Моя любовь и другие животные Индии

В следующий раз мы увиделись через несколько лет в Западной Бенгалии, в городе Навадвипа. Закончив дела в Дели, я приехала в монастырь Сарасват матх в попытке обрести душевный покой и посоветоваться о том, как же мне быть дальше. Семейная жизнь превратилась в сущую пытку. Проблемы пригибали к земле, и я не знала, как сообщить старику о чудовищных изменениях его переводчика Муралишвара Даса, моего мужа. Глупо пытаться защитить святого от разочарования! Как будто он не знает, что люди ничтожны перед пороком.

– Как поживает Мурали?

– Плохо.

– Что же случилось?

– Наркотики, но вы не волнуйтесь, все-таки это легкие вещества, не опасные. Он спрашивает вашего совета. Не знает, как быть.

– По какому поводу нужен совет?

– Господь Кришна имел шестнадцать тысяч жен в городе Дварка, а Мурали преследует женщина, и он, получая от нее наркотики, хочет, чтобы она была счастлива, и не желает уходить от меня. Он спрашивает, можно ли перестать страдать от греха и стать мужем двух женщин.

Не зная, как описать мерзкую ситуацию, я подбирала слова, понятные монаху, человеку, никогда не имевшему семьи, незнакомому с грязью. На деле было еще хуже. Любовница содержала притон для наркоманов и алкоголиков. Не знаю, кто привел туда Мурали, но не замутненный вредными привычками вегетарианец оказался легкой добычей и должен был стать источником дохода. А конца кошмару не было – хоть тресни. Я зря выбивалась из сил.

– Зачем ему наркотики?

– Он хотел увидеть бога и попробовать шиваитские практики для достижения цели, – отвечала я.

– Шиваиты оправдывают наркотическую зависимость тем, что господь Шива курил, но в Ведах об этом не сказано. Когда во время пахтанья океана богами и демонами, кроме нектара вечной юности амриты, появился яд, божественный йогин Шива выпил смертельный яд – калакуту, предназначенный для уничтожения мира. Его горло почернело, и он стал называться Нилакантха. Однако опасные практики поедания ядов – большая редкость среди его поклонников, – говорил, медленно перебирая четки правой рукой, Говинда Махарадж. – Что хочет узнать твой муж?

– Он запутался и не знает, как жить. Мурали спрашивает, что ему делать.

– Передай мужу, что если он хочет увидеть божеств и достичь духовных высот, то ему ничего не надо специально делать, а надо только оставаться твоим мужем, и тогда он достигнет самых высоких и духовных, и материальных успехов. А что касается еще одной женщины, то если Мурали может, как Кришна, поднять одним пальцем Говардхан, то тогда – да, он может быть мужем двух и более женщин, как господь Кришна.

Мне была знакома история об одном из подвигов Кришны: божественный пастушок поднял холм Говардхан (Коровье процветание) как зонтик, защищая друзей – коров, телят и пастухов – от ливня разгневанного громовержца Индры, наславшего семидневный дождь на окрестности Вриндавана.

Ясный разум, четкие формулировки.

Беспричинное счастье рядом с Говиндой Махараджем получилось испытать, но не осмыслить. Зато оно осталось в памяти навсегда. Через несколько лет я узнала из умных книг, что невероятная радость и уверенность в своих силах, то есть СОСТОЯНИЕ, ЗНАНИЕ и СИЛА, что подарил мне в тот день гуру, называется шактипат. Алгоритм постижения откровения нельзя описать словами, а можно лишь почувствовать, к сожалению ненадолго. Его знаешь ровно столько, сколько длится подключение к состоянию.

Мне кажется, Говинда Махарадж знал, что будет.

Получив наказ, раскаявшись, муж держался четыре месяца без наркотиков и притонов, а потом… Тщетные надежды – псу под хвост. Просьба святого не может остановить наркомана. Если бы не развод, если бы ненасытный глава секты не прибрал мой магазин к своим рукам, то я не поехала бы опять в Индию. И не написала бы завещание. На всякий случай. Захотела получить ответы на вопросы, каленым железом выжженные у меня в мозгу. Вопросы не кончались, порождая друг друга бесконечно. А затянув путешествие на несколько лет, я повстречала тебя. И опять случайные встречи… каждый раз в другом штате Индии.

