14 сказок для взрослых

– Не похоже – морды бить не ваш стиль.

– Откуда вы знаете? Может, я известный футбольный тренер?

Они катили добитый велосипед, болтая ни о чем, как если бы давно были знакомы; весна снова дарила обещания, разбитое колено саднило, но Аристиду было легко на душе и хотелось петь, он не замечал, что девушка не очень молода, потому что сам был не молод. Впереди было много солнечных дней, открывалась новая страница, что еще?

Объявились заказчики. Фирма восстала из пепла.

Зазеленела трава, расцвели груши-дички и вишни; Аристид и Мария любовались цветущими деревьями, как принято у японцев; ели мороженое, катались на чертовом колесе, фотографировали всякую ерунду, сидели в кафе, ходили в кино… Они собирались купить велосипеды, чтобы вместе ездить на далекие прогулки, купаться на карьер, и в лес за ягодами, потому что никто никогда не собирает землянику на велосипедах, но они были уверены, что получится.

Аристид достал забытый мольберт; его приятно поразили твердость линии и точность, в отличие от юношеских работ, появились глубина и тайна. Он отнес пару картин в офис, их хвалили и забрали с благодарностью. Его пригласили на новоселье с шумной вечеринкой, где все напились, прыгали в бассейн и плясали до упаду; выброшены были остатки кофе без кофеина, выброшен продавленный диван, на котором он скоротал столько вечеров с другом-телевизором.

Новое, долго воображаемое, не постучалось в дверь, а ворвалось вихрем.

Теперь Аристид недоумевал, почему бездарно потерял столько времени, ему претила прежняя немощь, и плата за приобретенную мудрость казалась слишком высокой. Терпение и душевное равновесие, к которому он долго шел, профессиональная репутация, аскетичный холостяцкий уют – вся система ценностей трещала по швам. Отбросив старый велик, как подаренные нелепые крылья, он парил на ниоткуда выросших своих.

Он отмахнулся от мысли, что огонь ярко вспыхивает перед тем как погаснуть.

Он сразу задумал писать портрет Марии, и отчего-то медлил. Маша под вишнями, Маша в кафе, Маша в домашнем халате, Маша вешает полотенце, Маша спит, Маша читает книгу, нет, не то. Однажды в сумерках, столь нелюбимых и, к счастью, сейчас коротких, он несколькими резкими штрихами набросал лицо грустной усталой женщины и утром не мог поверить, что это и есть Маша.

Подкрался к зеркалу, заглянул сбоку и вздрогнул, поймав отражение в непривычном ракурсе. Двойник был незнакомцем: встревоженный, худой, бодрый, с горящим взглядом, способный не спать три ночи подряд.

Снова подошел к портрету. Он знал эту женщину.

Аристид не мог простить себе предательства.

Художник победил мечтателя. Новый мир наискось пересекла трещина.

Аристид не пошел на работу и выключил телефоны. Он смотрел на страшный портрет, вскакивал, метался по комнате, возвращался к холсту; брал кисть и опускал руку. Он видел, как меняется выражение лица нарисованной женщины, как она кривит рот, какое отвращение в этой гримасе, как она складывает губы для поцелуя, как прилагает все усилия, чтобы казаться миленькой, но чем больше старается, тем больше походит на потасканную кокотку из прошлого века, и понимал, что сходит с ума. Схватив нож, он стал бить по портрету куда попало, пока не изорвал в клочья. Обессилев, он упал на пол перед мольбертом и разрыдался.

Миновал час или два. Капающий кран на кухне монотонно отсчитывал секунды. Аристид поднялся и натянул новый холст с намерением рассказать всю правду о себе. Всю ненависть, все отчаяние от пусто прожитых лет, всю боль, весь стыд и весь холод одиночества – вот что должен был выражать портрет незнакомца, встреченного в зеркале.

Аристид работал точно, расчетливо, не тратя лишних движений и не делая неверных мазков; когда картина была готова, он отошел на несколько шагов, покачал головой, не удовлетворенный результатом. Что-то оставалось неправильным. Что именно, художник не понимал. Впервые за два месяца он почувствовал усталость.

