Нина Берберова, известная и неизвестная

Однако главное дело, ради которого Берберова поехала в Париж, было связано с ее следующим проектом, книгой «Люди и ложи: русские масоны ХХ века». В свои восемьдесят лет она по-прежнему не мыслила жизни без ежедневной работы за письменным столом. В предисловии к книге Берберова подробно расскажет, какие именно события способствовали возникновению ее интереса к русскому масонству XX века. Она также упомянет, что по приезде в Америку начала составлять именной каталог масонов, хотя идея книги на эту тему возникла у нее значительно позднее.

Эта идея возникла в конце 1960-х, когда в славистских журналах стали появляться статьи о русском масонстве. Особый интерес у Берберовой вызвала статья историка, профессора Вашингтонского колледжа Натана Смита, посвященная участию русских масонов в Февральской революции [Smith 1968].

Прочитав статью, Берберова написала Смиту, представилась и сообщила о том, что давно составляет список членов российских и парижских масонских лож. Она подчеркнула, что лично знала примерно половину перечисленных в этом списке лиц, и предложила сотрудничество[265 - Письмо от 11 сентября 1969 года // Ibid. B. 19. F. 519.].

Смит незамедлительно откликнулся, сказав, что будет счастлив взяться за совместный проект, и вскоре специально приехал к Берберовой в Принстон, чтобы обсудить детали. И хотя в силу разных причин работа была надолго отложена, Берберова и Смит находились в постоянном контакте, обмениваясь идеями и материалами. Своей главной задачей они оба считали поиск неизвестных архивных документов, и в самом начале 1980-х годов их многолетние усилия увенчались грандиозным успехом. В Национальной библиотеке в Париже был обнаружен архив русских масонов, в котором находились документы начиная с 1922 года. Архив был передан в библиотеку семьей русских эмигрантов, спрятавших материалы перед приходом нацистов и долгие годы хранивших их у себя.

Берберова и Смит договорились встретиться в Париже в июне 1982 года, чтобы вместе работать с этим архивом, занимавшим несколько больших ящиков. Работа шла гладко, и им удалось просмотреть почти все материалы и сделать копии. Было понятно, однако, что Берберовой и Смиту придется снова вернуться в архив, и, возможно, еще не раз. Задержаться во Франции на более долгий срок Берберова не могла. Практически сразу по возвращении в Америку она должна была отправиться в Миддлбери, куда уже ездила не первый год.

В летнее время в этом колледже открывалась так называемая «Русская школа», предлагавшая студентам интенсивный курс языка, а кроме того, лекции и семинары по литературе. Берберовой очень нравилось в Миддлбери; уровень студентов был достаточно высок, администрация и преподаватели относились к ней с большим пиететом, туда приезжали интересные ей люди, в большинстве своем недавние эмигранты, да и гонорар за прочитанные лекции был достаточно щедрым. Предыдущим летом Берберова прочитала в Миддлбери лекцию о Набокове, а на этот раз ей предстояло провести недельный семинар по русской поэзии XIX века, и она провела его, как обычно, с успехом.

* * *

Вернувшись из Миддлбери, Берберова принялась разбирать привезенные из Парижа материалы для книги о масонах. Она также приступила к работе с Мариан Шварц, выразившей желание перевести на английский несколько ее повестей, включая «Плач» и «Лакея и девку»[266 - Шварц позднее переведет и повесть Берберовой «Облегчение участи», которая будет опубликована в журнале «Literary Review» в 1985 году и получит первый приз на конкурсе «Лучшая переводная повесть года». См. письмо Берберовой Лидии Швейцер от 30 сентября 1985 года // Ibid. B. 19. F. 494.]. За время работы над «Железной женщиной» Берберова имела возможность по достоинству оценить профессиональные и человеческие качества Шварц. Она была тронута тем, что Шварц продолжала переводить ее вещи, несмотря на то неприятное обстоятельство, что перевод книги о Будберг, в который было вложено столько труда, пристроить в издательство пока не удавалось, хотя интенсивные переговоры шли уже два года.