Спасибо наркоману Мурали. Судьба нуждается в посредниках: ими, как прочными звеньями, скреплена цепочка совпадений.

Являясь гражданами разных стран, людьми, не подходящими друг другу ни по возрасту, ни по образу жизни, мы никогда бы не смогли встретиться. Если бы не Индия…

До свидания. До новой встречи.

ПИСЬМО № 4

ПОЕЗД

Но в том еще беда, и, видно, неспроста,
Что не годятся мне другие поезда.
Мне нужен только тот, что мною был обжит.

    Юрий Левитанский

Привет! Да, опять я!

И ни логики, ни упорядоченного пристойного повествования. Бардак и хаос. Как же я сумела добраться до бенгальской Навадвипы для беседы с Говиндой Махараджем?

Конечно, поездом! «Прекрасным» индийским вагоном слипер класса. Русские кришнаиты и туристы с подобным способом езды знакомы редко. Они передвигаются организованными группами. Ходят гуськом за оплаченным предводителем. На обритых бледных головах косичка, в руках четки. Они боятся страну своих грез, поэтому летают самолетами, заказывают такси, а в поезде берут купе с кондиционером. Это дорого и все равно некомфортно: купе отделены от общего коридора символически – занавеской, а в немытом туалете – тараканы и дерьмо.

Слипер – аналог плацкарта, но полки располагаются в три ряда и еще две сбоку. Если пассажир, оказавшийся в нем впервые, наивно полагает, что, уплатив за билет, он может, как сибарит, занимать полку, вальяжно растянувшись во всю длину, то он жестоко ошибается. Лежать одиноко он сможет по местным правилам только ночью и пару часов во время полуденного сна, а остальное время на его полке будут сидеть люди с входными билетами. Им до своей станции ехать-то всего ничего – часа четыре-пять. И путешественник вынужден будет потесниться! Там, где на лавке сядут три европейца, легко помещаются восемь индусов! Сама считала. Детям билетов не покупают. И в голову такая глупость не приходит. А детей в семьях бывает до пятнадцати, что многократно увеличивает плотно спрессованную человеческую массу в индийском поезде. Мелюзга кричит, копошится, бесцеремонно лазит по чужим рукам и ногам к туалетам по мере возникновения надобностей и обратно. Но детей одергивать в Индии не принято, и гвалт стоит оглушительный. Обнадеживает, что туалетов четыре на каждый вагон.

Однако полку, вагон и поезд надо сначала найти. В крупных городах на огромных вокзалах платформы исчисляются десятками. Надо еще переходы над рельсами обнаружить, а у тебя сумка с вещами. Механический голос, пробиваясь сквозь шум и треск, объявляет о прибытии поездов. Невозможно разобрать, на каком из языков (хинди или английский?), прозвучало объявление.

У поездов иногда не разобрать номеров на хинди, а поэтичные имена только затрудняют попытки идентификации своего поезда. Зато как звучит: «Великая Ганга», «Прекрасная Лакшми», «Королева Кангры» или «Быстроходный господь Джаганнат». Тойтрейн в Дарджилинге с именем «Беби пуля». Есть даже поезд с устрашающим названием «Шахид-экспресс»! Он курсирует из Дели на север, в Горакпур, и оправдывает свое имя. Ездить на «Шахид-экспрессе» могут только склонные к риску здоровьем люди, так как воды и еды именно в этом поезде не оказалось, а опаздывал он в общей сложности на сутки. Народу там было – яблоку негде упасть! В три раза больше, чем обычно.

***

На вокзале если спросить первого встречного, то вежливый прохожий, как Сусанин, запросто отправит тебя в противоположную сторону. Не со зла, а исключительно из любопытства, из желания пообщаться с заморской «зверушкой». Долго добрый человек будет заверять, что тебе надо туда, – он точно знает. А жесты! Они больше похожи на магические пассы, чем на простое руководство к действию: направо-налево.

