Ведьмина внучка

– Ну, думаю, уж на что моя Олька хитрюшка, а я её обхитрила! На кривой козе объехала! – хвасталась Женька. – Договорились вроде обо всём. В электричке ехала – смеялась до слёз! Еду и сама с собой смеюсь, вот умора-то! Спектакль сыграем с Олькой, а Игорь зрителем будет. Устроим ему сюрприз!

А устроили – мне. Приехала, а никого нет. Полчаса под дверью промаялась, с сумками энтими. А тут соседка ихняя вышла. Говорит, уехали они, утром ещё, и Павлика увезли. Сказали, приедут через месяц, и ключи оставили.

Игорь исхитрился купить по дешёвке старенькую «Ладу». Машина, неказистая с виду, служила новым хозяевам исправно. Загрузив в багажник чемоданы и усадив жену с сынишкой на заднее сиденье, Игорь укатил с ветерком в бабушкину деревню, посигналив на прощанье соседям.

– У них там в лесу ягод тьма, грибов – хоть косой коси, привезти мне обещались, – хвасталась соседка Женьке. Будто это её внука увёзли в Выкопань. – Везти-то не на себе, машина у них! – с гордостью заявила соседка. Будто машина была у её зятя, а не у Женькиного. – А вы, значит, опоздали… Опоздали, значит. Уехали они, – повторяла говорливая соседка. И не лень ей повторять…

Женька вспомнила, как напросилась ехать в Выкопань (Олька её не звала), вспомнила Олькино молчание, которое по глупости приняла за согласие… Уехали! Утром уехали, а Олька говорила, вечером… Олькиных рук дело! Знала, мерзавка, что мать приедет, вот и уехали пораньше.

– Вот дрянь такая! Знала, что мать сумки тащит неподъёмные. Тушенки пять банок, сама тушила, объедение! Сгущёнки Павлику сварила две банки, очень он варёнку любит… Конфет московских накупила, колбасы взяла два батона, – загибала пальцы Женька. – Там всё сгодится, в деревне-то. Игорь деньги-то отдаст, он всегда отдаёт, знает, что я их не печатаю.

Она что, деньги с них берёт? – ужаснулась Рита. А Женька продолжала перечислять, загибая пальцы:

– Ещё Павлику машинку и костюмчик шерстяной, а зятю носки тёплые и шарф, сама связала, в подарок. А Ольке помидорок баночку, дамских пальчиков. Я пять банок закрыла… А они без меня уехали. От меня уехали! – Женька всё-таки не выдержала, заплакала. Рита с мамой не знали, чем её утешить.

Женькина неудача

«Значит, Женьке сегодня даже поругаться не удалось, – думала Рита. – Вот уж действительно, облом, Женьку пожалеть впору. И сумки волокла тяжеленные. А Олька всё-таки свинюшка!»

Наревевшись вдоволь, Женька поплескала на лицо холодной водой и уже спокойно расспрашивала Риту с Верой Сергеевной, что у них нового и как они живут. Рита ей не верила. Понимала, что тётка задаёт вопросы «ради приличия» – Женьку никогда не интересовали их с мамой проблемы, она приезжала – поделиться своими. А слушая сестру, кивала понимающе, искусно скрывая равнодушие.

Рита поняла это, став взрослой. Но всё равно любила свою безалаберную и взбалмошную двоюродную тётку, которая упрямо пёрла по жизни через горести и беды, которых на её долю выпало много. Пожалуй, слишком много. Потому и была – крикливая, несдержанная, вспыльчивая. Но сегодня Женьке словно шлея под хвост попала, она закусила удила и понесла, как взбесившаяся лошадь…

Весь вечер Женька недвусмысленно намекала, что в отличие от неё, Женьки, Рита с мамой живут в достатке и всё у них есть, ни в чём не нуждаются, как сыр в масле катаются. Это была неправда, но Рита молчала, не перебивала тётку – пусть выговорится, выскажет всё, что у неё на душе, ей тяжело и обидно, с ней поступили не по-людски, и кто? Родная дочь!

Рита слушала и молчала. А так хотелось – возразить, осадить тётку, которая несла уж совсем несуразное: им с матерью всегда хорошо жилось, им её не понять, сытый голодного не разумеет. А она, Женька, на два дома разрывается: дочка норов показывает, отдельно жить хочет. А мать сумки им туда вози… Таскай, пока не сдохнешь! – выкрикнула Женька, упиваясь собственным горем, наслаждаясь им…

– А ты не таскай! – не выдержала Рита. – Пару банок отвези, и хватит с них. – И осеклась, встретив колючий, недобрый взгляд.