Это было тем более неожиданно, что книга на русском пользовалась несомненным успехом. Восторженные отзывы на «Железную женщину» поступали к Берберовой со всех сторон – от друзей, знакомых и коллег. В частности, отозвался ведущий американский специалист по советской литературе Эдвард Браун.

Признаваясь, что он не знал, какую роль играла Мура в жизни Локкарта, Горького и Уэллса, Браун писал:

Будучи настоящим художником, Вы сумели сделать из этой истории увлекательнейшее повествование, в котором есть и ирония, и пафос и в котором на редкость удачно сочетаются сочувствие Муре и желание отдать должное ее незаурядности со скептическим отношением к ней и желанием от нее дистанцироваться[267 - Письмо от 21 мая 1982 года // Ibid. B. 5. F 91.].

А в конце письма Браун вопрошал: «Понятно ли Вам, какую замечательную книгу Вы написали? Мне кажется, что нет!»[268 - Ibid.]

Отзывы на «Железную женщину» поступали к Берберовой и от незнакомых читателей. Среди них был, в частности, Сергей Довлатов, которого Берберова знала в то время лишь понаслышке. Излагая свои впечатления от прочитанного, Довлатов писал:

Мне представляется совершенно исключительной жанровая разнородность этой книги при общем единстве материала. В ней есть черты биографии, авантюрного романа, культурного трактата и физиологического очерка. Но гораздо более меня поразило нечто такое, что я затрудняюсь выразить, и, пытаясь все же это сделать, заведомо предвижу собственное косноязычие. Меня поразила сбалансированность, внутренняя соразмерность чувств и отношений автора с героями. Притом что в книге содержится масса негативных соображений относительно Марии Будберг, Уэллса, Локкарта и Горького – в самом широком спектре: от иронии, насмешки до изобличения во лжи, бездушии и маразме – у читателя нигде не возникает впечатления дискредитации и тем более – сведения счетов, зависти и злобы. Что бы Вы ни писали о Горьком (а там, особенно в конце, есть убийственные вещи), все равно остается впечатление крупной личности, каковою Горький, видимо, и являлся. <…> То же (насчет соразмерности чувств, баланса отношений) можно сказать и о других героях. Короче (и, может, не стоило мне огород городить), получились живые, многокрасочные портреты и люди [Довлатов, Берберова 2016: 35][269 - Письмо от 7 апреля 1982 года. Публикация «Железной женщины» в России, сначала в «Дружбе народов» (1989. № 8–12), а затем и в книжном издании, в свою очередь, будет встречена с большим интересом и читателем, и критикой. См., в частности, обстоятельную рецензию С. Костырко «Выжить, чтобы жить» (Новый мир. 1991. № 9). И хотя со временем в книге обнаружились многочисленные неточности, а появившиеся позднее материалы существенно дополнили и скорректировали биографию Будберг, «Железная женщина» продолжала привлекать читателя, о чем говорят многочисленные переиздания книги в России.].

Как Берберова узнала впоследствии, в «совершенном восторге» от «Железной женщины» был и живший в Париже Виктор Некрасов[270 - См.: Салказанова Ф. Последние дни Виктора Некрасова // Русская мысль. 1987. 23 сент. С. 8.]. С Некрасовым Берберова знакома не была, хотя всегда хотела познакомиться. Но каждый раз, когда она приезжала в Париж, он был или серьезно болен, или в отъезде, а в 1987 году скончался.

Первый тираж «Железной женщины» разошелся стремительно (спрос на эту вещь, как Берберова писала Лидии Швейцер, уступал только спросу на книги Солженицына[271 - Письмо от 7 августа 1982 года // Nina Berberova Papers. B. 18. F. 494.]), и «Russica» срочно готовила второй тираж. На волне такого успеха издательство заключило с Берберовой договор на сборник ее избранных стихотворений, а также на книгу о масонах.

В том же 1982 году парижское издательство, куда Швейцер отдала свой перевод «Аккомпаниаторши», после длительного промедления выпустило повесть. Берберова получила несколько экземпляров, часть которых раздарила знавшим французский знакомым. Отзывы на перевод были самые лестные, чем Берберова поторопилась порадовать переводчицу.

