Красные волки

– Ой-ой-ой, сколько недовольства! – съязвил Ветер, – такое ощущение, что ты свой рост с его сравниваешь, а не рост Карен. – Он внимательно посмотрел на Елену, та отвела глаза. Ветер спрятал едва заметную улыбку за глотком чая: – Сдается мне, дело не в разнице в росте, а в чем-то другом. Давай, выкладывай, чем он тебе не угодил.

Елена опустила глаза и сосредоточилась на пирожном. Она отщипывала от него маленькие кусочки и раскладывала их в ряд на блюдце. Ветер наблюдал. Наконец, когда пирожное полностью было раскрошено, а крошки аккуратно разложены в форме круга, посередине блюдца, она заговорила:

– Я ему рассказала, что нас двое в одном теле, а он поверил и заставил меня дать слово, что я расскажу об этом Карен.

Ветер расхохотался от души так, что не мог остановиться несколько минут. Елена хмуро наблюдала за его весельем. Успокоившись и утерев слезы, которые выступили от смеха, он высказался:

– Так дело в том, что он тебя переиграл! Может он и солдафон, но далеко не такой тупой, как тебе хотелось бы. Я с этим парнем еще не знаком, но он мне уже нравится.

– Он всем нравится, – недовольно проворчала Елена, вставая и направляясь к выходу, – с Вундермахером они играют в… нарды, Монкриф, Адамс и большая часть младших офицеров хором утверждают, что заместителя лучше него Карен не найти, а бывшая пассия никак не может его забыть.

Ветер ухмыльнулся и встал следом, подошел к ней со спины и мурлыкнул Елене на ушко:

– Тебе он тоже нравится?

– Нет. Он прямолинеен и приторно честен. Наверняка, есть какая-то причина этому.

– Правильный вывод, маленькая, – шепнул он ей снова на ухо и тут же сменил тему: – Так ты все-таки придумала, как вас разделить?

– Да. – Елена развернулась, и Ветер обнял ее. Она замерла в его руках. Ветер уже расстегнул верхнюю пуговицу на ее блузке и принялся за следующую. Елена поймала его руку, сжала и покачала головой. Ветер ничего не ответил, провел по ее волосам, тронул за ухо, коснулся губ и подбородка. Нашел на ее запястье только ему известную складочку и нежно погладил ее. Елена глубоко вздохнула, голова закружилась, дыхание участилось, ноги подкосились, а по телу прокатилась теплая волна…

Усилием воли, взяв себя в руки, она отстранилась от Ветра:

– Вэй, правда, не могу! Хочу, безумно хочу, но не могу. – Она едва не плакала.

– Тогда это тебя не остановило. К тому же Карен все равно никогда не узнает…

– Достаточно того, что я знаю.

Ветер отпустил Елену и вернулся за стол к чаю. Елена чуть помедлила, тяжело вздохнула и вышла.

Ветер выбрал другую банку с чаем, черным, терпким и резким, и начал процесс заваривания заново. Он был уверен, Елена уже давно придумала, как отделиться от сестры, и каждую встречу ждал, что она, наконец, это озвучит, но она молчала. Спрашивать же самому он смысла не видел – если она еще не готова, то его вопросы будут лишним сотрясением воздуха. И даже если она ответит положительно, то будучи морально неготовой, неосознанно будет саботировать процесс разделения. Поэтому он терпеливо ждал. Что значит год или два, или даже пять, для того, кто способен прожить больше двухсот лет? Пустяк…

Ветер поднял чашку и вдохнул нежный горьковато миндальный аромат чая.

Сильнее беспокоило его другое. Уже много лет Елена жаждет близости с ним, но по какой-то причине, себя наказывает, и отказывает себе в этом. Наверняка это как-то связано с Карен. Что-то происходит, Елена каким-то образом делает что-то, что считается неправильным. Что-то связанное с противоположным полом. А чтобы компенсировать ощущение того что она плохо поступает, наказывает себя отказом ему. Говорить с ней на эту тему бесполезно, она снова прикроется этикой по отношению к Карен. Если Карен узнает, о том, что не одна, ее активность и деятельность вполне способны ускорить реализацию задумки Елены. Остается ждать, но теперь есть надежда, что все изменится.