«Надо прилечь, – думал он, – завтра все будет иначе. Завтра будет особенный день. Я должен проснуться другим, сильным, здоровым, тогда начнется настоящее».

Когда Мария нашла Аристида, на его лице застыло выражение покоя и счастья. Он снова был молод и полон нерастраченных желаний, для осуществления которых не хватило бы одной жизни. Коснувшись губами лба, она тихо сказала:

– Твой реквием завершен. Лучшего ты не мог сочинить. А я… я заберу портрет, который больше никому не нужен.

С холста на мир смотрела совершенная Мария. Сходство было поразительным.

Маша земная завернула картину в газету, перевязала, оставила ключ у зеркала и, притворив дверь, ушла. На улице ей казалось, что все обращают на нее внимание, и как никогда хотелось стать маленькой и незаметной.

***

Примечание помощника Старика:

Отдавая дань романтической традиции, автор использует клише, характерные для жанрового рассказа начала прошлого века («Графиня побледнела»). По этой причине рассказ продвигался туго. Автор не знает, почему назвал героя Аристидом (честный, безупречный), возможно, это скрытая аллюзия на А. Афинского, Мл. (ок. 540 – ок. 467 до н. э.); как вариант было имя Каллистрат.

Трудно найти что-то более типическое, чем тема «Художник и его творение», или заголовок «Портрет». Автор и не пытался быть оригинальным.

День 3-й. Капсула времени

Рассказ молодых французов о посещении музея с эпиграфом, который подсказал Старик

Жить – редчайшее в мире явление. Большинство

людей просто существуют.

Оскар Уайльд

– Никто из участников эксперимента не оспаривал, что изобретение капсулы стало величайшим прорывом науки. В ХХ веке человек разбил атом и завоевал небо и космос, в ХХI ему удалось покорить время. Мы заставили служить нашим потребностям своего злейшего врага – объективную реальность. Пространство и время перестали ограничивать нашу свободу. Первым практически подтвердил теорию Эйнштейна – время относительно, потому что зависит от скорости перемещения объекта в пространстве – американский физик Говард Нэт Микельсон. За создание капсулы времени ему была присуждена Нобелевская премия. Премия стала последней в этой номинации: комитет решил, что равного по значимости открытия уже не будет. Триумф физики одновременно стал пределом ее возможностей. Мир перестал был предметом наблюдения, исследования и описания, инструменты и механизмы, обеспечивавшие нам более-менее комфортные условия проживания, канули в прошлое. Микельсон остановил время в планетарном масштабе. Земля продолжает вращаться, организмы рождаются, растут, стареют и умирают, этого мы изменить не в силах. Но день, можете быть уверены, наступает всегда один и тот же. Это оптимальный расчетный день. Для расчетов были использованы такие параметры как минимальное количество бедствий и конфликтов, наиболее благоприятные социальные условия, умеренная погода и высокий индекс индивидуального счастья. Человек остается смертным, и его персональные часы продолжают тикать, к сожалению, этого не избежать. Но мы можем быть уверены, что никогда не наступит глобальная катастрофа или перенаселение планеты, человечество не вымрет от эпидемии, и уровень невозобновляемых природных ресурсов по сравнению с расчетным днем не уменьшится.

– Можно задать вопрос?