Словом, хорошие новости значительно перевешивали плохие, но зимой настроение и самочувствие Берберовой внезапно пошли на спад, побудив 31 декабря записать в дневнике:

Что-то со мной делается странное: psychosomatic. Усталость сердца, судороги, тоска, ничего не могу, но ничего и не хочется. Думаю, начало конца. Хочется солнца, и легче, когда оно есть. Что-то надо предпринять решительное. Стало вдруг ясно одно: что не важно когда (хоть сейчас), а важно как. Но хорошо бы привести в порядок мои архивы и отдать их в Бейнеке. Боюсь, что на это не хватит сил. Сил меньше, чем было год назад, и иногда мне кажется, что их меньше, чем неделю назад. Но это не так, и когда сияет и греет солнце, то все меняется…[272 - Запись от 31 декабря 1982 года // Ibid. B. 50. F. 1151.]

Следующий, 1983 год был, видимо, достаточно солнечным, и состояние Берберовой значительно улучшилось. Об этом говорит ее переписка, так как к дневнику она не прикасалась.

Вопреки опасениям Берберовой, у нее хватило сил на то, чтобы подготовить и передать в Бейнеке, где была уже большая часть ее архива, очередную порцию материалов. Она также смогла принять деятельное участие в посвященном Набокову «фестивале», проходившем в апреле в Корнельском университете. К этому «фестивалю» Берберова подготовила доклад под названием «Nabokov’s British Ancestry» («Английские предки Владимира Набокова»), который, несколько доработав, опубликовала впоследствии на английском и на русском [Berberova 1985; Берберова 1987].

Во второй половине 1983 года произошло сразу несколько важных событий, которые не могли не поднять настроения Берберовой. Во-первых, она получила свою вторую почетную степень «доктора словесности», врученную ей на торжественной церемонии в Миддлбери. Во-вторых, увидела свет книга Дэвида Бетеа о Ходасевиче, вышедшая в издательстве Принстонского университета, что считалось очень престижным. И наконец, «Russica» выпустила второе издание «Курсива» на русском, о чем Берберова радостно оповестила друзей и знакомых.

Выход второго издания, очевидно, заставил ее серьезно задуматься о продолжении книги. Но писать о своей жизни в Америке она по-прежнему была не готова, считая, что для этого еще не наступило время. Берберова хотела добавить к «Курсиву» еще одну главу, затронув в ней несколько общих тем, перечисленных в сохранившихся в архиве заметках:

Будет написана книга: Предсмертные диалоги, глава восьмая и последняя. Или, может быть, «Моя нонпарель». Там напишу важные вещи: 1. Ars poetica. О творчестве (великом), о коррелятах… 2. О сексе. О людях, у которых секс сложен, как у некоторых ум или у других судьба. Или даже характер. 3. О России. О том, что многие знали, что случится, но не говорили вслух. 4. О Западе. О конце религий (всех). О конце истории[273 - Ibid. B. 47. F. 1095.].

Правда, из всех пунктов этого плана Берберова развернула в своих заметках только второй:

Касательно § 2. <…> Я постепенно пришла к мысли, что есть несколько групп людей в этой области: 1. Люди без секса 2. Люди спокойного секса 3. Люди двух сексов 4. Люди противоположного притягивающего секса 5. Люди исключительно своего секса 6. Люди преступного секса (растление малолетних, скотоложество и др.). <…> Ни 1, 2, 4, 5, 6… меня никогда не интересовали. <…> Я сама принадлежу к группе 3. Я давно пришла к заключению, что эта группа – самая любопытная, сложная и современная и глубже всех познавшая себя. <…> И самая счастливая[274 - Ibid. «Предсмертные диалоги» с упором на рассуждения Берберовой о сексе приведены (в переводе на английский) в статье [Peterson 2001: 503].].