Он полюбовался на густой цвет напитка в чашке и сделал маленький глоток. По небу разлилась горячая терпкость, растворилась, ушла в кровь, оставив сладковатый привкус…

Однако, зачем ему самому все это надо, вся эта возня с Еленой? Это был очень трудный вопрос. Любовь? Глупость какая! Влечение? Тоже глупость, при нынешнем раскладе. Привязанность, привычка? Тоже нет, учитывая, что видятся они пару раз в год, и то, если повезет. Работа? Близко, очень близко, но не совсем верно. Елена для него была скорее как нечто, к созданию чего он приложил руку и много сил, она для него как… ребенок. Детка, которую он вырастил для себя, и которая умрет задолго до того, как умрет он сам. Конечно, если не случится нечто сверхневероятное – например, он станет человеком, или она станет… Ветер улыбнулся сам себе и спрятал возникшую мысль до лучших времен, которые, возможно, настанут раньше, чем ему кажется. Или не настанут вовсе.

Глава 6

Карен разбудил весенний луч солнца, пробившийся из-за неплотно закрытых штор – он упал на лицо и темнота за закрытыми веками окрасилась в ярко-красный.

– Рой, сколько? – сонно спросила она, не открывая глаз и закапываясь глубже в подушку.

– Один день.

– Как всегда. Почему я никогда не помню первый день дома? – промычала Карен, накрываясь одеялом с головой. Вопрос уже давно был риторическим и не требовал ответа. Вставать ей совершенно не хотелось. Она не чувствовала себя отдохнувшей, да и спала не очень хорошо. Во-первых, из-за глупых переживаний за Костолица, хотя тот еще даже не добрался до места. Во-вторых, надо увидеться с родителями. И если встреча с мамой это было легко и просто, то видеться с отцом не было никакого желания. Чем она занимается первый день дома, который никогда не помнит, если родители приветствуют ее все время так, будто видят первый раз? Рой упрямо молчит, а родители только пожимают плечами.

Сон ушел, а скверное настроение осталось. Если она сейчас столкнется с отцом, то они точно поругаются. Она сейчас не готова безропотно стерпеть очередную завуалированную выволочку на предмет того, что она нерадивая дочь и занимается тем, что нравится ей, а не тем, чем хочет он. Но ведь именно с его подачи ей прилетали задания от анонимных заказчиков с обязательным условием все провернуть настолько тайно и незаметно, насколько это возможно. Она всегда знала, что политика очень грязная штука, но никогда не думала, что и ей придется основательно вываляться в этой грязи.

Карен села в постели, кутаясь в одеяло – в комнате было довольно прохладно. Ей нравилась именно такая температура, когда снаружи зябко, а внутри, под одеялом, тепло и уютно. Высунув наружу только нос можно было через большое окно во всю стену смотреть на то, как снаружи идет дождь, сыплет снег или блестит на солнце зеркало пруда в другом конце поместья. Довольно часто на берегу появлялась фигура Ветра, такая маленькая отсюда. Можно было до посинения гадать, о чем он думает и так никогда и не догадаться…

С ее последнего визита комната не изменилась – то же зеркало во весь рост, тот же обшарпанный стол и старый комм, коробка с россыпью учебных мемори-чипов, которые ей уже давно не нужны, хотя вот некоторые старшие офицеры вовсе не гнушаются решать задачки. Хейдаганский букварь, который ее ужасно раздражал одно время – где бы она ни очнулась после провала в памяти, он неизменно оказывался рядом. Зачем она его таскала с собой, если в итоге по-хейдагански знала всего несколько слов? Внушительная коллекция энергетического оружия занимала целую стену напротив кровати. Хищный матовый блеск металла и сложные формы плохо гармонировали с бежевыми тонами интерьера, ворсистым ковром и каскадом складок штор на окне.

