Кто скажет мне слова любви…

Кто скажет мне слова любви…
Ирина Верехтина

Нет у неё больше подруг и не будет. Можно ли считать подругой ту, которая на твоих глазах строит глазки твоему парню? Собственно, он уже не твой, он уже её, а ты улыбаешься и делаешь вид, что тебе безразлично, потому что – не плакать же при всех…В повести нет эротических сцен, она не совсем о любви, скорее – о нелюбви, которая – как наказание, карма, судьба, спорить бесполезно, бороться не получается. Сможет ли Тася разомкнуть безжалостный круг одиночества, сможет ли вырваться… Кто скажет ей слова любви?

Глава 1. Как встретить день рождения

Свой сорок второй день рождения Тася встречала одна. Можно было пригласить Лену с Катей – бывших одноклассниц, с которыми Тася иногда виделась. Они бы непременно пришли, и весь вечер, перебивая друг друга и радостно тараторя, вспоминали школьные развесёлые времена… Почему-то воспоминания о школе и детстве принято считать радостно-светлыми, разноцветно-весёлыми и безмятежно-счастливыми. Тася так не считала. Ей не хотелось – вспоминать. И она никого не пригласила.

С утра устроила уборку, скатала в рулон ковры, сняла покрывала с дивана и кресел, вынесла во двор и долго чистила снегом, азартно колотя по ним бадминтонной ракеткой. От снега ковры налились свинцовой тяжестью и стали неподъёмными, а их ещё надо было донести до подъезда, втащить по лестнице к лифтовой площадке и втиснуть в лифт, а потом вытащить из лифта и внести в квартиру. Тася выбилась из сил, а ковры надо было ещё раскатать и расстелить по своим местам – то есть во всех комнатах и в коридоре. Тася подумала, что не сможет этого сделать, потому что сейчас умрёт от усталости, которая навалилась на неё тяжелой волной, сковывающей движения, парализующей волю. Волна что-то лениво нашёптывала в уши, но Тася заставила себя стряхнуть с плеч её дремотные объятия и заняться делом.

Бросив на пол последнюю дорожку, она ощутила непреодолимое желание лечь и немножко полежать… Почему бы нет, она ведь заслужила – отдых! Кто ей запретит? Улеглась на полу, испытывая райское блаженство и уткнувшись в ковровую дорожку лицом. Дорожка пахла подтаявшим снегом и морозной сладкой свежестью. Тася явственно ощутила запах весны, хотя была ещё только середина февраля, и весной на улице не пахло. А в квартире у Таси – пахло! Тася могла в этом поклясться, хотя клясться ей было некому.

Ещё она поменяла местами кухонный стол и холодильник (отчего кухня стала словно бы не её, Тасиной, а чужой, незнакомой) и повесила новые занавески. Занавески были Тасиной гордостью: она сама выкроила их по рисунку в журнале и сшила на машинке, и теперь они красовались на кухонном окне – сказочно красивые, с ламбрекенами и длинной шелковой бахромой.

Когда вся квартира сверкала и блестела, Тася взялась за антресоль. И в дальнем углу обнаружила старый, видавший виды рюкзак, выбросить который у неё никогда не хватало сил: с ним было связано столько воспоминаний… Собственно, сам рюкзак был воспоминанием – зеленый, с брезентовыми лямками и ремнями из свиной кожи. Таких теперь не делают. Рюкзак был – из Тасиной юности.

Тася достала рюкзак и, обтерев мокрой тряпкой от пыли, принялась исследовать его содержимое – впрочем, знакомое ей как свои пять пальцев: тетради с институтскими лекциями по стилистике, эстетике и истории искусств; блокнот с юношескими стихами… Тася писала стихи. Подруги говорили – хорошие. Но из издательства «Юность», куда она, набравшись храбрости, отправила стихи ценной бандеролью (поехать самой не хватило мужества), блокнот вернулся, как догадалась Тася, так ни разу и не раскрытый. Вместе с блокнотом в конверте лежал тоненький листок – полстраницы машинописного текста. Листок скупо сообщал Тасе, что план издательства утверждён на два года вперёд, и её стихи, к сожалению, напечатать не могут. Стихи ей тактично предлагали отправить в другие издательства, но она больше никуда не обращалась, поняв, что последняя фраза – просто акт вежливости, как и слово «к сожалению», и её стихи никому не нужны. Как и она сама.

