Pro-life

Стараясь начать дышать ровно, Максим перешёл последний перекрёсток и замер. Перед ним серым кирпичом вырос нужный дом. Но идти внутрь не хотелось. Мальчик вздохнул, сжал кулаки и зашёл в подъезд. Его встретили застарелая тьма, тёплая сырость неисправной системы отопления и спёртый запах плесени. Отвратительные грязные подтеки и пятна на стенах. Сверкающий ковёр из бутылочных осколков на полу, лопающихся под ногами. Максим прекрасно знал, куда идти, но с каждым шагом сердце билось все громче, отзываясь глухим эхо в голове. Пятнадцать шагов, десять, девять, восемь…

Максим толкнул дверь. Она как всегда была не заперта и легко поддалась. В маленькой грязной квартирке играла оглушительно громкая музыка. В конце коридора танцевали женщины в вызывающих нарядах. Воздух был наполнен тяжёлым дымом и ароматом чего-то вязкого и сладкого. Максим на всякий случай зажал нос и по стенке пошёл в комнату. Там на дырявом диване развалился темнокожий мужчина. Одет он был в цветастую яркую рубашку, через которую проглядывала чёрная прорезь пупка и заляпанные джинсы. Голова запрокинута назад, а ноги неестественно вытянуты. Максима он не заметил, и, кажется, застонал.

– Извините? – Голос Максима дрогнул и стал почти девчачьим. Он раздосадовано прикусил язык и набрал воздуха в грудь, чтобы говорить громче.

Мужчина не реагировал

– Простите? – попробовал ещё раз мальчик, подходя ближе.

– Убирайся! – недовольно прорычал хозяин квартиры. – Нет бабла! Через неделю отдам.

– Простите, но я хотел купить лекарство. Для бабушки…

– Шта?! – Голова поднялась, и мутный белёсый взгляд попытался найти гостя. Мальчик не в первый раз видел этот эффект от приёма голубики: радужки бледнели, становясь молочными. Белый невидящий взгляд. Через какое-то время глаза возвращались в нормальное состояние, но с каждым годом процесс замедлялся.

– Меня бабушка к вам послала… – промямлил он.

– Аааа… Ты, Малой?

– Да! – пискнул Максим, испугавшись.

– Давай деньги, пробирку возьмёшь там! – Он указал дрожащим пальцем на захламлённый шкаф, где в центре стояла подставка с синеватыми пробирками.

Максим подошёл ближе, протянул браслет с деньгами, который Джо выхватил только с третьего раза и принялся снимать плату специальным считывателем, собранным в кустарных условиях. Дождавшись сигнала о списании, он кивнул и вновь отвалился на диван.

– Тока, слышь, Малой, больше не бери… – Джо вытер нос грязной ладонью.

Максим кивнул, на негнущихся ногах подошёл к шкафу. Внутри ампул клубилось голубоватое нечто, отбрасывающее холодное свечение. Почему-то препарат никогда не вёл себя как все прочие жидкости и не замирал в одном состоянии, всё время двигался, перемешивался и жил какой-то отдельной химической жизнью.

Максим нервно сглотнул, протянул дрожащую руку, ухватился за прохладное стекло и выдернул одну из ампул. Затем осторожно положил во внутренний карман, чтобы в целости донести до бабушки. Она будет рада… Сегодня ей будет чуточку легче.

Мальчик развернулся и направился к выходу, оглядываясь на Джо. Тот вновь запрокинул голову. Невидящий взгляд упёрся прямо в подставку, но по выражению лица казалось, что он был очень далеко отсюда. Он несколько раз громко всхрапнул, изо рта по щеке потекла тягучая ниточка слюны, а лоб покрылся испариной. Но Максиму казалось, что Джо следит за каждым его шагом.

Мальчик быстро выбрался из квартиры. Настроение резко ухудшилось. Про особенности нелегального аналога Теломеразина, прозванного в народе "голубикой", было известно каждому. Он избавлял от сильной боли и страданий, делал организм более выносливым и сильным, и даже в какой-то степени продлевал жизнь, давая дополнительные ресурсы, но вызывал сильное привыкание. Самым частым итогом приёма препарата становились депрессия, апатия и суицид.

