Держите огонь зажженным

Петр устроился на огромном кожаном диване, очень древнем, как и мебель в цирюльне, помнившем уж если не Фейсала, то Гази. Смеялся он, вспомнив вдруг, что во сне Мур разговаривал с ним по-арабски, а не по-русски…

– Сон приснился сегодня. Подсознание – странная штука – выхватывает куски из реальности и складывает их в такую причудливую мозаику, что диву даешься. Кофе? Можно. Не мешало бы проснуться. Что ты так хищно ко мне приглядываешься?

– Сними-ка рубашку. – Доктор подступился к нему, потирая руки.

– Вот еще! Ты спятил?

– Вдруг кто заглянет. Изобразишь пациента. Когда ты шел по коридору, то прихрамывал и теперь вот за спину держишься.

Позвоночник, поврежденный при взрыве в Сирии, действительно болел. Петр тогда сильно ударился, и контузия давала о себе знать. Нехотя он все же подчинился пытливому Ваджи. Тот быстро нашел несколько болевых точек на спине, заставил Петра лечь на жесткую кушетку и начал ставить позвонки на место варварскими нажатиями.

Горюнов вскрикивал непроизвольно и ругался. Наконец Абдуззахир отпустил жертву ортопедии.

– Ты бурно проводил отпуск, как я погляжу. – Он ткнул длинным пальцем в шрам на плече Петра.

– Да тут неспокойнее, чем там, где я был. – он надел рубашку и вернулся на диван, захватив по дороге пепельницу с письменного стола доктора. Когда брал ее, сунул конверт с деньгами под фигуру лежащего льва из дахнадж фариди[27 - Дахнадж фариди (араб.) – малахит]. – Госпиталь словно вымер.

– Ты же знаешь, уже шесть лет назад врачам разрешили даже вооружаться, – доктор кивнул в угол кабинета, где стоял автомат Калашникова. – На нас идет охота. Трех моих коллег похитили. В основном в ИГИЛ забирают, но есть и другие банды. Особенно в цене хирурги. Многие мои друзья уехали кто куда – в Европу, если были связи или родственники, или в Иорданию. – Он посмотрел на Кабира с надеждой.

– Не обижайся, друг. Но ты мне тут нужен. Во всяком случае, в ближайшие несколько месяцев. Отправь жену с детьми, если боишься за них. А потом я обеспечу тебе место в престижном госпитале, к примеру, в Америке.

Петру понравилась мысль задействовать MIT. В конце концов, должны они что-то сделать для своего агента Садакатли? Например, устроить его друга с многочисленной семьей в хороших условиях где-нибудь в Нью-Йорке. А там, глядишь, Абдуззахир освоится и принесет пользу. Необходимо только вывезти Ваджи под таким предлогом из Ирака, чтобы в дальнейшем его не связывали с Горюновым, на тот случай если Садакатли со своими кураторами-турками разобьет горшок об горшок. «Иначе доктору не поздоровится», – мысленно скаламбурил Петр, думая, что ему сейчас совсем не до проблем Абдуззахира, и тот в состоянии позаботиться о себе сам, раз до сих пор не был похищен игиловцами. Арабы – народ живучий.

Доктор нравился Горюнову, но он привычно не доверял и ему, как и всем остальным, полагался только на себя. У Ваджи шестеро детей – он всегда будет думать в первую очередь о них. Хотя до сей поры своего благодетеля Кабира не подводил. Освоил некоторые шпионские штучки с помощью Петра, а так как хороших хирургов в городе не хватало, то пользовался спросом у самых различных слоев населения, начиная с городских чиновников, полицейских, кончая некоторыми военными, которые предпочитали помощь Ваджи помощи своих военврачей. Используя довольно примитивный способ тайнописи и шифры на основе абджадиййи[28 - Абджадиййя – или абджадный, счетный алфавит в арабском. Каждой букве соответствует цифра. Происходит от названия первых четырех букв алфавита – алиф, ба, джим и даль], он передавал полученную информацию Петру.

Вот и сейчас Ваджи протянул ему рецепт на лекарство, содержащий скрытый текст.

– Под каким предлогом он сегодня придет?

– Я ему родинки удаляю, – серьезно ответил Абдуззахир. Он вообще не позволял шуток, если это касалось дела.

И тем не менее Петр ему не доверялся практически ни в чем, даже вербуя, ухитрился уйти от прямого ответа, на какую разведку придется работать. Так же, как и в случае с Басиром, гнул линию несомненной пользы для Ирака в их совместной деятельности. Резко отверг принадлежность к разведкам Ирана, Израиля и Америки, что не исключало его службу, например, на MI6.

Абдуззахир и не стремился узнать подробности. Его больше интересовала финансовая сторона вопроса и чтобы не стал достоянием общественности его мелкий бизнес – торговля хирургическими инструментами и лекарствами.

Петр узнал об этом случайно от санитара госпиталя, которого стриг в своей цирюльне. За небольшую мзду, полученную через посредника (Петр лично лишний раз старался не светиться), санитар сделал копии отчетных документов и подписанных Ваджи актов списания якобы просроченных лекарств и отработавших свое инструментов. Также санитар, увлеченный игрой в детектива, сделал несколько фотографий, где запечатлел доктора Ваджи, передающего сверток с лекарствами и получающего деньги.