Кроме тетрадей и блокнота, в рюкзаке обнаружился Тасин дневник двадцатилетней давности. Дневник Тася решила оставить на десерт. Закончив разбирать антресоль, вымыла полы, отдраила жесткой щеткой плинтуса (покрасит летом) и блаженно вытянулась на диване, чувствуя, как гудят усталые ноги. Вот теперь можно открыть дневник. Хотя зачем? Она всё помнила. Такой характер: ни о чём не забывала, сколько бы лет ни прошло…

За окнами бесновалась метель и ничего нельзя было разглядеть: дома и деревья исчезли в белых сумерках, словно чья-то рука стёрла их ластиком с белоснежного листа бумаги. Мир стал белым листом. Ничем. А четырнадцать лет назад в этот день – день её рождения – вовсю светило солнце. Только радости на душе не было, а было как сейчас – бело и непроглядно. И не хотелось жить. Тася закрыла глаза и погрузилась в воспоминания…

Двадцать восьмой день рождения она встречала вдвоем с мамой (это был семейный праздник, гостей на него не приглашали, как и на новый год). А могли бы – втроём, но Тасин папа умер за пять дней до её дня рождения.

В проектном институте, где работала Тася, на день рождения «виновник торжества» покупал торт, и всей машинописно-корректорской группой устраивали чаепитие. В группе было шестнадцать человек, так что праздников хватало. Эти чайные посиделки всем поднимали настроение, и нельзя было понять, кто именинник – у всех радостные и счастливые лица, все гомонят, перебивая друг друга и смеясь, у всех светятся глаза, у всех праздничное настроение.

Тася тогда купила два торта: один на день рождения, другой на поминки. Чай пили молча. Тасю никто не поздравлял, никто не улыбался, сказали только: «Ну, зачем ты… Не надо было…». Тася согласно кивала в ответ и изо всех сил сжимала губы, чтобы не заплакать.

Дома её ждал накрытый стол, на котором стояло три прибора (третий – папин). Они с мамой в молчании сели за стол, молча подняли бокалы. Отец смотрел на них со стены и улыбался. Тася дружески ему кивнула и тоже улыбнулась – через силу, потому что хотелось плакать. И подумала о том, что папа всегда-всегда будет с ними, пусть и – на стене.

– Ты бы подружек пригласила, что тебе со мной сидеть? – сказала мама. Но Тася помотала головой: ей никого не хотелось видеть, да и приглашать было некого: последний год она почти ни с кем не общалась, старательно обрывая все связи и не отвечая на телефонные звонки. – «Мама, скажи, что меня нет. Что я уехала. Что я здесь больше не живу!» – и уходила к себе, не дожидаясь ответа.

Нет у неё больше подруг и не будет. Можно ли считать подругой ту, которая на твоих глазах строит глазки твоему парню? Собственно, он уже не твой, он уже её, а ты улыбаешься и делаешь вид, что тебе безразлично, потому что – не плакать же при всех…

Глава 2. Как выяснить, что на уме у твоего парня

В студенческие времена у неё было много подруг, они любили собираться у Таси на девишники (парней на факультете было всего четверо, а к четвертому курсу не осталось ни одного) – слушали музыку, танцевали, гадали на картах и на кофейной гуще… По воскресеньям всей компанией отправлялись в Парк культуры и отдыха, катались на речном трамвайчике, ели мороженое и до мельтешения в глазах крутились на аттракционах. Было суматошно и весело. Потом подруги одна за другой вышли замуж, и неожиданно для себя Тася осталась одна. Парень, которого она считала своим женихом и который ухаживал за ней уже полгода, её предал. То есть, это Тася так считала, что предал, а парень не считал.

Он ничего ей не обещал и не говорил, что любит, так что – какие претензии, подружили и разбежались. Претензий Тася не предъявляла, просто старалась не попадаться ему на глаза и чувствовала себя так, словно была в чем-то виновата. В чём?..

Парня у неё увела подружка – как говорится, из-под носа. Тася сама пригласила Галю в свою компанию, да ещё и уговаривала! Компания (тренировочная группа Московского городского клуба спортивного туризма) была молодая, спортивная, дружная и весёлая. Тасю к ним привела подруга, с которой они занимались в школе-студии современного танца и без которой Тася никогда не узнала бы о существовании походов выходного дня.

Вы спросите – зачем она привела в группу Галю? Цель была вполне определенная. В группе за Тасей ухаживал парень. Давно уже, с полгода, но как-то странно: держался всегда рядом, разговаривал только с Тасей, остальных претенденток на престол (как Миша называл женский состав группы – и никто на него не обижался, потому что так и было на самом деле) он словно не замечал.

Тасе льстило, что Миша всем нравится, что из всех он выбрал её, Тасю, и всем дал это понять, в своей шутливой манере… Но что-то в Мишином поведении её тревожило: Миша не делал в их отношениях никаких шагов – ни вперед, ни назад. Впрочем, последнее несколько успокаивало.