Максим уже не раз сталкивался с ягодниками – людьми, подсевшими на голубику. Каждый месяц в их округе кто-нибудь вешался или травился, отчаявшись достать очередную дозу. Но хотелось верить, что с бабушкой такого не случится. Из-за безденежья она не могла покупать дозы слишком часто, приходилось долго копить, откладывать и скрывать эти деньги от мамы. Кроме того, препарат ей правда был нужен – без него она мучилась от ужасных спазмов – последствий какого-то сложного заболевания.

Максим вышел из здания и зашагал домой, бережно прижимая левой рукой холодное стекло к рёбрам. Порой ему даже хотелось рассказать родителям о бабушкином секрете. Ведь это могло бы спасти ей жизнь. Да они, похоже, догадывались. Но с другой стороны, смотреть на мучения любимого человека было невыносимо. Она по-настоящему страдала. Суставы неестественно изгибались, от чего пальцы превращались в пучок сухих разросшихся корней уродливого дерева, а конечности переставали двигаться. Бабушка не могла спать и только обессилено вздыхала. Максим просыпался среди ночи от вздохов и уже не мог заснуть, чувствуя гнетущую пустоту комнаты. Лишить её препарата было бы жестокостью, причём по отношению к ним обоим.

Бабушка любила Максима, находя во внуке утешение и радость. Как выкрикнула в порыве злобы однажды мама, он появился на свет только благодаря бабкиному упрямству. Конечно же, Рита, его мама, несмотря на незапланированность беременности, любила сына и старалась о нём заботиться в той мере, в которой позволяли обстоятельства. Но её упорно точили бедность и алкоголизм мужа. Ей казалось, что без Максима жизнь сложилась бы куда лучше, поэтому каждый косой сочувствующий взгляд знакомых и случайных прохожих на Максима воспринимала как лишнее напоминание о своём несовершенстве. Он был живым воплощением несбывшихся надежд. Лишний нахлебник и лишнее койко-место в их маленькой квартирке, не говоря уже о затратах на одежду и обувь. И только бабушка называла его подарком судьбы, счастьем, вопреки всему родившимся сообразительным и добрым, и была уверена, что однажды родители Максима все поймут и осознают, что мальчик – лучшее, что было в их жизни.

Рассказывать родителям про то, что бабушка принимает голубику, было самоубийством, однако не рассказывать, возможно, было ещё хуже… Оставалось только с тяжёлым сердцем ходить за препаратом для бабушки, стараясь отгонять от себя грустные мысли.

Когда он достиг площади, то с удивлением обнаружил, что шум и крики постепенно смолкли, в небе исчез последний жук фургончика, а у здания мэрии появилась бригада роботов-уборщиков. Они моментально распространились вдоль стен и начали старательно оттирать последствия демонстрации. Следы краски стекали яркими ручейками и исчезали в решётке канализации. Роботы-уборщики собирали обломки транспарантов и куски одежды, а ветер разносил остатки мусора.

Максим прижал пробирку покрепче к рёбрам и поспешил домой.

Глава 10

Мэри стояла перед глухой высокой дверью подвального помещения и нервно переступала с ноги на ногу. Был уже поздний вечер, плавно перетекавший в холодную ночь. В щелях завывал печальный ветер, в углу раздавались неприятные шорохи. Мэри невольно поёжилась. Этот район был ей совершенно не знаком. Они встретились с Сашей полчаса назад у остановки, и долго плутали среди плохо освещённых дворов и закоулков. Время от времени Мэри становилось совсем не по себе, хотелось развернуться и поехать обратно домой, но она так и не решилась об этом заявить. Ей казалось, что Сашка, явно обрадованный её приходу, хоть и попытавшийся это скрыть, сильно разочаруется.

Он шёл чуть быстрее неё, подпрыгивающей нетерпеливой походкой. Ему хотелось побыстрее ввести Мэри в новую, запретную жизнь, заполучив тем самым почётное звание опытного проводника и старшего товарища. В один момент из неудачливого невзрачного однокурсника он превратился в таинственного, окружённого ореолом протеста, романтического героя. Теперь Сашка искренне наслаждался последствиями этого превращения. Глаза сверкали энтузиазмом, он что-то быстро и воодушевлённо говорил, широко размахивая руками, и совершенно не смотрел себе под ноги и часто спотыкался. Мэри активно поддакивала и угукала, сразу перестав его слушать, поскольку никакой конкретной информации в его словах не было, а ощущение дискомфорта и страха от чужого района росло с каждой секундой.