Эта тема, очевидно, должна была занять центральное место в «восьмой и последней» главе «Курсива», о чем говорил и выбранный эпиграф. В этом качестве Берберова собиралась использовать фразу «Нет большей тайны, чем жизнь женщины», найденную ею в предисловии ко второму изданию романа Маргерит Юрсенар «Алексис, или Рассуждение о тщетной борьбе» [Yourcenar 1984: VIII][275 - Название романа, а также выбранная для эпиграфа фраза приводятся по кн. [Юрсенар 2000: 5].]. Правда, в книге Юрсенар эта фраза относится к добродетельной Монике, не имевшей – в отличие от ее мужа Алексиса – никаких тайных сексуальных склонностей. Но Берберова явно надеялась, что читатель, знакомый с «Алексисом», а также с биографией самой Юрсенар, находившейся в фактическом браке со своей многолетней подругой, сообразит, о чем идет речь.

О том, что именно побудило Берберову откровенно признаться в собственной бисексуальности, можно, разумеется, только гадать. И все же позволю себе предположить, что дело было в появлении некоей книги, вышедшей как раз в 1983 году. Речь идет о книге С. В. Поляковой, в которой впервые открыто обсуждалась бисексуальность Цветаевой, ее связь с Софией Парнок и посвященный Парнок цикл «Подруга» [Полякова 1983][276 - Мою догадку косвенно подтверждает совпадение рассуждений Берберовой о «людях двойного секса» с дневниковой записью Цветаевой, процитированной в книге Поляковой: «Любить только женщин (женщине) или только мужчин (мужчине), заведомо исключая обычное обратное – какая жуть! А только женщин (мужчине) или только мужчин (женщине), заведомо исключая необычное родное – какая скука!» [Полякова 1983: 102].].

Эту книгу Берберова не только читала, но подробно говорила о ней с друзьями и коллегами, в частности с Малмстадом, написавшим на труд Поляковой доброжелательную рецензию и специально подчеркнувшим значение сообщенной ею информации для понимания биографии и поэзии Цветаевой[277 - См.: Malmstad John E. // Slavic Review. 1985. Spring. Vol. 44, № 1. P. 177–179.].

Берберова, надо заметить, была одной из первых, кто позволил себе намекнуть в «Курсиве» на бисексуальность Цветаевой. Другое дело, что этот намек вызвал недовольство многих читателей, увидевших здесь явное желание скомпрометировать большого поэта, так как любое отклонение от «нормы» обладало в то время мощнейшей стигмой. Неслучайно о собственной бисексуальности, достаточно известной в парижских литературных кругах, Берберова в «Курсиве» предпочла умолчать[278 - См., в частности, замечание А. В. Бахраха из его письма Струве: «Я, прочтя эту книгу [«Курсив мой». – И. В.], только пожалел, что выпустил из писем Цветаевой то, что относилось к Берберихе. Хоть она и описывает, будто М<арина> Ц<ветаева> чуть ее в Праге не изнасиловала. Но, даже если предположить, что подобный факт мог иметь место, непонятно, почему он мог вызвать негодование у Берберовой, которая всегда в этой области была “оппортунисткой”» (Письмо от 5 августа 1969 года // Gleb Struve Papers. B. 75. F. 11). См. также запись в дневнике Антонина Ладинского от 25 апреля 1932 года: «На Монпарнасе болтают, что она [Берберова. – И. В.] лезбиянка (так!)» Цит. по: [Ладинский 2021: 47]. О настойчивом стремлении Берберовой скрыть в «Курсиве» собственную бисексуальность идет речь в статье [Peterson 2001: 503–505].].

Однако появление книги Поляковой сделало эту тему гораздо более «легитимной» как в отношении Цветаевой, так и в отношении всех остальных представительниц женского пола, чем Берберовой, похоже, захотелось воспользоваться и прояснить ряд моментов собственной биографии. Правда, взяться за «восьмую и последнюю главу» «Курсива» она в ближайшее время не собиралась (надо было сначала закончить книгу «Люди и ложи»), и эту главу, как показало дальнейшее, она никогда не напишет.