Все бы ничего, да и руководство госпиталя закрывало глаза на такой «бизнес» в период вторжения оккупантов – время смуты и полного безденежья, если бы не одно но. Абдуззахир продавал лекарства партизанам – за это могли прихватить сперва американцы, а теперь и новые власти, с учетом того что недавние партизаны в большинстве своем перешли в ИГИЛ.

Петр предполагал, что Ваджи поддерживает контакты с некоторыми из боевиков до сих пор, поэтому его не трогают.

В дверь постучали.

– Мархаба, – поздоровался связной, проходя в кабинет.

Доктор кивнул и ушел в соседнюю смежную комнату, плотно притворив за собой дверь.

– Привет, Тобиас, – Петр со связным всегда говорили на английском, хотя Тобиас знал арабский. При этом связной включал приборчик, создающий помехи, на случай если их разговор попытаются записать, к примеру, Ваджи, решив сыграть в свою игру.

Горюнов всегда, увидев связного, испытывал легкую зависть. В какой бы одежде тот ни был, все на нем смотрелось изысканно. Он предпочитал спортивный стиль – рубашки-поло, легкие светлые брюки и светлые туфли. Он словно только что играл в гольф и приехал сюда на спорткаре. Причем ему явно не составляло труда так выглядеть. Петр чувствовал себя деревенщиной рядом с ним. Внешность Тобиаса никак не выдавала его национальную принадлежность. Скорее всего, Тобиаса с холодными голубыми глазами в обрамлении белесых ресниц приняли бы за англичанина или немца. Резко очерченные скулы, впалые щеки, бледная кожа – в нем было что-то скандинавское. Петр знал его уже много лет.

«С такой внешностью только к арабам и внедряться», – каждый раз ехидно утешал себя Горюнов, глядя на связного.

– Что случилось? Почему вчера не пришел?

Тобиас пожал ему руку и присел рядом на диван.

– Необходимо проверить Басира Азара.

– Мы же проверяли… – Тобиас взял протянутую ему фотографию. – Он? – Связной спрятал фото в бумажник. – Что у тебя с ним? Проблемы?

– Да как тебе сказать? – Петр потер шею. – Он меня тут прижал вчера. Слежку организовал…

– Басир?! – Тобиас наклонился вперед, чтобы заглянуть в лицо разведчика.

– Он подозревает меня в разведдеятельности, работе на сирийскую разведку. Сам же связан, как я думаю, с повстанцами, которые продолжают действовать в Ираке. Но категорически против идей ИГИЛ и иже с ними. Он сказал, что служил в аль-Мухабарате, более того, в ССБ какое-то время. Причем контрразведчик. Воевал в ирано-иракской войне.

– В таком случае, это не тот Басир, о котором мы получили сведения ранее. Все это чрезвычайно тревожно. Он активен? Какие требования выдвигает? Грозит разоблачением? – Тобиас выглядел мрачным и встревоженным.

– Нет, не думаю. Ему нужна помощь, как я понял, вероятно, деньги и оружие для их группы бывших офицеров и контрразведчиков, баасистов. Может, участие в переговорном процессе. Мы говорили о курдах и временном взаимодействии с ними, чтобы отбиться от игиловцев. Он настаивает на поездке в Эрбиль со мной и Зарой. Хочет контролировать переговоры.

– Речь ведь не идет о переговорах, – напомнил связной. – Ты не думал о ликвидации? Он может провалить все дело.

Петр покачал головой:

– Если бы он был одиночкой, тогда без сомнений это стало бы лучшим выходом. Но истинных моих целей он не знает. А вот если Центр подтвердит его слова и мои подозрения, то Басира можно использовать в Багдаде с его группой.

– Он согласится? – с сомнением нахмурился Тобиас.

– Если он действительно контрразведчик, то наверняка хочет быть нужным в своей профессии, а его выкинули из профессии, да и, по сути, из жизни. Он не стар, у него нет семьи, и он может стать для нас чрезвычайно полезным.

– Кто за тобой следил? Не он сам?

– Молодой парень. Шуван. Сын сослуживца Басира. Вел себя непрофессионально. Обучен весьма поверхностно и не имеет опыта ведения наружного наблюдения. Однако, если есть Шуван, есть и другие. – Петр умолчал о своей оплошности, какой он считал уход от слежки. Это буквально взорвало до недавнего времени стабильные отношения с Басиром. Очередной выговор получить из Центра Горюнов не жаждал.

– Теперь необходимо понять, как давно он тебя подозревает. И не было ли это подозрение мотивом, благодаря которому он втерся к тебе в доверие?

– Три года наблюдал, чтобы сейчас вяло предложить сотрудничество и пригрозить поквитаться со мной, если я буду действовать не в интересах Ирака?

– Чепуха! Попахивает провокацией. Ты засуетился, побежал сюда, запрашиваешь указания из Центра.

– «Хвоста» не было, – сердито возразил Петр. О провокации он подумал сразу же, но отбросил такой вариант.

Петр разговаривал с Басиром, видел его глаза, видел реакцию на ответы, слышал интонации. Тот недоговаривал, но и не врал.

– Как это некстати сейчас, – высказал общее мнение Тобиас. – Нужно время, чтобы найти что-нибудь о подлинной личности Басира.

– Если он сказал правду о своей службе в контрразведке, то, я думаю, с ним можно взаимодействовать, и вполне продуктивно. Насколько я успел его узнать, Басир – цельная натура, надежный, спокойный, не из тех кто, лишившись всего, превратились в одержимых фанатиков, псевдорелигиозных психопатов.