– Мишка у нас такой, ни одной юбки не пропустит! – говорили Тасе девчата. – Ты в группе первый год, а он уже вокруг тебя крутится, ни на кого не смотрит.

Девчонкам верить не хотелось. Это они от зависти говорят. Мишку ни одна из них не упустила бы, но он никому не «давался в руки». Только Тасе. Вот и наговаривают напраслину…

Девчонки завидовали Тасе и тихонько злились, а она никак не могла понять, любит её Миша или просто развлекается, крутится вокруг, как единодушно сформулировал женский состав группы. Они давно его знают, а Тася в их группе всего полгода. Вот и привела Галю – похвастаться женихом и заодно выяснить, что у него на уме.

Новеньких в группе встречали приветливо. И безоговорочно принимали в свой круг (если ты молод, лёгок на подъём, и двадцать пять километров по пересеченной местности в кедах или резиновых сапогах тебя не испугают). Галя подходила по всем параметрам, и Тася была уверена – она получит немалое удовольствие от похода и найдёт здесь друзей. Если бы она знала, чем закончится этот день…

Тася заботливо проинструктировала подругу – что надеть, что взять с собой, как собрать рюкзак.

– У вас там ребята хоть есть, или одни девушки? – выспрашивала Галя.

– Ой, да ребят у нас больше, чем девчонок!

Галино любопытство не знало границ, и незаметно для себя Тася рассказала ей обо всех – кто с кем дружит, кто чем увлекается. Она и о Мише рассказала, стараясь ничем не выделять его из всех.

– Этот Миша, он странный какой-то, и вообще… Не поймёшь, что у него на уме, – забывшись, брякнула Тася, и Галя сразу ухватила самую суть:

– А что у него на уме? Или – кто?..

– Да никто! – отмахнулась Тася и покраснела. Галя прицепилась к ней как репей.

– А он что, нравится тебе? Симпатичный хоть?

Тася молча пожала плечами.

– У тебя с ним… серьёзно? – приставала Галя, и Тася уже жалела, что рассказала ей про Мишу.

– Да ничего серьёзного, так просто, – смутилась Тася, которая вовсе не горела желанием посвящать подругу в свою личную жизнь. И неожиданно решилась:

– Галь… А если я тебя попрошу…Ты присмотрись к нему. Приглядись, пообщайся… если он захочет. Он вредный, если не захочет, его не разговоришь, будет всю дорогу молчать…А потом расскажешь, как он тебе… Договорились? – заторопилась Тася, испугавшись, что подруга откажется от такого не очень-то деликатного поручения. Вопреки её опасениям, Галя восприняла предложение с энтузиазмом и даже предложила составить план действий.

По замыслу Таси, Галя должна была познакомиться с Мишей (Тася сама их познакомит, представит Мише Галю как свою лучшую подругу, а дальше дело пойдёт само – Галя умела разговорить кого угодно, обладая редкой способностью говорить ни о чём) и выяснить, что он думает о Тасе.

– Только ты мне не мешай, – сказала Галя. – И рядом не иди. И не переживай, всё будет понарошку. Я потом тебе всё расскажу. Если мы будем всё время вместе, как же я у него о тебе спрошу?

На том и порешили.

Вышло всё – не так. Едва увидев Мишу, Галя буквально повесилась ему на шею. Она очень натурально изобразила испуг, когда переходили вброд мелкую речушку – да что там речушку, просто ручей! Но Галя громко объявила, что сапоги у неё короткие, промочит ноги и простудится, и весь день ей придётся идти в мокрых сапогах… брррр!

– Так сними, – предложил Миша, с которым она предусмотрительно оказалась рядом.

– Ага, сними… Вода-то ледяная!

– Да откуда она ледяная, просто холодная. Обыкновенная. Ничего с тобой не сделается, перейдёшь, тут пять шагов всего.

– Это тебе пять шагов, а мне все десять. Вон у тебя ноги какие длинные… и сам высоченный! Метр девяносто?

– Метр восемьдесят пять, почти угадала, – улыбнулся польщенный Миша.

– А меня на тот берег слабО перенести? – не растерялась Галя. И ловко устроившись в Мишиных руках, обняла его за шею, зашептала в ухо…

Миша рассмеялся. Радостно пёр свою драгоценную ношу через речушку, громко бухая сапогами. Запоздало оглянулся на Тасю: «Ты в сапогах? Перейдёшь? Здесь мелко…» И больше уже не оглядывался.