* * *

Весь 1983 год прошел у Берберовой в напряженной работе над книгой о масонах. В начале следующего года она отправилась в Стэнфорд, где провела весь февраль в Институте Гувера, просматривая документы из архива Б. И. Николаевского, занимавшегося, среди прочего, историей русского масонства и собиравшего связанные с этой темой материалы. Вскоре после Стэнфорда Берберова поехала на месяц в центр Вудро Вильсона в Вашингтоне. Практически ежедневные лекции по русской истории и интенсивное общение со специалистами были для Берберовой отнюдь не лишними в отсутствие соответствующего образования.

Все это время она состояла в регулярной переписке с Натаном Смитом. И хотя идея совместного проекта в какой-то момент отпала, они продолжали обмениваться новой информацией, советоваться по важным вопросам и помогать друг другу по мере возможностей[279 - В статье, посвященной обсуждению архивных источников по истории русского масонства начала века, Смит выражал Берберовой особую благодарность за всестороннюю помощь. См. [Smith 1985: 157].]. А потому, закончив в августе 1984 года черновой вариант книги «Люди и ложи», Берберова послала рукопись Смиту, попросив его высказать свое мнение[280 - Письмо от 8 августа 1984 года // Nina Berberova Papers. B. 19. F. 520.]. И он, разумеется, не отказался.

В целом Смит с энтузиазмом одобрил рукопись. Он отметил, что Берберовой была проделана огромная работа по сбору информации о разветвленной сети масонских организаций, сложившихся в России в начале века. Похвалу Смита вызвала и попытка Берберовой рассмотреть роль масонов в контексте дальнейших событий российской истории. И наконец, Смит особо подчеркнул, что книга Берберовой представляет ценнейший вклад в социальную историю русской эмиграции, где оказались в итоге многие русские масоны[281 - См. письма от 16 сентября и 18 ноября 1984 года // Ibid.].

Что же касается его замечаний, то главное из них заключалось в том, что иные части книги будут непонятны людям, недостаточно знакомым с историей России начала XX века. Явно стараясь это учесть, Берберова специально отметила в предисловии, что книга «написана не только для специалистов, но и для рядового интеллигентного читателя, знающего, что такое Февральская революция, кто такие – “союзники” и кто заключил сепаратный мир с Германией со стороны России, закончив таким образом Первую мировую войну» [Берберова 1986: 5].

Как показало дальнейшее, «рядовой интеллигентный читатель» книгой Берберовой остался в общем доволен, хотя многие сочли несколько скучным длинный список масонов, растянувшийся на много страниц. Этот список представлял собой главный интерес для «специалистов», хотя как раз у них возникнет к книге немало претензий.

Отзывы на книгу «Люди и ложи», написанные американскими историками, были далеко не восторженными, хотя все отмечали наличие в ней крайне ценных и ранее неизвестных архивных материалов и исключительную полноту библиографии[282 - См.: Hecht L. // Slavic and East European Journal. 1988. Autumn. Vol. 32, № 3. P. 474–475; Norton B. T. // Russian Review. Vol. 47, № 3. 1988. July. P. 341–342.].

Что же касается российских историков, то когда они получили возможность ознакомиться с этим трудом Берберовой («Люди и ложи» впервые появились в шести номерах журнала «Вопросы литературы» за 1990 год), то отнеслись к нему еще более сурово[283 - См. [Старцев 1989; Хасс 1990].]. Но, как справедливо заметил О. А. Коростелев, отвечая на критику этой книги, Берберова «писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто» [Коростелев 1997: 388]. Именно поэтому, заключал Коростелев,

…свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками [Там же].

* * *

Книгу «Люди и ложи» Берберова написала на удивление быстро, правда, работая чуть ли не круглосуточно. Как она сообщала Лидии Швейцер, «полтора года никуда не ходила и никого не видела, только работала, вставала в шесть и ложилась в девять, в изнеможении»[284 - Письмо от 4 марта 1985 года // Nina Berberova Papers. B. 18. F. 494].

Понятно, что ни сил, ни времени на ведение дневника в это время у Берберовой не было, хотя в 1984 году произошло одно важное для нее событие. В издательстве «Russica» вышел сборник избранных стихотворений Берберовой «Стихи. 1921–1983», который ей давно хотелось издать. Правда, и читатели, и критика встретили этот сборник вполне равнодушно, чего Берберова, видимо, не ожидала. Напечатанная в «Русской мысли» рецензия Шмакова[285 - Шмаков Г. Н. Берберова. Стихи. 1921–1983 // Русская мысль. № 3601. 1985. 27 дек.] была явно написана «по дружбе».

