Полынь

Она ждала его каждую минуту, каждое мгновение дня. А ночь, когда это ожидание уже переливалось через край, она выплакивала его, все так же сидя на полу в спальне. И тишина по-прежнему накрывала ее раскалывающуюся на части душу. А из глубины памяти всплывала однажды где-то вычитанная молитва Ангелу хранителю. И так, каждую ночь вытаскивая из давно забытого по словечку, Анжелика вспомнила крохотную книжицу с детскими картинками и короткими молитвами.

Детский молитвослов – его маленькой Анжеле подарила незнакомая старушка в храме, куда они с мамой зашли однажды. Всего однажды – родители не были церковными людьми, верили в Бога или нет, Анжелика не знала. И книжечка эта с молитвами затерялась потом при переезде…. Но до того девочка успела не только прочитать, но даже выучить несколько молитв наизусть.

Это новоприобретенное воспоминание и слова детской молитвы словно теплым одеялом окутывали уставшую Анжелику, давая сил переживать своё горе и укрепляли в ней надежду и веру во все хорошее.

Всё не то. Всё не так. Зачем он здесь? Кто эта женщина, и почему он с ней, а не со своей женой? Как она сейчас там? И где взять мужества, чтобы попросить прощения? Миллионы вопросов, а он – как растерянный маленький мальчик, заблудившийся во взрослом мире.

Всё, что еще пару недель назад казалось таким прекрасным, к чему он стремился всей душей и телом – все это сегодня до жути раздражало Гену. Вызывало отвращение.

Симона жила своей жизнь, никого ни к чему не принуждая, но и с потребностями других особо не считаясь. Ну и что, что в ее квартире поселился мужчина? Это ничего не меняло. Не меняло её пристрастия к барам и ночным клубам. Не меняло стиль одежды и любовь к чересчур прозрачным тканям (лучше бы голая ходила – то же самое, ворчал Гена). Симона никогда не говорила, куда уходит и когда вернется, совершенно не скрывала своих переписок с другими мужчинами, назначала встречи прямо на глазах у сожителя. Короче говоря, эта женщина не собиралась прощаться со своей свободной и холостой жизнью ради кого-то одного. На его удивление и злость она не реагировала. Симона по-прежнему ласкалась к нему, как кошка, но и жила точно так же – гуляла сама по себе, не имея хозяина.

Гена видел: эта женщина его не любила. Да, она выполняла его прихоти, в телесном смысле давая ему все, чего бы не попросил. Они могли гулять до утра, кататься на машине на бешеной скорости, сутками не вылезать из постели. Но все это Симона любила и сама, без него, и могла аналогично проводить время с кем угодно. Гена не был для неё единственным, не был родным.

Он не мог поделиться с ней сокровенным, не мог рассказать ей о своих чувствах. Что ему вдруг резко стало холодно рядом с ней. Как сильно он скучает по дочке, и как рвёт его сердце чувство вины перед женой. Симона просто посмеялась бы над ним….

Теперь Геннадий четко осознал, насколько сильно ошибся.

Анжелика стояла возле церковной ограды, не в силах преодолеть стеснение и войти с храм. Она никогда раньше не приходила сюда, если не считать одного того раза в детстве, и потому чувствовала себя неловко. Как-то, наверное, нужно себя здесь вести… по-особому. Столько всего разного, часто нелогичного и противоречивого, слышала она о Церкви и её служителях и служащих. Но что-то подсказывало: всё это не то. Церковь – это что-то другое, существующее на Земле для утешения. Люди подсознательно это чувствуют и потому в случае беды идут сюда. Вот и она, Анжелика, тоже здесь.

– Ангел! Ангел прилетел! – услышала она откуда-то сбоку звонкий, смешной от легкой шепелявости голос. Повернула голову и увидела Марийку.

Анжелика сразу узнала её – местную блаженную, как все её называли. Хотя сама она никогда не общалась с Марией Васильевной (так давно, еще в миру, звали старушку), но много про неё слышала.

Марийка уже много лет жила возле храма. Уйдя из дома после гибели в авиакатастрофе всей семьи, она взяла на себя подвиг юродства с целью, одной ей да Богу ведомой. Часто сидела в церковной аллее, долгим взглядом провожая и встречая прихожан. А если с кем заговаривала, люди знали – неспроста.

Марийка подбежала к Анжелике и заглянула ей в лицо своими внимательными глазами. Девушка застеснялась, и, пробормотав «простите», хотела отойти в сторону, но Марийка ухватила её за руку и потянула к храму.