– Не таскай, не вози… Ты, что ли, повезёшь? – сварливо заявила Женька. – Вам-то хорошо, всего хватает, у вас-то всё есть…

Рита задохнулась от возмущения. Это у них всё есть? У них и денег-то ни на что не хватает, Ритина зарплата да мамина пенсия по инвалидности, Рита даже в институт поступила на вечернее отделение, а хотела на дневное, но на что им тогда жить? Экономили на всём, одежду сами шили одежду, покупать им не на что… Рита до сих пор ходит в старом вытертом пальто, в котором ходила в школу.

У Женьки всё со своего огорода, ешь не хочу, запасов в погребе хватает до весны. А у них? В магазине морковь несладкая, свекла несъедобная, картошка гнилая, половина в мусорное ведро идёт. Другой в магазинах не продают. А на рынке не накупишься, московский рынок не рязанский, цены такие, что никаких денег не хватит.

– Ладно врать-то! Денег у них нет, – не поверила Женька. – Вам на двоих много ли надо? Хватает, небось, и ещё остаётся.

Рите стало смешно:

– Угадала. Мы с мамой миллионеры, в деньгах купаемся, не знаем, куда их девать.

– Ты зубы-то не скаль, – окрысилась на неё Женька. – Ишь, сидит, лыбится весь вечер, весело ей! А тут хоть ложись и помирай! Выгнала меня Олька-то. Обманула, в дом не впустила и ключей не оставила. А сумки куда теперь девать? Придётся обратно везти! Ну и ладно. Соседям продам, раз дочке не надо, – причитала Женька, обращаясь к сестре и не глядя на Риту. О том, чтобы угостить домашними соленьями двоюродную сестру с племянницей, у Женьки даже мыслей не было.

И до Риты дошло: Женька, в очередной раз «рассобачившись» с мужем, спешно уехала к дочери – надеялась взять реванш и доказать «молодым», что они без неё никто. Чтобы уважали, ценили чтобы. Куда им без Женьки! Вон сколько всего привезла, и денег не возьмёт, зять совать будет, всё равно не возьмёт. Пусть им стыдно будет!

А они сбежали от неё, специально пораньше уехали, чтобы Женьку с собой не брать. Она бы им там устроила весёлую жизнь! Прямо в машине и начала бы – воспитывать. А ехать-то долго, – разгадала Рита Женькины намерения. И не удержавшись, прыснула. Зря она не удержалась…

Побивание камнями

– Смеёшься?! Над бедой моей смеёшься? – коршуном налетела на неё Женька. И понеслась…

Рита узнала, что она всегда была избалованной, дерзкой и самовольной, и к тому же, неудачницей.

– Моя-то Олька в девятнадцать замуж выскочила, а ты всё в девках сидишь, кому ты нужна – с таким характером! Не нашлось желающих…

Рита не верила, что это говорит ей Женька, главный Ритин поверенный в сердечных делах. С тёткой она делилась самым сокровенным, о чём даже матери не рассказывала. Вспомнилось, как весь день ждала звонка и не находила себе места – её любимый обещал сюрприз, многозначительно глядя на Риту и повторяя: «Завтра позвоню, узнаешь. После десяти не уходи никуда, жди. Если хочешь узнать…свою судьбу».

Глаза у него блестели, губы улыбались. Рита поняла: предложение сделать собрался, по телефону. Боится, что она откажет, поклонников у Риты много, но любит она только его и не смеет ему об этом сказать… Может, сам догадается?

С утра Рита летала по квартире как на крыльях, перестирала и перегладила кучу белья, сбегала в магазин (меню должно быть праздничным, Женька приехала!)… и просидела до поздней ночи у телефона, так и не дождавшись звонка. Телефон молчал. Значит, Майрбек передумал. Как же теперь жить?

Рита с тоской посмотрела на телефонный провод. Ниточка, связывающая её с Майрбеком, единственным человеком, которого она по-настоящему любит… Но что это?! Вилка вынута из гнезда, телефон отключён. Как могло такое случиться, она ведь утром лазила под стол, проверяла разъём, хорошо ли держится, ведь сегодня такой день! Майрбек позвонит и…

– Жень, ты в мою комнату не заходила, телефон не трогала? Тут выдернуто всё, – со слезами крикнула Рита.