Другим важным событием 1984 года была встреча Берберовой с человеком, знакомство с которым обещало быть интересным и полезным, но оно, в свою очередь, скорее разочаровало. Речь идет о Робине Брюсе Локкарте, сыне дипломата Брюса Локкарта, который, как считала Берберова, сыграл огромную роль в судьбе героини «Железной женщины». Берберовой стало известно, что в январе 1984 года Робин Брюс Локкарт должен появиться в Нью-Йорке (он выставил на Sotheby’s архив своего отца[286 - После долгих переговоров архив Локкарта был куплен в 1985 году Институтом Гувера.]), и она попросила знакомых представить их друг другу. Узнав, что с ним хочет встретиться автор первой биографии Будберг и прочитав в переводе две первые главы, Локкарт охотно согласился найти для Берберовой время, хотя приехал на очень короткий срок и был исключительно занят.

Тогда они увиделись только мимоходом, но с этого момента между ними завязалась переписка. В частности, Локкарт прислал Берберовой неопубликованный очерк своего отца о Будберг. Этот очерк, впрочем, не показался ей интересным. Она расценила его как сплошной панегирик и не выказала удивления, что он не был опу бликован[287 - См. письмо Берберовой Локкарту от 7 апреля 1984 года // Nina Berberova Papers. B. 13. F. 352.].

В ходе переписки Локкарт и Берберова договорились, что он приедет к ней в Принстон для подробного разговора, и он действительно прибыл в конце июня того же 1984 года. Об этом визите, продолжавшемся почти четыре часа, Берберова оставила отдельную запись, из которой следует, что разговор шел практически только о Будберг. Правда, ничего мало-мальски нового Берберова от Локкарта тогда не узнала и, похоже, пожалела о потраченном времени. Локкарт же остался очень доволен визитом, был совершенно очарован Берберовой и горел желанием продолжить общение[288 - Локкарт будет продолжать писать Берберовой и говорить с ней по телефону вплоть до конца 1980-х годов.]. Напоследок он выразил надежду, что книга о Будберг появится в скором времени и на английском.

Берберовой тоже хотелось на это надеяться. В письме Лидии Швейцер она описала ситуацию так:

С «Железной женщиной» по-английски дело движется медленно. За это время вышли две книги – одна написанная законным сыном Уэллса. Другая – незаконным. В обеих Мура названа «советским агентом», «двойным агентом», а также сообщается, что Уэллс это знал, но без нее спать не мог, она была ему нужна, и он с этим мирился. Я только робко на это намекнула в своей книге, боясь, что дети ее и внуки пойдут в суд, но им, видимо, – все равно. Между прочим, в обеих книгах взято кое-что из моей книги без указания откуда. Но судиться я не собираюсь – на это нет ни денег, ни времени[289 - Письмо от 4 марта 1985 года // Nina Berberova Papers. B. 18. F. 494.].

Действительно, в 1984 году вышло сразу две книги, обе с упором на отношения Уэллса с женщинами. Первая представляла собой полный вариант труда самого Уэллса «Влюбленный Уэллс. Постскриптум к “Опыту автобиографии”» с предисловием и под редакцией его «законного» сына Джорджа Филиппа Уэллса [Wells 1984]. Вторая книга, «Герберт Уэллс: аспекты жизни», была написана «незаконным» Энтони Уэстом, мать которого, писательница Ребекка Уэст, и Герберт Уэллс никогда не состояли в браке [West 1984].

Конечно, утверждение Берберовой, что в этих книгах есть прямые заимствования из «Железной женщины», вызывает сильные сомнения, но Будберг действительно названа там «советским» и даже «двойным агентом». По логике вещей, столь сенсационная информация должна была привлечь к «Железной женщине» издателей, но издатели продолжали возвращать Берберовой рукопись.