Опросить надо не меньше пяти человек, желательно ходивших в школу или государственных служащих в форме. А если хотя бы три ответа сойдутся, то, может быть, и поезд обнаружится, а может быть, и нет.

Есть способ проще. Надо найти кули. Мужчин-носильщиков легко узнать по красным тряпкам на голове или шее и по алюминиевой бляхе с трехзначным номером на предплечье – это личный бейдж. Сторговаться, показать билет – и худой, но крепкий и жилистый кули, свернув красный валик на голове, мощным движением помещает – сумку, рюкзак, сундук, чемодан – в общем, все из багажа, что у пассажира найдется, на натруженную макушку. Носильщик с грузом уверенно, как буксир волну, разрезает толпу. Главное – двигаться быстро и не потерять своего Вергилия.

Кули родился и живет на вокзале, профессию получил в наследство от отца, никогда не ходил в школу. Не умеет читать, но загадочные знаки на билете расшифровывает мгновенно. Вокзальный человек обязательно найдет любой поезд и вагон, где рядом с дверью уже будет криво приклеена бумажка с фамилиями пассажиров, купивших билет. И я смогу найти свою, написанную с ошибками фамилию. Он пристроит багаж под лавкой и возьмет у меня заработанные пятьдесят рупий. Носильщики с семьями живут в лачугах в узкой замусоренной полосе отчуждения около железнодорожного полотна. Они гордятся работой на государственном вокзале, боятся ее потерять и никогда не воруют. Правда, дорожают услуги кули каждый год.

На вокзал Нью-Дели, когда я уезжала в Бенгалию, меня проводила Дженни. Желая помочь неопытному человеку, она показала мне кули. Носильщик (за мелкую денежку) доступно поведал, что поезд опаздывает на четыре часа, но мне надо быть на первой платформе и именно у четвертого столба, так как мой вагон остановится напротив. Кули знает точно. Через несколько минут информацию об изменении в расписании подтвердил гнусавый голос, раздавшийся из репродукторов по всему вокзалу.

– Ирина, давай вернемся в отель. Что ты будешь делать так долго? Сидеть одна? До «Релакса» идти всего двадцать минут. Чаю попьем, – уговаривала заботливая Евгения. Но внутренний голос шептал мне, что этого делать не стоит, и я отказалась.

Попрощавшись, я села на сумку на асфальте перрона под неумолчный гул и гомон, наблюдая за многочисленными типажами в невообразимых одеждах. Потекли неторопливые минуты. Время на Востоке не ценность: впереди вечность. Рядом вьются любопытные дети и впиваются в меня широко распахнутыми глазами. Появляется мать, и они наконец уходят. На скамейке слева две пары ног в браслетах с бубенчиками. Спящая женщина и такая же бубенчатая малышка. Они периодически поднимают головы. Поодаль мужчина в очках распахнул свежую газету. Остро ощущаешь одиночество в шумной толпе.

В Индии двадцать девять штатов, и это далеко не все: есть еще шесть территорий с отдельными статусами. А столица Дели с городами-спутниками и обширными пригородами даже выделена в национальную столичную территорию. Разумно – Москва у нас тоже будто и не Россия. В Советском Союзе республик было всего пятнадцать. Житель Грузии не похож на эстонца, а усатый житель песчаных пустынь Раджастана не напоминает уроженца заводей штата Керала. И оттенок кожи другой, и форма носа. Носы в разных национальностях и племенах попадаются любые: от изящных греческих до почти африканских – широких. Дамы из Карнатаки увешаны тяжелыми украшениями из меди и серебра: на лбу, носу, шее, ушах, запястьях, щиколотках. Во лбу горят бинди, глаза подведены черным. При каждом шаге звякают бубенцы, нашитые на одежду, как будто шагает рыцарь в доспехах. Одежда в разных штатах непохожая, а сари – казалось бы, просто шестиметровая ткань – принято носить по-разному. Казалось, тут собрались все народности, населяющие страну.

Некоторые женщины на вокзале скрывают лица расшитым краем сари, придерживая полупрозрачную ткань за кромку крепко сжатыми зубами, а другие смотрят прямо тебе в глаза и хихикают, не пряча лица. Одна красавица смеется так, что на запястьях и лодыжках звенят браслеты. Почему им кажется, что я, в джинсах и майке, выгляжу нелепо?

