Сестра надежды

Сестра надежды
Ирина Жадан

На протяжении всей жизни нас сопровождает надежда, она согревает сердце, не позволяет нам подчиниться отчаянию. Эта книга содержит рассказы о жизни, о надежде на лучшее, о любви к жизни и к людям, потому что любовь – это сестра надежды.

Ирина Жадан

Сестра надежды

Небесной окропляется водой

Безумная душа

В пустыне мира…

Утренний час

«Толпы мужчин и женщин,
В будничных платьях,
Как все вы мне интересны!»

    Уолт Уитмен, «На бруклинском перевозе»[1 - http://www.sky-art.com/whitman/leaves/ru/leaves08_1_ru.htm]

Автобус подошел медленно, подплыл по рыхлому снегу к причалу автостанции. Народ на остановке всколыхнулся и стал просачиваться в обе двери большого автобуса, заполняя собой его чрево.

Выдыхая морозный пар, она пробежала по проходу почти до первых сидений, но вовремя остановилась на золотой середине. Пробравшись к окошку, она осторожно села, обняла сумку и пакет на коленях и отвернулась к запотевшему стеклу.

Люди продолжали вбегать, входить и рассаживаться по салону. Народа оказалось меньше, чем это казалось в толпе на остановке. Место рядом с ней все еще оставалось свободным.

Передняя дверь закрылась. От второй двери кто-то почти пробежал и уверенно, но аккуратно присел рядом с ней на сиденье. Вторая дверь с лязгом захлопнулась, и автобус стал выруливать на дорогу.

Из кабины показалась кондуктор и пошла по середине салона. Подавая кондуктору двухрублевую бумажку, она вскользь увидела темно-синий рукав пальто и крупную кисть цвета слоновой кости безупречной, как ей показалось, формы. Он помог ей передать деньги кондуктору. Она благодарно кивнула, не повернув головы больше, чем это требовалось для оплаты проезда.

Предстоял час вынужденного безделья – или долгожданного отдыха, – кому как угодно.

Вообще-то, ехать ей не хотелось. Она досадливо пошевелилась на неудобном холодном сиденье, думая о предстоящем дне и вычисляя, через сколько часов это все закончится и можно будет ехать обратно. Уловив ее движение, он почти незаметно отодвинулся, освобождая ей больше места. Она спохватилась, что едет не одна, но вместо неловкости вдруг ощутила интерес. Она даже попыталась представить, как выглядит ее сосед, но после трех попыток только и смогла вообразить себе три варианта Жерара Депардье без грима и снова отвернулась к окну.

Спустя три остановки, она, взглянув прямо перед собой, боковым зрением увидела, как он повернул голову в ее сторону и спокойно рассматривает ее немного сверху. Она, прикрыв руками в черных пушистых перчатках сумку и пакет, съежилась на сиденье, вспомнив вдруг, что вместо утреннего макияжа решила подольше поспать. Автобус занесло на льду и сильно тряхнуло. Она непроизвольно вскрикнула и вцепилась в поручень. Он участливо прикрыл ее руку своей ладонью. Она быстро убрала руку и возмущенно вздернула подбородок. Он спокойно убрал свою руку.

С заднего сиденья передали деньги за проезд. Он взял пучок купюр за ее спиной и уронил одну ей на руки. Она, как пионерка, подхватила купюру и отдала ему, не поднимая глаз, лишь молча покивав в ответ на его «спасибо».

Было холодно. Хотелось спать. Сидеть съежившись было неудобно. Она села прямо, стараясь не прикасаться к его пальто. Когда она затихла, устроившись, он одним незаметным движением придвинулся на сиденье и оказалось, что она удобно опирается на его теплый бок. Она независимо отодвинулась к холодному окну. Он не пошевелился. Взглянув за окно, она прикинула, что ехать еще долго и снова попыталась задремать.

…Проснулась она, потому что в проходе автобуса кто-то громко говорил по мобильному телефону. Осознав, где находится, она с ужасом обнаружила, что с большим комфортом устроилась под боком своего соседа, прислонившись к его плечу, где и спала все десять остановок. Отчаянно надеясь, что он спит, она выбралась из тепла и плавно отползла к подмерзающему окну. Он не шевелился. Кондуктор, проходя по салону, взглянула на него и улыбнулась чему-то. Он вздохнул и пошевелился.

Оставшиеся три остановки она сидела, как школьница на уроке, который она не выучила, и едва дождалась, когда автобус остановился. Началось движение к выходу.

Она подобрала с колен сумочку и пакет и застыла в ожидании, когда он встанет с сиденья. Он не шевелился.

Она внутренне посмеялась над романтическим рейсом и, глубоко вздохнув, приготовилась выходить.

Салон автобуса почти опустел. Кондуктор, скользнув взглядом по их сиденью, скрылась в кабине водителя.

Он продолжал сидеть не шевелясь. Его рука лежала на поручне перед сиденьем и как бы преграждала ей дорогу к выходу. Она притихла, словно присутствуя при каком-то торжественном моменте. Она поняла этот молчаливый вопрос. И еще она с ужасом поняла, что не хочет уходить, не хочет выпрыгивать из автобуса на мороз, бежать в свою маленькую контору, смеяться и острить по заказу, дожидаясь вечера, не хочет долгого обратного пути в шумный чужой дом, где ей никто не рад.

Она смотрела прямо перед собой. Повернуть голову значило ответить на немой вопрос.

