Тайна архивариуса сыскной полиции

– Опекун? – удивилась я.

– Алексей Сергеевич Милевский назначен вашим опекуном.

– Кем назначен? – спокойно спросила я.

– Государем, насколько мне известно.

– Сколько внимания к дочери опального рода, – зашипела я и осеклась. Вера Васильевна не виновата в том, что происходит в моей жизни.

– Я могу продолжить обучение?

Она покачала головой.

– Вы будете обучаться на дому, таково желание молодого князя.

Молодого князя. Сергей Милевский умер два года назад, Алексей вступил в наследство и, верно, стал еще ближе к государю.

«Клетка. Он загнал меня в клетку», – поняла я и усмехнулась.

Ты снова обыграл меня, Алексей. Но мы продолжим эту партию. Я никогда не любила шахматы, хоть мы и играли в них при каждой встрече, видно, пора учиться.

«Пешка может ходить лишь на одну клетку», – вспомнила я его уроки.

Я выпрямила плечи. До моего совершеннолетия оставалось несколько месяцев. Я не собиралась сдаваться.

Боль от потери родных перешла в еще большую ненависть к мужчине, в желание отомстить за свои страдания всему миру и ему в частности.

Глупости, да только в этой глупости я находила смысл жить.

«Хватит, хватит об этом!» – остановила я себя. Ночью начнется Крестный ход, утром наступит Пасха, негоже встречать великий праздник, лелея старые обиды.

Я заперла дверь и как ребенок побежала вниз, перелетев первые пролеты.

Пасха! Завтра наступит Пасха!

Я открыла высокую входную дверь. Яркое весеннее солнце ослепило глаза, будто вторя моей радости. Подслеповато сощурившись, я приставила к лицу ладонь козырьком. Будто крот, который выполз на белый свет! Улыбнулась. Весна, ты всё же решила прийти?

– Теть Маш! – окрикнул меня звонкий голос.

– Василий, – шутливо поклонилась, – приветствую! Мать велела что-то передать? – уточнила я.

– Ага, – кивнул запыхавшийся сосед – бежал за мной по лестнице.

– Вот, – он протянул мне вышитый розами рушник и утер нос рукавом. Опомнившись, ойкнул и быстро отвел руку за спину. Думал, стану ругать.

Как можно? Праздник!

– Спасибо, – я, смеясь, потрепала его по вихрастой голове. – Скажи матери, что я зайду вечером.

– Хорошо! – согласился он и был таков.

Я покачала головой, глядя ему вслед. Куда бежит?

Замечательный парень растет. Уже сейчас в свои восемь он помогал матери – работал на одном из больших складов купца Морозова. Таскал огромные тюки с тканями. Маленький мужчина, помощник и опора вдовой матери.

Как жаль, что детям приходится так быстро взрослеть, что владельцы мануфактур в погоне за прибылью заменяют мужской труд на более дешевый – женский и детский. И как жаль, что все это допускает власть. Грех сетовать на свою судьбу, когда в полушаге от тебя маленький человечек, не окончивший и одноклассного народного училища, работает по одиннадцать часов в день. А что шустр, это даже неплохо. Может быть, сможет устроиться в жизни. Лишь бы не связался с дурной компанией.

Лишь бы не оказался на фотокарточках в моем архиве.

Я учила Васю по воскресеньям: математика и чтение. Это всё, что я могла сделать для них с матерью. Они ютились в маленькой комнатке на последнем этаже, которую снимали на скромное жалование прачки. Анна, мать Василия – стирала мою одежду и, часто бывало, что и обед у нас был общим. Они и стали мне почти семьей.

Рушник был вышит красным, гладкая нить в безупречном рисунке манила взор. В прошлом Анна была вышивальщицей и безнадежно испортила и без того не лучшее зрение. Вероятно, это старая работа. Хотя, зная болезненную, ничем не объяснимую гордость женщины, не удивлюсь, если она сделала её специально для меня. Так велика была её благодарность за мои уроки.

Глупости, занятия с Василием были мне в радость, но донести это до Анны мне не удавалось.

Я убрала подарок в карман пальто – не хотелось возвращаться в квартиру. Поудобнее перехватила узелок с яйцами и направилась в сторону рынка. Завтра утром мы будем поздравлять друг друга с Пасхой, разбивая скорлупки. Вася будет бить первым, он грозился мне этим еще с прошлого года.

Весна. Пасха. Праздник.

– Куличи! Покупайте куличи!

В самом центре Сенного рынка пахло рыбой, воском, специями и сладостями. Смех, ругань, пронзительный детский плач, даже собачий лай. Жизнь бурлила вокруг.

– Дайте мне один, пожалуйста, – я протянула женщине деньги.

Она ловко убрала заработок в карман огромного ватника. Серый платок чуть сполз на волосы, под ним видна была редкая седина. Сколько ей, тридцать? Двадцать пять? Или как мне … двадцать два? Уставший взгляд, красные от мороза и тяжелой работы руки. Две девочки трех-пяти лет крутятся рядом. Мне не на что жаловаться, в своем архиве я катаюсь будто сыр в масле.

Я взяла замотанный в тряпку кулич. Тёплый!

– Спасибо, – поблагодарила я и пошла за толпой, на выход.

Кто-то что-то кричал, торговцы наперебой предлагали товар, покупатели торговались, спорили и ссорились. Я прошла мимо лотка с пирожками. Поняла, что голодна, и купила румяную сдобу. Кудахтали куры или это их одетые в теплые одежды и от того кажущиеся необъятно толстыми хозяйки ругались между собой?

Я уже почти вышла за пределы базара, выкрашенный в черно-белые полосы столб виднелся у края площади, как вдруг рядом, в толчее у лотка заметила худенькую ручку, ловко тянущуюся в чужой карман.

– Городовой! – громко крикнула я. – Кража на рынке!

Мальчишка закрутил головой и сжался, заметив мой строгий взгляд. Испугался уверенного тона, с которым я указывала несуществующему городовому на его персону. Ребенок в обносках с чужого плеча. Еще один малолетний преступник…

– Кра-ша? – обернулась несостоявшаяся жертва ограбления.

– Брысь! – шикнула я на воришку, он отмер и, пригнувшись, юркнул куда-то в сторону, мгновенно теряясь среди таких же бедно одетых людей.

– Держите руки на кошельке, – серьезно сказала я женщине и осеклась.

Незнакомка, не скрываясь, изучала моё лицо, и я растерялась. Странное она производила впечатление, словно была фейри из сказки, которую рассказывала нам с Олей наша английская няня, настолько чужой она казалась здесь, посреди разномастной рыночной толпы. Под светлым двубортным пальто видны были широкие брюки и мыски дорогих кожаных ботинок, в такой-то грязи… Короткие темные, почти черные волосы немного вились, подчеркивая огромные, изумленно распахнутые сливовые глаза.

Что так удивило её? Что она увидела во мне?