По одежде легко определить семью мусульман: бородатые мужчины в длинных рубахах и белых шапочках на макушке, женщины в черных, закрытых до пят одеждах – хиджаб – лица закрыты; девушки в джинсах и блузках, лица тоже закрыты, но не чадрой, а завязанным вокруг головы ярким шелковым платком. Малышки одеты в цветные пышные платьица. Чем беднее семья, тем больше нищие матери хотят одеть дочек принцессами. Сплошные кружева и бантики. И лица у девочек открыты, и руки, и ноги, а вырастут – и никто, кроме мужа, не увидит ни лица, ни фигуры.

Рядом расположилась внушающая невольное уважение компания. Мужчины со смолянисто-черными бородами в кокетливых тюрбанах с лихо закрученными усами – это сикхи. У белозубых парней на поясе большие кинжалы, похожие на кривые сабли. Главный старик, с широкой бородой, весь в синем, с отточенными стальными метательными кольцами в складках огромного синего тюрбана. Очевидно, он из особого воинского подразделения. А у мальчиков и подростков вместо тюрбанов волосы надо лбом скручивают в пучок и закрепляют платком сверху – получаются смешные гульки. Даже у некоторых немолодых женщин были кинжалы, и строгие престарелые дамы явно умели пользоваться холодным оружием. Мужчины и женщины сикхи выделяются в любой толпе высоким ростом и великолепной осанкой – сказывается боевая подготовка при обряде посвящения в воинскую общину. Суровые ребята. С сикхами шутки плохи. С XV века кланы сикхов воюют за освобождение Матери Индии от мусульман, а на вокзале все равны, и исторически-идеологические враги располагаются рядом.

Вокзал похож на муравейник. Люди стояли, ходили, тащили огромные тюки, спали, накрыв головы шалями и свернувшись калачиком на асфальте. Многие откровенно пялились на меня. Дети застывали, тараща глаза. Судя по всему, они видели иностранку впервые. Доверчивая открытость – норма, но тяжело, когда изо дня в день разглядывают лично тебя.

Семьи с юга Индии непринужденно сидели тесными кружками на бетоне перрона вокруг металлических складывающихся посудин и ели, ловко доставая пальцами пряное пахучее варево на банановые листья вместо тарелок. После еды использованные листья летели вместе с мусором на рельсы. Народ не умел пользоваться урнами. Попадались они редко.

Высокий индус лет пятидесяти встречал у подошедшего поезда крошечную скрюченную старушку в сари. Он склонился перед ней в поклоне, дотронулся до ее стоптанных сандалий пальцами правой руки и, разгибая спину, той же рукой провел по своим волосам. Ага, догадалась я: пронам – он «взял прах от ее ног». Это жест глубокого уважения в Индии. Значит, старушка – его мать.

Внезапно настал вечер. Здание вокзала чернело в сумерках, и мягкие тени скрадывали силуэты людей в стороне от кругов желтого света, падающего от фонарных столбов. Привыкнув к освещению, я увидела на шпалах движение темных пятен. Молодой мужчина с полуголым трехлетним ребенком на руках отделился от группы едоков и спустился на рельсы. Под мышкой он держал пластиковую бутылку с водой. Пятна шевелились. Мужчина держал девочку на весу, пока ребенок оправлялся по-большому. Потом ловко подмыл ее водой из бутылки, вытер краем шарфа и залез обратно на невысокую платформу. Одно из пятен приблизилось к оставшейся на земле кучке, и я разглядела крысу. Неторопливую крысу с глазами старика. В паре метров от платформы, заполненной людьми, были сотни и тысячи грызунов. Днем они прятались в норах, вырытых в земле между многочисленными железнодорожными путями, а ночью свободно разгуливали, освобождая рельсы от мусора, объедков и других отходов человеческой жизнедеятельности. Крысы вели себя спокойно, ну а люди были полностью безмятежны и не обращали на переносчиков опасных заболеваний внимания.

Живи и дай жить другому существу.

Вокзал Нью-Дели!