Воспоминания о юности

Вика представила себе Сережу – Сергея Рудольфовича Косова: пятидесятидвухлетнего лысеющего завреда с выпирающим брюшком и толстыми щеками. И рядом с ним – изящную как статуэтка Ирму. Но как она могла – продать себя?! А Ирма продала, и получила все: престижную работу, на которую можно ходить через день, зарплату, на которую можно жить припеваючи, и всеобщее уважение: все издательство знало, чья она любовница, и тронуть боялись….

Вика вспомнила, как хвасталась Ирма, приходя на лекции. – «Я ничего не покупаю, ни духов, ни косметики, – мне все это дарят, всем очень нравится, как я редактирую!». Как могла Ирма редактировать, учась на первом курсе?! Не владея стилистикой (стилистика шла у них со второго курса, а редактирование – с третьего!), не зная основ композиционного строения текста и – что греха таить? – не вполне владея грамотой (диктанты за нее писала Вика, успевала написать оба варианта зачетного, повышенной сложности диктанта).

Вот же тварь продажная! А с виду ангел, – разозлилась Вика. И словно услышала Ирму: «Все лучше, чем как ты, неудачница… Докатилась – до собеса!». А может, так и надо жить, подумала Вика. Безудержно, взахлеб – как это делала Ирма, падая и вновь поднимаясь, перешагивая через условности и наплевав на мораль, готовая заплатить за успех любую цену! Чтобы потом, спустя годы, «не было мучительно больно». Как сейчас ей, Вике.

Вика даже замуж не вышла, хотя могла бы. Но она всегда считала себя человеком долга: сперва надо было окончить институт, потом… Потом она посвятила свою жизнь уходу за мамой. А могла бы… Нет, по другому Вика не могла! Она принесла себя в жертву, хотя, в сущности, маме это не требовалось. Вика вращалась вокруг мамы, как луна вокруг земли, и Викиному мужу тоже пришлось бы – вращаться. А никто не хотел: ведь они не были спутниками, как Вика, они были – планетами. А Ирма… Ирма была кометой! Сорвавшись со своей – теперь уже чужой, затерянной в глубоком космосе орбиты, она неслась сквозь галактики и миры, наслаждаясь стремительным полетом, и звезды запутались в ее черных, как космос, волосах. Ирма была кометой, а разве комету можно догнать?..

Вика прикрыла глаза и вспомнила себя – двадцатилетнюю, когда самое прекрасное в жизни – впереди, когда для веселья не нужна причина, а грустить – лучше вдвоем. Тогда она еще не знала, что будет лежать по ночам без сна и думать о том, что ничего уже не вернуть, ничего не исправить. Она едва доносила голову до подушки – и сваливалась в каменном сне, а просыпаясь утром, улыбалась новому дню, который обещал так много хорошего и всегда выполнял обещания…

Развлекаться они умели, и любили делать это вдвоем. Дуэтом, как выражалась Ирма. Обе были завзятыми театралками, обожали фортепианные и симфонические концерты и с удовольствием ездили «на Чайковского с безе», как дразнила Ирма сладкоежку Вику, – в концертный зал имени Чайковского или в Большой зал консерватории. Однажды они возвращались поздним вечером из театра, решили «срезать угол» – и заблудившись в старых московских переулках долго плутали во дворах. И неожиданно обнаружили приличных размеров ледяную горку – восхитительно крутую, с длинным, во весь двор, скатом. «Вот бы съехать!» – вслух мечтала Вика. – «А давай покатаемся! Одиннадцатый час, гулять никто не выйдет, вся горка наша!» – загорелась Ирма. Театральные сумочки – бархатная Викина и расшитая блестками, сверкающая в темноте двора, – Ирмы – были брошены на снег у подножия горки. Ирма с Викой нашли брошенные кем-то картонки – и через минуту, забыв обо всем на свете, летели с крутой горки, задыхаясь от сладкого ужаса. Съехали сидя, потом лежа, потом – задом, что было особенно страшно, но они все-таки отважились и «сделали это». «А давай паровозиком!» – расшалившись, предложила Вика. И они съехали паровозиком…

В морозной стылой тишине старого московского двора они слышали свое дыхание. Сердце щекотно стучало в горле, и хотелось смеяться от переполнявшего их беспричинного, как в детстве, счастья.

– Вот это жизнь! – выдохнула Ирма. Вика заглянула в шальные глаза подруги и ахнула: Ирма была вся белая от снега, в волосах искрились снежинки (шапку Ирма не носила). Ирма поймала ее взгляд.

– Что, сильно я испачкалась?

– Ты не испачкалась, ты как валенок извалялась! – честно ответила Вика.

– Синильга! Шаманка! – раздался вдруг насмешливый мужской голос. (Наш человек, «Угрюм-реку» Шишкова читал, – механически отметила Вика) – Ну, девчонки, вы даете! Как вас родители так поздно гулять отпускают… Вам восемнадцать-то есть?

– А если есть? – вопросом на вопрос ответила Ирма (ей было двадцать евять, а Вике девятнадцать).

– Ну, подружке, может, и есть, а тебе-то вряд ли, – засомневался парень. Вика не выдержала и хрюкнула. Через минуту вся троица корчилась от смеха…

– Видела бы ты себя! Ты на черта похожа, – хохотала над Викой Ирма, – лохматая, и шарф как хвост торчит! «Вечера на хуторе»! Ой, держите меня четверо, ща я от смеха кончусь! – заливалась Ирма.

– На себя посмотри, ведьмака! Ведьмина метла! Как тебя только мама гулять отпустила, ты ж у нас несовершеннолетняя, – не осталась в долгу Вика.