Они в очередной раз завернули за угол дома, Сашка на всякий случай остановился, проверяя, не идёт ли кто-то за ними, несколько раз повернулся вокруг своей оси и, грубо схватив Мэри за запястье холодными костлявыми пальцами, потащил вдоль стены. Она покорно поддалась и побежала, непривычно быстро перебирая ногами, из-за чего пару раз запнулась, но с трудом устояла на ногах.

– Ничего-ничего, – заговорщицки прошептал Сашка, огибая крыльцо очередного подъезда. – Сейчас будем на месте.

Мэри вместо ответа сдержанно кивнула, морщась от боли в руке. Сашка оглянулся по сторонам, протяжно выдохнув, быстро приложил что-то к датчику. Молодые люди юркнули в подъезд. Они оказались в тёмном подъезде, где пришлось передвигаться наощупь. Сашка прошёл вперёд и, судя по звукам, направился куда-то вниз. Мэри осторожно последовала за ним, тщательно нащупывая ногой ступеньки.

– Осторожно, три ступеньки вниз, и сейчас я открою – войдёшь, – еле слышно прошептал он, звякнув чем-то металлическим.

Мэри соскользнула вниз на одну ступеньку, затем вторую и врезалась лбом в металлическую преграду.

– Чёрт!

– Сказал же, что открою! Будь внимательнее! – Возмущённый шёпот откуда-то снизу.

Мэри обогнула преграду, прошла вниз и оказалась в крохотном, похожем на лифт, помещении.

– Жди здесь, я пойду вниз. Когда постучу – зайдёшь… – С этими словами он растворился в противоположном углу, ослепив на прощание ярким всполохом света.

Когда зрение восстановилось, Мэри вновь окутала кромешная тьма. Учитывая лёгкую клаустрофобию и боязнь темноты, пребывание в столь неприятном месте уже можно было считать маленьким подвигом. Тем более что после последней акции Мэри одолевали серьёзные сомнения в правильности всего происходящего. Она много раз прокручивала в голове события и слова Сашки и даже думала отказаться от дальнейшего участия, но потом раздался звонок, и она просто не смогла сказать: «Нет!».

Чёрт возьми! Очередное проявление безволия и неспособности принять окончательное решение, отказаться от чего-то, когда нет полной уверенности. Сотни раз она уже сталкивалась с этой ужасной чертой своего характера: как только возникали две или больше альтернатив, у каждой из которых были свои плюсы и минусы, она впадала в ступор и не могла выбрать. Словно осёл, сдохший с голода между двумя полными кормушками, она проводила часы в раздумьях, раз за разом оценивая возможные перспективы, принимала решения, затем вновь перерешивала, а в конец измучившись, уже просто начинала подкидывать монетки, гадать по книгам или перекидывать ответственность на других. Вот и сейчас. Стоило Сашке твёрдым голосом сказать, что он будет ждать её на остановке в десять, она даже не смогла найти слов для отказа. Просто оделась, собралась и приехала.

Мэри раздосадовано цокнула языком и зажмурилась, пытаясь избавиться от ощущения темноты и ограниченности пространства. Ей казалось, что она стоит здесь целую вечность. Пальцы ног в промокших ботинках потихоньку замёрзли, а из-за двери, за которой скрылся Сашка, пока не доносилось ни звука. Она вытянула руки в стороны и прикоснулась кончиками пальцев к шершавым стенам, чтобы убедиться, что они не двигаются. Глубокий вдох и досчитать до десяти… или ста, если на десяти ничего не изменится. Раз… Два… Три… Где-то недалеко завыла сирена скорой помощи, выдернув спальный район из коматозной спячки.

