Ведьмина внучка

– Только и не ездить к ней не могу, всё же мать она мне! – горестно заключила Женька и замолчала. Молчала и ведунья. Ждала.

Женька благодарна была – за эту передышку, за молчание. Вздохнула. Допила чай. Вытерла слёзы – и продолжила:

– Теперь вот с Олькой беда. А врачи руками разводят, лечить не хотят, только резать. Осссподи, да за что мне это всё? Уж лучше бы со мной случилось, а Олька бы здоровая была… А может, не она это вовсе? Не станет же она внучкину-то жизнь заедать? Она ж её с колыбели, с малых лет… Олька-то на руках у неё выросла! Не могла она такое сделать!

– Она это. Больше некому, – возразила колдунья. – Она.

Женька молча уставилась на неё потемневшими от горя глазами, словно умоляла – помочь. И та услышала.

– Хочешь дочку спасти – другой цены нет, либо она, либо дочь. Жизнь за жизнь.

– Господь с тобой, что ж ты говоришь такое? Ой, прости, – спохватилась Женька, поняв, что о боге упоминать не следовало. Но ведунья не обиделась, ответила спокойно: «Я-то говорю. А она – делает»

– Нешто можно такое сделать? С родной-то дочерью?

– Сама видишь. Сперва твою жизнь каплю за каплей пила, счастье до донышка вычерпала… Да помогли тебе, видать. Вывернулась ты. Вот и дочку родила здоровую, лицом красивую да умненькую. Только и её она достала. Видать, плохую помощницу ты себе выбрала, с силой ведьминой она совладать не смогла. Ходила к кому? Признавайся! Говори! – приступала к Женьке ведунья, а глаза у неё – словно огнём зажглись, пламя в них полыхало…

Женьке деваться некуда – сама пришла защиты просить. Призналась она, что к белому магу ходила, и вроде бы помогло, наладилась жизнь, жаловаться не на что было. Удача сама в руки шла, беда стороной обходила. – Сколько лет добром вспоминаю её, – призналась Женька ведунье.

– Со Злом Добру не совладать. Ты вот что… Принеси мне платок материн, или другое что. Есть у тебя? Только чтоб обратно ей отдать.

– Есть, – закивала головой Женька. – Бельё! Бельё я у ней забрала, постельное, тяжело ей стирать-то, воду таскать да на речке полоскать, а у меня «Вятка-автомат», кнопочку нажмёшь – сама стирает

– Принеси, – велела ведунья.

Женька принесла два комплекта постельного белья. Ведунья забрала свёрток из дрожащих Женькиных рук и ушла с ним в другую комнату, притворив за собой дверь. Женьку не позвала. Ждать пришлось долго. Женька извелась, размышляя, правильно ли она поступила и что будет с матерью. Об Ольке она не думала. После сама удивлялась, как же это: за мать беспокоилась (а она жива-здорова!), а об Ольке и не вспомнила! Все думы о матери были, словно рядом она сидела, словно упрекала её: «Что ж ты, Женька, делаешь? Али креста на тебе нет? Али тебе мать родную не жалко?

Креста на Женьке и вправду не было: собравшись к чёрному магу, она сняла с себя крестик и, поцеловав, положила в шкатулку, где у неё хранились «драгоценности» – пара колечек да брошь, Олька подрастёт, носить будет.

– Мама, я ж ничего такого не делаю, я совета просить пришла, врачи-то Ольку не лечат, отказались врачи-то! Думала, может, она травку какую даст, заговоренную, – мысленно каялась Женька. – А с тобой ничего не будет, не умрёшь. Мама, ты прости меня… Олька моя помирает!

– Не бойся, не умрёт, – словно подслушав её мысли, сказала колдунья (и когда войти успела? Женька не заметила).