– Так включи, если выдернуто. Я вам с утра полы помыла, пока ты в магазин бегала, провод шваброй зацепила, наверное… Ты чего ревёшь-то, Ритка? Аль обидел кто? Цельный день дома сидела, с чего реветь-то?..

Майрбек звонил ей весь день, и решил, что Рита специально не снимает трубку – гудки-то были, длинные! Рита так и не узнала свою судьбу, судьбу узнала другая. Горячий, вспыльчивый Майрбек не простил такого Рите, принял её молчание за отказ, понял всё неправильно. А как он должен был понять?! Договорились ведь…

А ей, Рите, нужен было только Майрбек, другой судьбы она не захотела. Спасибо Женьке, устроила жизнь. Рита орала: «Кто тебя просил полы мыть, что ты везде лезешь?», Женька, узнав в чём дело, хохотала: «Да позвонит ещё сто раз, нашла из-за кого плакать. Другого найдёшь».

Рита простила ей – и эти слова, и телефонный шнур, и несбывшиеся надежды. Женька ведь не нарочно. Дёрнул её чёрт мыть эти проклятые полы, Рита их позавчера мыла.

Рита простила Женьке всё. Потому что любила её. И теперь слушала и смотрела остановившимися глазами. За что она её так? Но тётке этого показалось мало, она по жизни не умела останавливаться:

– Отца-то до инсульта ты, небось, довела? Из-за тебя и умер, – с торжеством в голосе заключила Женька. И с удовлетворением наблюдала, как каменеет лицо племянницы.

А она-то любила тётку. Всё ей прощала. Только этих слов не простит. Рита обожала отца, он был для неё другом и товарищем, даже мама ревновала дочку к отцу, в шутку называя их «двумя сведёнными» за совместные шалости и проказы – «Вот же два сведённых, учудили опять!» – Рита с отцом покаянно молчали и хитро переглядывались. Смерть отца стала для Риты первым настоящим горем.

Неприятный разговор

В тот день у отца случился неприятный разговор с начальством, в чем-то там его обвиняли, упрекали, грозили исключить из партии… А вечером у отца поднялось давление и случился инсульт. С начальником они не ладили давно, отец собирался даже сменить работу. Не успел.

На похоронах папин начальник отводил глаза, сопел, кряхтел, вздыхал… Под конец не выдержал, заплакал: «Прости меня, Юрка! Как же теперь без тебя? Как же теперь, а?..» Все потрясённо молчали. Вера Сергеевна увела его в кухню и там отпаивала водкой. Потом уложила на диван, сняла с него ботинки и накрыла пледом, и он спал у них до утра. Уезжал сконфуженный и всё просил прощения за сказанные отцу в сердцах злые слова.

– Не мучайтесь вы так. От слов не умирают. Вы ни в чём не виноваты, – сказала ему Ритина мама. Пожалела, хотя не следовало жалеть. – «Бог ему судья» – сказала мама Рите, когда за начальником закрылась дверь.

В отличие от своей двоюродной сестры, Женька не жалела никого. И сейчас, выпив лишнего (что бывало очень редко, ей ведь совсем нельзя пить, у неё пиелонефрит), Женька не смогла удержаться и сказала то, о чём думала. Что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…

– Женька, Женька, – сквозь слёзы говорила ей Рита. – Я тебя всю жизнь любила. Думала, ты меня тоже любишь. А ты притворялась только, и ненавидела. Зачем же ездишь к нам, если я такая? Да потому что тебе удобно. Ведь удобно, да? Бесплатная гостиница, да? И накормят, и напоят, и спать положат, и денег не возьмут.

Риту уже трясло. И зачем Женька заговорила об отце, ей и так – больно вспоминать, а Женька ещё добавила. «Это из-за тебя отец умер». Добила.

Оглушительно хлопнув дверью своей комнаты, Рита в слезах бросилась на кровать. Но не тут-то было. – Дверь приоткрылась и в неё всунулась лохматая Женькина голова: «Да я уеду! Нужна ты мне больно. Любит она меня! Нужна мне твоя любовь, я к своим ехала, а у вас только переночевать хотела…Нужны вы мне больно! В Бужанинове переночую, у своих. У соседки ключ возьму и переночую, – бормотала Женька, срывая с вешалки пальто.

– Куда ж ты по темноте, на ночь глядя… Осталась бы, Жень, – робко попросила Вера Сергеевна.

– Да пусть едет – к своим. Раз мы чужие! Ей бы рот запечатать… Синкерам устроила! – с ненавистью сказала Рита.