поздно. Ничего у нее не шевелится внутри… Только жалость. Но она должна… Ведь он так много делал для нее… Кто у него теперь есть, кроме нее, кому можно все это доверить? – Игорь, все будет хорошо… Мы найдем самых лучших врачей. Еще ничего не потеряно!

"Может, это и можно вылечить… – думала она между тем про себя, – только вот мне-то это уже все равно… Но я должна сделать все, что можно… И только потом, когда он опять станет здоров, я уйду…"

– Но я не хочу… – наконец подал он голос. – Я совсем не хочу лечиться. Я хотел накопить побольше денег и стать женщиной окончательно… Операцию сделать… Не здесь, на западе… Уехать и начать новую жизнь…

– Игорь, это всегда успеется! – она усадила его на диван, держала за руки и смотрела в подкрашенные и наверно поэтому такие красивые сейчас глаза. – Игорь! Ты же такой умница! Ну, ты же должен был это все читать! – только теперь она поняла почему его библиотека имеет столько специальной литературы… – Ты так думаешь потому, что у тебя что-то в организме не так, что-то сломалось и разладилось, стало неправильным! Какие-то химические реакции, гормоны, гены или еще что-то! Ты ведь не лечился еще, да?

– Нет, конечно… Разве можно здесь что-то скрыть? Об этом сразу же узнала бы вся Москва… Даже Иван Иванычу… Хотя, кажется, он о чем-то и догадывался…

– Ну вот! Видишь! – она успокаивала его и думала, а кто же теперь успокоит ее? Кажется, она уже была на грани истерики или чего-то подобного… – Нужно же попробовать! А вдруг потом, когда ты станешь самым мужчинистым мужчиной, мы со смехом будем все это вспоминать? И вдруг тебе потом будет даже сложно представить, как же ты такое мог хотеть?

– Может быть… – опять прошептал он. – Не знаю… Только, что же… Ты, значит, не бросаешь меня? – он так посмотрел на нее, что она почти сама поверила в то что говорит.

– Глупый… Я же твой… друг, в конце концов! – и вдруг, до конца осознав весь ужас следующего возможного ответа на свой вопрос, все-таки спросила: – А у тебя есть… друг?

– Что ты?! – он чуть ли не подпрыгнул. – Это конец… Я понимаю, что если такой бы появился, то на всем можно было бы ставить окончательный крест… – и глухо повторил, закрыв подкрашенные ресницы: – Это конец…

– Вот что, – она вдруг решительно встала и подняла его за руки. "Надо хоть на время вытащить его из этой ямы… Нельзя оставлять его наедине со своей бедой… Мужчиной он себя чувствует или женщиной… Все равно, БЕЗ ЭТОГО жить неправильно… А то еще и правда друга заведет…" – Вот что, Игорь… А не поиграть ли нам?

И она потащила его в кабинет. Рывком распахнула шкаф, вытаскивала одежду и не переставала говорить и говорить при этом… Только бы не зареветь… Или не засмеяться…

– Так… – она все рылась в его вещах. – Ну, где же тот серый костюм, который испортили в химчистке? Ну тот, помнишь, который так сел, что хоть выбрасывай? Ты еще хотел его просто отнести на помойку? Ага, вот он, хорошо, что еще не отнес, – она швыряла вещи по всей комнате. – Мне будет в самый раз! Так. И рубашка вот эта самая маленькая… А шляпа где? – ураганом улетела в прихожую, вернулась со шляпой на голове, которая немного топорщилась от волос, заправленных в тулью. – Как тебе я, а?

– Галя, ты что? – он и с надеждой и с недоверием смотрел на нее. – Ты… все-таки смеешься?

– Еще чего! – она срывала свою одежду и со скоростью солдата-дембеля одевалась в его костюм. – Какая, в конце концов, разница? Сам побыл мужем, дай и другим попробовать! Или тебе уже жалко отдавать роль главы семьи в мои руки?

– Галя, ты серьезно? – столько надежды светилось в его глазах, что обратная дорога была заказана и мосты сожжены…

Она, наконец полностью одевшись в его вещи, не снимая туфель с каблуками – чтобы быть повыше – подошла обняла его…

– Моя девочка… – "Только бы не зареветь… господи, если ты есть, дай мне силы…" – Ты самая красивая… И стройная… – даже голос, казалось ей, стал у нее грубее… – Я так соскучила… лся… – "Я должна, наконец, обыграть его… И, в конце-то концов, какая разница – кто сверху…"

Игорь вдруг улыбнулся и прильнул к ней… Так нежно, трогательно… А она целовала его властно, требовательно, даже немного жестко… И видела, что ему это безумно нравится и что реакции его организма остались нормальными… Только где же взять силы, господи… И еще эта чертова музыка так любимого раньше Меркьюри совершенно недвусмысленно и прозрачно придает всему определенный налет…  Но она артистка, разве нет?… И уже падая с ним на диван, она все твердила и твердила про себя, что она должна устоять…

"…Ах, господин Спилберг! Своими рыданиями о напрасно прожитой до знакомства со мной жизни, вы промочили мне всю жилетку…"