Гулко стучало сердце, колотилось-умоляло: «Ты ведь – об Ольке это сказала? Не о матери?» И снова колдунья её услышала:

– С дочкой всё хорошо будет. И мать твоя от того белья не умрёт, не отравлено. Силу только потеряет. А там – как бог даст… Да бери! Бери и уходи, – и сунула ей в руки свёрток…

Руки у Женьки подрагивали, зубы постукивали, и знобило так, что еле до дому добралась. И без сил рухнула на диван. «Уж не заболела ли? – встревожилась Женька. – Мне болеть нельзя, кто ж тогда Ольку в больнице обиходит?» Накапала из пузырька валерьянки, подумала, выплеснула в раковину и налила в стакан водки – всклянь. Махом осушила стакан и легла спать. А утром проснулась здоровой.

В воскресенье Женька отвезла матери чистое выглаженное бельё. Сунула в сундук, стараясь выглядеть беспечной. – «Я к тебе ненадолго, мама. Мне в больницу ехать, к Ольке».

Антонида всполошилась, заохала, запричитала…

– Как в больницу, зачем в больницу? Говоришь, голова у неё болит? Ты не темни, девка, сказывай как есть. С головой-то в больницу не кладут, от головы тройчатка помогает хорошо, мята лимонная тож… Да неужто в городе лекарствов нету? Счас гляну, у меня вроде были… – Мать суетилась, скрипела дверками шкафа, грохала крышками сундуков. В избе их два – окованные железом, тяжелые, не поднять. Да в сенях огромный ларь.

Маленькая Женька любила залезать в ларь, откинув тяжелую крышку, за что мать её наказывала – сурово, без жалости: «Будешь ещё в ларь лазать? Будешь? Будешь? Будешь?! Крышка на липочках держится, захлопнется, до утра тама останесси, задохнёсси без воздуха, скоко раз тебе говорить! Скоко говорить? Скоко? Рука устала, а так бы я тебе ишшо добавила, дурья твоя голова!»

– На вот, возьми, травки сушеные – тут и брусница, и земляница, ещё мята лимонная, девясил, да сон-трава… Пусть Олюшка попьёт, помочь должно наверняка: на закате собирала, ввечеру. Днем-то её бесполезно рвать, не действует травка-то, днём сила в ней не та. А все-то не знают, при солнышке рвут, а потом удивляются, что не помогает, а помогает лишь та, что моими руками сорвата. Я, сталыть, ведьма у них… Чураются меня, крестятся, морды воротят, а как припрёт, за травками ко мне идут, кланяются…

У Антониды было несчастное лицо, руки дрожали, когда она протягивала Женьке мешочек с травами. Женька порывисто обняла мать, целовала в морщинистые щеки, гладила по волосам: «Вылечат Ольку, ты не плачь… На обследование её положили, ей там ничего не сделают… плохого».

Мать не выдержала, заплакала, махнула рукой: «Езжай, коли тебе надоть». И ушла в птичник, не сказав более ни слова. Женька вытерла слёзы и ужаснулась тому, что сделала, поверив в выдумки про мать. Дождавшись, когда Антонида уйдёт, открыла сундук и размашисто перекрестила побывавшие в руках ведуньи простыни: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь. Ангел-хранитель небесный, защити, от беды оборони!»

Неожиданно крышка сундука с грохотом закрылась, Женька еле успела отдёрнуть руки. Посмотрела на тяжелую, обитую железом дубовую крышку и ужаснулась – сейчас бы без пальцев осталась, размозжило бы… Бог меня уберёг! – Не отрывая от сундука глаз, задом выпятилась из избы и поехала в больницу к Ольке.

Средство от мигрени

Олька лежала на кровати и листала учебник. Кроме Олькиной, в палате было ещё пять коек, две из них пустовали, три других занимали пожилые женщины. Женька достала из пакета принесённые гостинцы, протянула мешочек с травой – «Это тебе от бабушки гостинец, чай травяной, от мигрени первое лекарство».

Олька подняла на мать грустные глаза: «Я устала уже – лежать! Здесь кровати мягкие, матрацы пружинные, спина от них как зуб ноет. И ничего не предлагают, никакого лечения. УЗИ сделали, на томографию свозили, на скорой, в другую больницу, в нашей томографа нет».