Кондуктор вышла в пустой салон. Двери все еще были открыты.

Она стремительно встала. Он убрал руку с поручня и пропустил ее к выходу. Она выскочила на улицу и, не оглядываясь, побежала по рыхлому снегу, смешанному с песком.

У магазина она замедлила шаг и пришла в себя. Ее легко обогнал высокий мужчина в темно-синем пальто. Обгоняя, он заглянул ей в лицо. Встретившись настороженным взглядом с его умными серьезными глазами, в которых застыл немой вопрос, она с облегчением подумала, что теперь, на улице, даже не узнает того, кто целый утренний час был с ней рядом, потому что лица его тогда она так и не увидела. Это ее утешило, и она побежала в свою маленькую контору.

До вечера.

Как росчерк пера

Сразу после развода, Алевтина вместе с маленьким Лариком уехала к матери. На душе было плохо. Все произошло мирно и благопристойно, однако ледяным ветром веяло от этой благопристойности. Родители мужа на пятом году после женитьбы сумели ненавязчиво объяснить сыну, что он достоин лучшей спутницы в жизни. «Он щеки моей нежно коснется, но, конечно, уже не вернется…»

Дома все было, как обычно. Старая пятиэтажка; квартал, где прошло школьное детство; футбольное поле перед школой. Под окнами дома все так же росли дубок и липа, которые Алевтина помнила худенькими саженцами. Теперь окрепший дубок был намного выше стройной липы; ветви их сплелись, почти совсем закрывая окно комнаты от жаркого весеннего солнца.

Мать старалась отвлечь Алевтину от грустных мыслей. Как хорошая портниха, она затеяла обновление гардероба дочери. При небогатых средствах обеих, это выразилось в шитье нового ситцевого платья. Алевтина оживилась, выбирая фасон по старым, тоже знакомым с детства, журналам. Платье пошили просто, по фигуре – Алевтина была во всем сторонницей умеренности.

Лучше всех было Ларику. Кудрявый Илларион чинно гулял с Алевтиной за ручку, знал клички всех кошек квартала и очень любил ловить кузнечиков. Алевтина, не слишком желая отвечать на досужие расспросы соседей и знакомых, часто уходила с ним гулять на большое футбольное поле возле своей школы. Здесь было тепло и тихо; люди проходили только изредка. Пахло цветущими сорняками. Кузнечиков было море.

Алевтина вспомнила, что в детстве с подружками бегала смотреть, как над не застроенным тогда еще пустырем летали маленькие самолеты и сбрасывали одуванчики парашютов: за дальней посадкой было штурманское училище. Весной начинались тренировочные полеты, и квартал давно уже привык к ровному гулу моторов. Теперь до самой посадки все было застроено; осталось только совхозное поле за поредевшей посадкой.

Она рассказывала об этом Ларику, и он в восторге бегал кругами по зарослям граммофончиков, изображая руками крылья, а голосом – жужжание мотора.

Внезапно со школьной крыши соскользнула тень и понеслась по полю. Резко раздался гул мощного мотора. «Мама, мама! – радостно закричал Ларик. – Смотри, самолет!»

От неожиданности Алевтина вздрогнула и вскинула голову. Самолет взлетел повыше и пропал за антеннами на плоской крыше новой девятиэтажки.

Почти сразу гул снова стал нарастать. Ларик прыгал и что-то кричал. Алевтина стояла и смотрела, что будет дальше. Самолет пронесся у них над головами так низко, что с Ларика ветром сорвало панамку.

Потом он стал делать круги по краю поля, будто привязанный за веревочку. «Мама, он играется!» – закричал Ларик и помахал самолету панамкой. Самолет покачал крыльями. Алевтина стояла с детской улыбкой на лице. Самолет еще раз пронесся прямо над ними, взлетел повыше, качнул крыльями и скрылся за крышей школы. Алевтина подхватила на руки Ларика и засмеялась. Может быть, впервые за долгое, долгое время…

На следующее утро, после завтрака, бабушка снова отправила их гулять. Ларик потащил Алевтину за руку в сторону поля. В этот день кузнечики мало кого интересовали. Небо было синим и ровным, как каток.

Самолет подкрался незаметно со стороны старых тополей вдоль тихой дороги. Он летал и летал над полем, так низко и медленно, что можно было его рассмотреть.

Алевтина оглянулась: на поле никого, кроме них с Лариком, не было. Ей стало неловко. Ясно, что в кабине самолета сидит летчик – инструктор, наверно. Не сам же самолет летает. А она тут кокетничает… Алевтина сделала строгое лицо, взяла за руку удивленного Ларика и пошла по тропинке на край поля. Самолет вился вдоль тропинки, будто большой комар.

Они вышли на дорогу и зашагали к дому. Самолет сопровождал их, пролетая над головами и возвращаясь снова. Алевтина поняла голову. Крылья качнулись, и через секунду звук мотора стих.

Два дня они с Лариком гулять не ходили. Приключение почти забылось. На третий день после завтрака они, не сговариваясь, пошли туда, где в зарослях цикория виднелись футбольные ворота и турник.

Он появился сразу, будто увидел их из засады. Самолет выделывал в небе такие пируэты, что Алевтина, как Ларик, смеялась от восторга. Но вот он пролетел над ними и прощально покачал крыльями. Алевтина подняла лицо и помахала ему рукой.

Потом начались ночные полеты. Никто на всем квартале не обращал на них внимания. Никто, кроме Алевтины.