…Жаворонок, кажется, сдох. Или при смерти, это уж точно. Опять она не спала и как заправская сова таращилась в потолок…

Она, наконец-то, переиграла своего умницу-мужа, она старше его теперь на тысячу лет, он поверил ей и был вчера так счастлив… И как же должно быть ужасно протекает его жизнь, состоящая только из игры, где он должен постоянно изображать из себя то, чем он на самом деле нисколько не является… Да и только вчера она по настоящему, именно с этой точки зрения рассмотрела его. Он ведь совсем ненамного выше ее, такой стройный, изящный и гибкий… Плечи, пожалуй, широковаты для этой роли, но это уж дело вкуса… Да, днем он всегда в хороших костюмах, с хорошей прической, может несколько и длинноватой, но совершенно мужской, и актер он от бога… Да и работа его, где женщинам места мало, и где те немногие, что есть, скорее напоминают мужиков в юбках, не оставляет никакого сомнения в его принадлежности к сильному полу… Видно поэтому и в голову никому не приходит что он такое на самом деле… Но его поведение вчера… Когда он расслабился окончательно, когда поверил ей, что она хочет быть его мужчиной… Такое не сыграешь…

…Это была нежная женщина, так ждущая ласки и тепла, твердой руки и того, чтобы ею кто-то покомандовал… Чтобы кто-то восхищался ею и любил ее, только потому, что она слабая… Хотя и здесь природа сыграла с ним злую шутку – уж кем-кем, а слабым-то его назвать было никак нельзя, ни морально, ни, тем более, физически…

…И почему же ей так горько от этой удавшейся роли?…

…И что же ей теперь делать?…

И почему, вообще-то, они придают этому столько значения и все у них так сложно?… Посмотреть телевизор или какую-нибудь эротическую видюшку – там давно уже и не разберешь, кто женщина а кто мужик! Известные на всю страну люди живут как хотят и не скрывают своей принадлежности. Дружно, весело, одной большой семьей. Геи, лесбиянки, гомо, гетеро… Все вповалку и всем хорошо, и никто даже и не думает расстроиться по этому поводу! Чего бы и им не жить без дум и проблем? Может, всему виной слишком пуританское воспитание Игоря, который большую часть раннего детства провел в закрытой английской школе? Или ее СЛИШКОМ женственность…

Она ведь и правда слишком женственна. Очень слишком. Настолько слишком, что никогда в жизни у нее не возникало желания не только стать мужчиной, но даже и просто поиграть в него! Единственная ее "мужская" роль – дядькиного воспитанника – все-таки не была настолько реальна, да и не такое уж сильное различие полов у тинэйджеров! И как же теперь ей продержаться тот год или даже чуть больше о чем просил ее Игорь? Ведь именно столько, по его словам, ему нужно было для того, чтобы окончательно и с выгодой превратить все его оборотные деньги в наличные… И уже только тогда они смогли бы уехать за границу и начать либо лечение, либо, если не получится, новую жизнь…

…А вчера, когда после всего этого фантасмагоричного спектакля, который, впрочем, окончился весьма успешно для обеих сторон, он хотел опять вернуться на свое законное место – в ее спальню, она поняла, что этого-то уж точно не выдержит, и поэтому просто попросила:

– Игорь… не надо… Потом…

Он сразу же испугался:

– Ты жалеешь? Тебе плохо?… – а глаза были такие, что жалеть было нужно его…

– Да что ты… – она улыбнулась и опять поцеловала его "по-мужски". – Только ты все-таки пойми… Ведь мне тоже нужно немного придти в себя… Да и тебе тоже… Ведь тебе завтра на работу и там никто ни о чем не должен знать…

– Да, да… конечно… ты права… – он заглядывал ей в глаза. – Но ведь мы… поиграем как-нибудь еще?

– Еще как поиграем… – улыбалась она из последних сил…

И теперь ее состояние и описать-то было трудно. Словно она в чем-то испачкалась и это что-то никак не отстает! А ведь вчера, после всего этого, она так яростно скребла себя в ванной жесткой мочалкой для пяток, будто кожу хотела содрать…

…Да, господин Кончаловский, ее роль удалась, как вы и предсказывали, но только почему же слезы текут и текут и подушка уже мокрая насквозь?…

…А тут еще это чудо в перьях.

Опять вышел из своего воздушного пузыря и только теперь уже смотрел на нее и, видимо, ждал, когда проснется.

– Давай, валяй… – сказала она и он опять вздрогнул, хотя и не так как вчера. – Чего там у тебя сегодня?

Он опять помялся, вздохнул и сказал:

– Ну почему вы меня не слушаете? Вызовите кого-нибудь, специалиста по замкам или еще кого! Вам обязательно скажут, что к вашему замку уже давно примериваются. У них уже один оборот получается!

– Если ты будешь выкать, я запущу в тебя не тапком, а этим… хм… грибом, ясно? – она кивнула в сторону статуэтки на тумбочке. – Кстати, тапок отдай, ворюга. Он старый, но дорог мне – мама сама сшила. Если тебе нужно непременно что-нибудь свистнуть, то я вместо него туфли новые, неношеные отдам, от Диора, заработаешь классно.