О страшном диагнозе Олька не знала, ей сказали, что у неё спазмы сосудов, проще говоря – мигрень.

В палату заглянул врач. Увидел Женьку, забубнил обрадовано:

– О, у нас гости! Хорошо, что вы сами приехали, я вам звонить хотел… С Олечкой всё в порядке, спазмы сосудов, ничего страшного. Это возрастное, со временем само пройдёт. Но вы всё же подумайте насчёт операции, чтобы уж больше никогда голова не болела. У нас хорошие нейрохирурги, подумайте! – настаивал врач.

– Ой, да не бубни, надоел уже. Какая на фиг операция, мне в июле экзамены сдавать вступительные, в институт! – возмутилась Олька. Врач был молодой, лет на семь старше Ольки, и между ними сам собой установился этот полушутливый тон.

– Олька, что ж ты так неуважительно, с доктором-то, – одёрнула её Женька.

– А давай так! В этом году делаем тебе операцию, а на будущий год поступишь в институт, – не сдавался врач.

–Что-что-что? Это какую-такую операцию? – растревоженной наседкой закудахтала Женька. – Голову резать будете? Вы тут с ума посходили все!

– Ну, резать никто никого не будет. Сделаем маленький распил, чуть-чуть раздвинем, а остальное сделает компьютер. Ювелирная операция! Раньше только в Москве делали, в Бакулевском центре, а теперь…

Женька посмотрела на побледневшую Ольку, на слишком уж весёлого и говорливого врача – и враз поняла: Ольке ничего не поможет, кроме этой страшной операции. Да и операция – поможет ли? Женька испытующе уставилась на врача. Тот поспешно отвёл глаза.

Не поможет, – поняла Женька. – Они для себя её сделать хотят, совесть свою очистить, мы, мол, сделали всё что могли.

Женька вышла из палаты и размашистым шагом направилась к главврачу.

– Хочу дочку забрать, под расписку. Пущай дома умирает, – заявила Женька разгневанному главврачу. – Вылечить не можете, сами сказали. А мучить девчонку не дам. Видно, так бог судил… Я уж вещи её собрала, выписывайте, сказала!

Глава 7. Чай с брусникой

Бабушкин подарок

Олька не умерла. Мучилась «мигренями» до конца лета, а осенью боль вроде бы поутихла. Женька не верила дочери, приступала с расспросами: «Болит голова, ай нет? Не пойму я тебя. Ты мне прямо говори, не виляй»

– Да я не пойму… Голова странная какая-то, – жаловалась матери Олька. – Внутри будто котёнок коготками царапает. И ночью царапает, и днём, тихонечко так, почти не больно, но я всё время это чувствую. И всё время думаю, почему меня из больницы выписали, лечить не захотели. Ведь не прошла голова-то, а меня всё равно выписали.

– Думает она… А не надо думать! Завари лучше бабушкиного чайку, – советовала дочери Женька.

В тот памятный день, когда она отвезла матери «заклятые» чёрным магом наволочки и простыни, Женька по дороге домой развязала материн узелок и развеяла по ветру его содержимое. Мелиссу, бруснику и девясил она купила в аптеке, в красивых картонных коробочках. Вместо брусничного листа взяла сушеных ягод (помочь всё равно не поможет, а в чашке ягодки красиво смотрятся, Олька рада будет). Женька высыпала содержимое коробочек в Антонидин мешочек и теперь спокойно смотрела, как Олька пьёт травяной душистый чай с плавающими в нём красными шариками брусники. Пускай пьёт, с ягодками-то вкуснее… Похоже, чай и впрямь помогает – за голову руками не хватается, и улыбаться стала… А летом от боли кривилась, сама себе не рада, прям беда-бедовская!

В школу Олька не ходила. К ней забегали подруги – «Оль, когда тебя выпишут-то?» – «Не знаю. Врач говорит, пока рано». Приходили школьные учителя, предлагали даже подготовить Ольку в институт – заниматься по школьной программе, «чтоб ничего не забылось».