«Где-то кому-то плохо», – мрачно констатировала Мэри. В попытке отвлечься она сразу представила сухопарую седую старушку, картинно хватающуюся за сердце и падающую в старинное мягкое кресло. Наверняка, старушка только что получила письмо от своего давнего возлюбленного, которого не видела уже полсотни лет, но по-прежнему продолжала любить, несмотря на мужа, уют и множество персидских котов. Мэри уже придумала клички каждому из пяти животных, но тут послышался глухой металлический стук, и дверь слегка приоткрылась.

Мэри робко шмыгнула в открывшуюся щёлочку и замерла на пороге, подслеповато щурясь от резкого перепада освещения. Перед ней открылась квадратная комната без окон, до потолка заваленная всевозможными плакатами, баллончиками с краской, петардами, разнообразной одеждой и откровенным хламом – всё в состоянии первобытного хаоса, овеянного ароматом кофе и плесени. Единственным источником освещения служил дырявый абажур, распространявший по комнате ярко-оранжевые пятна.

Мэри стояла под самым потолком. Вниз от её ступней уходила короткая крутая лестница, вплотную упирающаяся в большой круглый стол, покрытый фиолетовым бархатом. За ним сидело около десяти человек примерно её возраста. Почти все испытующе смотрели на гостью.

Неожиданно Сашка вынырнул откуда-то из-под лестницы вместе с низенькой табуреткой, которую он ловким движением перевернул в воздухе и установил между лестницей и столом. Он не смотрел на Мэри, но та поняла, что табурет предназначен для неё. Мэри осторожно спустилась на негнущихся дрожащих ногах, и грузно осела на предложенное сидение. Напряжённое молчание стало невыносимым, но она не решалась поднять глаза и с необычайным интересом разглядывая обувь и грязные маслянистые пятна на полу. Пятна превращались в огромных ленивых китов, медленно и нехотя плавающих в безмолвии линолеума.

– Ну, здравствуй! – раздался мужской голос справа.

– Здравствуйте, – еле выдавила из себя Мэри. Собрав волю в кулак, она посмотрела на говорившего. Им оказался худощавый русоволосый юноша с выдающимся кадыком и жидкими пучками щетины. Лицо показалось знакомым.

– Ты получила хорошие рекомендации от наших членов, – продолжил он ещё более суровым голосом. – И показала заинтересованность в нашем деле на акции… – Повисла глубокомысленная пауза. – Мы ценим это… Но мы бы хотели знать, готова ли ты к грядущим испытаниям и всецело ли разделяешь идеалы свободы и борьбы за свои права? – К концу фразы его голос стал громче, чем в начале.

– Ну, да… – непонимающе отозвалась Мэри, с лёгким недоумением оглядывая присутствующих. Помимо парня с кадыком здесь были ещё угрюмые близнецы с косматыми бровями, коренастый спортсмен с квадратной челюстью и металлической цепью, высокий панк с наполовину выбритой головой, юноша в очках, азиат с взъерошенной чёлкой, пухлая круглощёкая девочка, и две девушки в почти одинаковой одежде, блондинка и шатенка. Обе учились в академии. Девушки сразу же отвернулись, сделав вид, что они не знакомы.

– Мы должны полностью убедиться в твоей верности и в твоём умении молчать, понимаешь? – решил разрядить обстановку Сашка.

– Да, я понимаю. Но что я могу сделать? Поклясться на крови или принести жертву? – попыталась пошутить Мэри.

– Нам сейчас не до смеха! – Губы блондинки сжались в струнку. – Сашка рассказал нам, что ты не хотела уходить с протеста. Пыталась не подчиниться. Первое, что ты должна здесь уяснить – это беспрекословное подчинение приказам вышестоящих. Каст… – Она указала на парня с кадыком, – глава нашей ячейки. Он связывается с центром и остальными. Мы делимся на две группы. Старшие групп: я – Марго – и Алекс. – Азиат медленно кивнул. – Мы связываемся с Алексом и передаём информацию вам. За любое нарушение – дисциплинарное взыскание. Если проговоришься – трибунал, и дальше твою судьбу будет решать Комиссариат. Понятно? – С каждым новым предложением белёсые, незаметные брови Марго съезжались все ближе к переносице, делая её похожей на насупившегося джунгарского хомячка.