– Ой, девчонки, уморили… Давай, говорит, паровозиком! Ой, убили вы меня! И ведь съехали…

– А ты откуда взялся? Мы когда пришли, тебя здесь не было! – осведомилась Вика.

– Да я это… давно за вами наблюдаю. Замерз уже…

– А чего сам не катаешься? – спросила Ирма.

– Да я, это… боюсь, горка-то крутая!

– А ты вообще как здесь оказался?

– Да это вы – оказались! А я здесь живу. Домой шел, с тренировки.

–?..

– Да я, это…борьбой занимаюсь, – с запинкой ответил парень и зачем-то добавил. – Давно. Я тут не первый год живу, а вас первый раз вижу!

– У–ууу! Да ты каратист! – протянула Ирма.

– Ну, в общем, да. А вы откуда знаете? – растерялся парень. Вот сейчас! Сейчас Ирма его «сделает» – догадалась Вика…

– Да по тебе видно, – определила Ирма, и парню ее ответ понравился. А Ирма продолжала, улыбаясь своей непередаваемо издевательской улыбкой:

– А чего ж тогда с горки – испугался? У вас там, в ведомстве вашем, все такие осторожные?

Даже в темноте было видно, как парень залился краской. Вике стало его жалко. «Не дрейфь, чекист! Мы никому не скажем» – пообещала парню Вика.

– А откуда вы… ты… знаете, где я работаю?

– Так весь дом знает, – сообщила ему Вика и подмигнула Ирме. – Да ладно, проехали. Давай на ты и паровозиком! И они втроем съехали «паровозиком»… Катались долго, с упоением, пока все трое не устали.

– Ой, я, кажется, ноги промочила, снег в сапог набился, – Ирма уселась на снег и расстегнула «молнию».

– Так и есть. И носок насквозь, и колготки. Как я домой пойду? – жалобно спросила Ирма, и «чекист» уставился на нее с немым восхищением – Ирма сидела с прямой (как, впрочем, всегда) спиной и разглядывала в свете уличного фонаря поднятые под прямым углом ноги.

– Второй сапог тоже промок, – доложила Ирма, спокойно сидя в этой невероятной (Вика пробовала, но не смогла) позе.

– Как это у тебя получается? – обрел наконец дар речи «каратист». – Прямо как в театре!

– А ты, я смотрю, образованный, в театр ходишь…

– Хожу! – обрадовался парень. – На балет. Нам на работе билеты приносят, в КДС, в Станиславского и Немировича-Данченко, даже в Большой иногда, там балеты ахуе… офигенные!

– Ты, я смотрю, балетоман. Ну, а я не любительница. Это Вика у нас на балете помешанная, за уши не оттащишь! – Ирма кивнула в сторону Вики.

«Чекист» переминался ноги на ногу и сопел. Он не хотел идти в театр с Викой, ему хотелось – с Ирмой. А зря! Вика могла бы рассказать ему, как они с Ирмой ходили в театр… Одна история с биноклем чего стоила! Они тогда достали билеты во Дворец Съездов на «Дон Кихота», и как всегда, не обошлось без… А когда у них с Ирмой было – «без»? Судите сами…

…Дождавшись, когда в зрительном зале погаснет свет, Ирма достала из сумки внушительных размеров бинокль. «Морской. Адмиральский! – прошептала она в Викино ухо. – В тридцать шесть раз увеличивает. Мы с тобой увидим, подруга, в каком акте… у солистки ресница отклеится» – весело заключила довольная Ирма. Сзади раздался смех. – «Ну, девчата, молодцы! Это ж надо додуматься, на «Дон Кихота» с морским биноклем… Ох-ха-хааа…» – заливался сидящий сзади мужчина. Смеялись и другие. Ирма возмущенно вздернула плечи.

Через некоторое время сзади попросили: «Девчата, дайте посмотреть! Никогда с морским биноклем в театр не ходил».

– И не надо. Потом жалеть будете, – непонятно сказала Ирма, передавая ему бинокль.

В антракте они втроем отправились в буфет. Сосед оказался моряком и – бывают же совпадения! – в чине адмирала. Потому и не удержался от смеха, когда Ирма достала свой бинокль… «С ума можно сойти! – делился впечатлениями от «Дон Кихота» адмирал. – Он же мокрый весь от пота, и лицо все мокрое! Когда партнершу поднимал – видно было, как ему тяжело, даже руки дрожали. А без бинокля смотреть – легко танцуют, порхают как бабочки!

– Если руки дрожат, фигово… – согласилась Ирма. – А солистка хорошо кушает, с аппетитом. Это и без бинокля видно.

– Что? – не понял адмирал.

– Да ничего. Я же вам говорила, ходите лучше с театральным биноклем, и будет все тип-топ.

–Да нет уж, – возразил Ирме адмирал, – теперь буду знать, как тяжело – легко танцевать. Сам сегодня видел, в ваш бинокль! Оценил. – И со вздохом откусил сразу половину бутерброда с копченой белугой – Бутерброды просто царские, нигде таких нет, только во Дворце Съездов. И пирожные здесь замечательные! Я, пожалуй, с собой возьму…

Вика кусала губы, пытаясь удержаться от смеха. Ирма улыбнулась адмиралу своей «коронной» улыбкой, и Вика поняла, что сейчас она его «сделает».

– Это вы правильно сказали, – согласилась с адмиралом Ирма. – Одни вкалывают, а другие в креслах сидят, пирожные дожевывают… Ценители!

Адмирал перестал жевать и зашелся смехом. И сразу же подавился пирожным и закашлялся. – Вы ешьте, ешьте, – спохватилась Ирма, – это я так, к слову… В смысле, что даже неудобно сидеть и пялиться! – выкрутилась Ирма. И тут Вика не выдержала…