Опять этот выскочка Рассел! Клер подавила зевок и сделала вид, что внимательно слушает. Экскурсия затянулась. Дотошная мадам Жувер, или Этэ-Ивэр, снег летом выпал, как ее называли лицеисты, не закончит, пока не расскажет про каждый экспонат в политехе. Мальчикам, может, и были интересны макеты автоматической линии метро Монреаля или самонаводящегося моста через ущелье в Перуанских Андах (изобретение скорее эффектное, чем коммерчески успешное: на площадке на краю пропасти водитель бросает монеты в автомат, для грузовика надо бросить больше, чем для легковушки, мост появляется, водитель пересекает ущелье, проезжает через второй автомат, который еще раз фиксирует авто – и мост исчезает. Все гениальное просто. Секрет в том, что мост сделан не из твердой материи, а особой формы энергии. Именно этот макет школьники чаще всего ломают, поскольку в музее мост включается бесплатно. Данных о том, сколько раз ломался реальный энергетический мост, нет), но Клер Бувиль но была вполне взрослой девушкой, чтобы тратить свои драгоценные часы и минуты – ох уж это время, которое в индивидуальном измерении никто не отменял! – на осмотр предметов, символизирующих технический прогресс.

– Да, Рассел, мы тебя слушаем.

– Разве не противоречие, что человечество, живя одним днем, продолжает пользоваться календарем?

– Нет. Календарь нам нужен, чтобы делить время на условные отрезки и планировать будущее. Личное будущее.

– Но какое это имеет значение, если мое личное будущее ничего не меняет в общей картине мира?

Вообще этот Рассел, Рассел Брайант, полушотландец или полуирландец, чья породистая мамаша-невротичка покончила с собой, когда ему было шесть лет, был ничего. Маловат ростом, заучка, но не компьютерный задрот и не будущий финансист, таких видно еще в средней школе. Рассел был красив. Клер добавляла эпитеты – трагически красив. Мужественно красив. Офигенно сексуален. Целоваться с ним хочется до боли в зубах. Хотя нет, можно без боли. Прижиматься по-взрослому. В фантазиях Клер Рассел стоял у нее за спиной, нежно щекотал губами шею и ласкал ее грудь. Она таяла от блаженства. Дальше объятий фантазии Клер не шли – как и глобальное время, застывшее в идеальном расчетном дне, они застыли в некой воображаемой точке. Клер хотелось нежности. Но не секса и не длительных отношений. Секс показался ей скучным и доставил удовольствия меньше, чем молочный коктейль, а отношения, на которые она насмотрелась, были полны скандалов и больше похожи на ненависть, чем на любовь. Бурное примирение, обнимашки напоказ и что-то стыдно-виноватое в том как от тебя спешат избавиться, хотя ты не настаиваешь на своем присутствии. Нет уж, спасибо, научены на чужих ошибках. Сейчас Клер хотелось романтической неопределенности. Тепла и красивой картинки из окна, в которое она будет смотреть, пока Рассел подкрадывается к ней сзади… Нет, неподходящее слово – подкрадывается, он же не хочет ничего украсть. Он должен тихо и медленно приближаться, и действие должно замедляться, пока не затормозит на мгновении объятия. Почти невинного. Мгновение будет длиться, длиться… Она закрыла глаза и погрузилась в свои грезы.

– Меняет, Рассел, и еще как, – мадам Жувер строго взглянула поверх очков. – Твоя личность и есть тот мир, в котором ты будешь существовать. Каждый из нас не просто факт в абстрактном времени и пространстве. Или абстрактном мире. Твоя личность и твой мир реальны. Тебе придется с ними жить.

– Объективный мир тоже конкретный. В нем есть страны, президенты, корпорации, банки…

– И тебе ничто не мешает жить в стране и стать президентом или главой корпорации, верно?

– Да.

– Тогда в чем проблема? В том, что ни ты, ни кто-либо другой не сможет уничтожить мир, даже если захочет? Потому что мир всегда будет возвращаться в исходную точку равновесия.

– Нет, я не это хотел сказать. Я…

– Задолбал ты уже, Брайант, – шепотом просвистел Дидье, – Я в музее ночевать не собираюсь.

– Ты абсолютно свободен в выборе личного будущего, но никто не волен изменить единый расчетный день, – победоносно закончила мадам Жувер. – Мадемуазель Бувиль, вы спите?

– Простите, мадам, я задумалась.

– Об особенностях новой коллекции сумок или эмансипации сумчатых аборигенок?

– Почти. Если всегда один и тот же день, зачем вообще планировать будущее?