– Сделай то, зачем пришла, – прошепелявила старушка и уже громче, нараспев затараторила: – Ангел Божий помолиться прилетел! Ангел, ангел прилетел!

Они шли по выложенной плиткой дорожке, и Анжелика украдкой разглядывала Марийку. Странная она: одета в грязный балахон, а лицо и руки чистые; то, вроде, с палочкой ковыляла, а то бежит, как девочка. И каким-то теплом от неё веяло, добротой, любовью…

Доведя Анжелику до входа в храм, Марийка вдруг поклонилась ей и попросила:

– Благослови меня, ангел Господень.

Анжелика смутилась и, не зная, что ответить, тоже согнула спину в поклоне.

– Спасибо, бабушка, что довели меня. Сама бы я, боюсь, не решилась…

Марийка снова заглянула ей в лицо, и Анжелика увидела в глазах старушки такой свет, происхождения которого нет на земле.

– Иди, детка моя, – с любовью проговорила Мария Васильевна, – поговори с Господом. Твоё сердце все сделало правильно. Иди, не бойся. Проси, и дано тебе будет.

Марийка резко повернулась и заковылял обратно к воротам.

«Просить? Мне ничего для себя не надо, Господи. Пусть только супруг мой будет счастлив. И пусть на всё будет воля твоя!»

Геннадий не находил себе места. Чувство вины перед своей семьёй и небывалая тоска овладели всем его существом. Он уже был готов бросить всё и вернуться к Анжелике, но никак не мог найти в себе смелости, чтобы просто позвонить ей, не говоря уже о том, чтобы появиться на пороге. Стыд, осознание своего бесчестия выжигали его изнутри. Он не мог вспомнить, чтобы когда-либо раньше так страдал.

Ко всему этому прибавился разлад в отношениях с Симоной. Она оказалась банальной стервой, требующей беспрестанного внимания и подарков за секс. Гена пытался быть поуступчивее, чтобы хоть на этом фронте всё было спокойно, но чем больше он примирялся, тем сильнее Симона наседала.

Не выдержав постоянного напряжения, Геннадий взял привычку прогуливаться после ужина. Однажды, проходя мимо храма, он залюбовался: закатное солнце красиво отражалось в золоченых луковицах куполов. Щемящее чувство возникло внутри, захотелось присесть на одну из многочисленных скамеек, тут и там расставленных по церковной аллее. Что он и сделал.

– О, смотрите-ка! Дурачок пришел! – раздался сбоку насмешливый старческий голос.

– Не понял, – Геннадий повернул голову и увидел Марийку, которая опустилась на скамью рядом с ним.

– Дурачок, говорю, пришел! – старушка улыбалась, глядя словно сквозь него подслеповатыми глазами.

Гена знал, кто такая Марийка. Знал, что часто она говорит с людьми загадками, но сейчас разгадывать их не было никакого желания.

– А и не разгадывай, – снова усмехнулась старуха.– Я с тобой в открытую поговорю, милый.

– И чего это я дурачок? – спросил Гена, наблюдая, как обретает резкость взгляд юродивой, и каким гневом начинают гореть её глаза.

– А потому что только дурачки бегут от любящих жён к блудливым кошкам.

– Откуда вы…

– Да знаешь ты, откуда, – Марийка ткнула клюкой в землю и перевела взгляд на сияющие в свете заходящего солнца купола.

– Да…

– Ты вообще очень много знаешь, Геночка, – продолжала Мария Васильевна. – Только вот означает ли это, что ты умный?

– Теперь уже не знаю…– Гена опустил голову и уставился на её клюку.

– Почему мне… так плохо? – вдруг тихо спросил он.

– А это потому, что ты от любящей тебя половинки оторвался. От любви отказался. А человек – он, знаешь, без любви, как без воздуха… Погибает скоро.

– Но ведь я думал, что к любви ухожу.

– Все вы так думаете,– Марийка вздохнула.– Любовь – это жертва, прежде всего. Отказ от себя. Способность дать человеку счастье даже в ущерб себе.

– Я не получил счастья с Симоной.

–А это уже Господь Бог тебя образумил. Показал, что любовь – не есть минутное удовольствие. А жена вот твоя правильно поступила.

– Как она? – еще тише спросил Гена.

– У неё все хорошо. Господь защищает её, а святой Ангел охраняет её молитву и сон.

Марийка вдруг протянула ему конфету – кусочек яблочной пастилы в жёлтом с серебристыми полосками фантике.

– А это тебе от твоей Ангелины!

– От кого? – не понял он.