Карен встала с постели, и замерла у зеркала, привычно удивившись непривычной вещи на себе – короткой кружевной ночнушке, хотя сама она предпочитала спать в одном белье. Дома провалы в памяти случались чаще и были короче по времени, но проблемы с головой были существенней. Однажды она пришла в себя и обнаружила, что одета в длинное платье, а один раз вообще в каком-то музее картин. Это ее беспокоило, и она даже решилась обследоваться на Зеде. Но тамошний нейроменталист сказал, что у нее целый букет проблем, но никак не расстройство личности, и что максимум, чем она страдает, это легкая форма паранойи. Ветер говорил то же самое…

Бесшумно возникшая Рой выдернула ее из задумчивости:

– Вам письмо.

– Какое письмо? – Карен проверила комм и обнаружила ворох сообщений: отчеты, счета, контракты. Ничего такого, о чем стоило бы так отдельно докладывать. Она удивленно глянула на Рой, та пояснила:

– Бумажное.

– Что? От кого?

Рой протянула ей тонкий незапечатанный конверт. Карен рассмотрела его со всех сторон – ничего необычного, бумага как бумага. На конверте незнакомым, но очень красивым и ровным почерком было написано: «Для Карен». Внутри лежал сложенный вдвое лист бумаги, с гербовой печатью дома Рэджи. Такие листы Карен были знакомы – у нее самой была их неполная пачка. Их иногда использовали для того, чтобы передавать личные сообщения или если требовалось произвести впечатление гербами и вензелями.

– Как оно сюда попало и что это значит? – потребовала она ответа у Рой.

Та пожала плечами.

– Лежало на столе. Прочтите и узнаете.

Карен вздохнула и развернула письмо. Тем же красивым почерком, что и на конверте было написано:

«Поговори с родителями о своей памяти, об этом письме и обо мне. Елена».

Карен медленно присела на кровать. В голове разом стало пусто, а в груди противно заныло: почему-то казалось, что ничего хорошего это, вроде бы безобидное, послание сегодня не сулит.

– Где мама? – голос не слушался и вопрос больше был похож на хриплый шепот.

– Завтрак уже был, леди Валеска распорядилась не будить вас, но просила передать, что вы можете найти ее в библиотеке.

Прежде чем встречаться с мамой, нужно немного прийти в себя. Карен без звука быстро переоделась и вышла из комнаты.

Автор письма в курсе ее проблем с памятью. Достоверно об этом знают немногие – родители, Ветер, Кларк и теперь Костолиц. Остальные могут догадаться, сопоставив факты. Но кто из этих остальных мог бы написать такое послание на такой бумаге и просто оставить в ее комнате? Кто-то из прислуги? Вряд ли. Это давно проверенные люди, которые занимаются своим делом и не вмешиваются в дела тех, на кого работают. И среди них нет никого с именем Елена. По крайней мере, не было последний раз, когда она была дома. Значит, среди вопросов, которые нужно будет задать маме, не нанимали ли они кого-то нового.

Завтракать по всем правилам в столовой за огромным столом на сотню человек ей никогда не нравилось, потому она направилась прямиком на кухню. Повариха всплеснула руками, увидев ее, но мешать хозяйничать не стала. Обыскав холодильники и шкафы, Карен нашла все, что нужно для бутербродов и расположилась за одним из разделочных столов. Рой в углу безмолвно изображала из себя статую.

Карен не считала себя гурманом и была довольно неприхотлива в еде, могла спокойно обходиться синтетическими, сбалансированными и питательными, но не особо вкусными армейскими рационами. Но даже у нее периодически возникала потребность съесть что-то натуральное, имеющее привлекательный вид, вкус и запах. Карен с удовольствием вонзила зубы в бутерброд, щедро намазанный чем-то остро-сырным.

Мысли вернулись к письму. Послание не содержит ни угроз, ни намеков на шантаж. Просто просьба: «поговори обо мне», и подпись «Елена». Еленой звали ее сестру, которую она абсолютно не помнила и которая, если верить родителям, давно уже умерла. Может быть ей врали? Но зачем?

В библиотеке вместе с мамой был и отец. К встрече с ним Карен была совершенно не готова и настроение, и так не особенно прекрасное, упало еще сильнее. Родители вполголоса обсуждали что-то, что отображалось на экране комма, но едва она вошла, замолчали и повернулись к ней. Видимо, что-то такое в ее облике было, что оба замерли на мгновение в замешательстве. Первой пришла в себя мама: