Нищий, вор

– Ты все продумал, да?

– Да. Все.

– Что бы я без тебя делала, братец? – сказала Гретхен. – Ладно, пойду собираться. – Она улыбнулась, но он заметил, что улыбка далась ей нелегко. – Мир?

– Мир, – ответил он.

По пути к лифту он остановился возле портье взять ключ.

– Пока вас не было, мистер Джордах, – сказал портье, – заходила дама и оставила для вас письмо.

Он протянул Рудольфу ключ и конверт. На конверте женским почерком, который показался ему знакомым, была написана только его фамилия. В лифте он разорвал конверт и вынул из него листок бумаги.

Письмо было от Жанны.

Милый мой американец!

Пожалуйста, не звони мне. Ты, наверное, понимаешь почему. Я сама позвоню тебе, как только смогу. Через неделю, а то и две. Может случиться так, что в Париже навсегда откажутся от войны. Надеюсь, что ты проводишь время в Антибе весело и не спешишь с отъездом. Я очень скучаю без тебя. Если захочешь мне написать, пиши до востребования на Главный почтамт Ниццы. Надеюсь, что в письме нет ошибок. Будь осторожен за рулем.

    Жанна

Он смял письмо, сунул его в карман, вышел из лифта, подошел к двери номера и, приняв достойный вид, вставил ключ в замочную скважину.

Джин стояла у окна и смотрела на море. Когда он вошел, она не повернулась. Ее юная и стройная фигура в полотняном летнем платье, заключенная в рамку открытого окна, темным силуэтом вырисовывалась на фоне вечернего неба. Она напомнила ему девушек из колледжа, которые танцевали на университетских балах, где он, чтобы подработать, играл в оркестре на трубе. Стоя в дверях и видя эту иллюзию незащищенной молодости, он вдруг почувствовал непрошеный, ненужный прилив жалости.

– Добрый вечер, Джин, – сказал он и шагнул к ней.

Она медленно повернулась. Он заметил, что ее мягкие, до плеч, волосы уложены, лицо подкрашено. Пожилая женщина, какой она когда-нибудь станет, исчезла.

– Добрый вечер, – печально ответила она. Голос ее тоже стал обычным; впрочем, нет – обычно он был хриплым от алкоголя, злости или самобичевания.

– Вот, пожалуйста. – Он протянул ей паспорт. – Сегодня его вернули адвокату.

– Спасибо, – сказала она.

– Я взял билеты на завтрашний самолет. Можешь лететь домой.

– Спасибо, – снова поблагодарила она. – А ты?

– Я пробуду здесь еще самое меньшее неделю.

Она кивнула, открыла паспорт, посмотрела на свою фотографию и, грустно покачав головой, бросила паспорт на стол.

– Самое меньшее неделю… – повторила Джин. – Ты, наверное, устал.

– Ничего.

Он опустился в кресло. Только сейчас он почувствовал настоящую усталость. Спал он плохо, среди ночи его будили плохие сны.

– Как Инид? – спросил он.

– Ничего, – ответила Джин. – Я возила ее сегодня в Жуан-ле-Пэн и купила ей детскую тельняшку. Она в ней очаровательна и не отходит от зеркала. Она сейчас ужинает вместе с няней.

– Я попозже зайду пожелать ей спокойной ночи, – сказал он. Он расстегнул воротничок, распустил галстук. – Гретхен полетит вместе с вами, – добавил он.

– Это вовсе не обязательно, – отозвалась Джин, но без тени неудовольствия. – Она, наверное, предпочла бы задержаться. Погода превосходная, и я видела, что ее провожал с пляжа красивый молодой человек.

– Ей нужно побыстрее в Нью-Йорк, – сказал он. – Я попросил ее пожить с тобой и Инид, пока миссис Джонсон не вернется из Сент-Луиса.

– Ей будет с нами тоскливо, – возразила Джин. – Я могу и сама присмотреть за Инид. Мне все равно нечего делать. – И снова спокойно, без тени неудовольствия или вызова.

– По-моему, лучше, если рядом будет Гретхен, – осторожно сказал он.

– Как хочешь. Хотя ты знаешь, неделю я могу не пить.

– Знаю, – подтвердил он. – Но, как говорится, береженого Бог бережет.

– Я тут думала о нас, – снова спокойно, без враждебности сказала она. – О том, через что нам пришлось пройти.

– Почему бы не забыть о том, через что нам пришлось пройти? – спросил Рудольф. У него не было настроения выслушивать подготовленные заранее речи.

– Я думала о нас, – ровно, без враждебности повторила она. – Ради твоего блага и ради блага Инид мы должны развестись.

«Наконец-то», – подумал он. Хорошо, что не он первым произнес это слово.

– Почему бы нам не повременить с этим разговором? – ласково спросил он.

– Как хочешь. От меня тебе толку мало. Да и ей тоже. Я тебе больше не нужна… – Джин подняла руку, хотя он вовсе не собирался перебивать ее. – Ты уже целый год не заходил ко мне в спальню. А здесь у тебя кто-то есть, я знаю. Пожалуйста, не отрицай.

– Я и не собираюсь, – сказал он.

– Ты ни капельки не виноват, милый, – сказала она. – Я уже много лет мешаю тебе. Другой бы на твоем месте давным-давно бросил меня. И никто бы его не осудил. – Она криво улыбнулась.

– Может, нам подождать, пока мы не вернемся домой, в Америку… – начал он, хотя чувствовал, что тяжкий груз сваливается у него с плеч.

– Я предпочитаю поговорить сегодня, – возразила она, впрочем, не слишком настойчиво. – Я весь день думала о нас, больше недели я не брала в рот ни капли спиртного, и в таком здравом уме и твердой памяти, как сейчас, я, наверное, никогда больше не буду. Неужели тебе не интересно узнать, о чем я думаю?

– Мне не хотелось бы, чтобы ты потом жалела о сказанном.

– Жалела! – Она неловко взмахнула рукой, словно отгоняя осу. – Я всегда жалею о сказанном. И почти всегда о сделанном. Послушай внимательно, милый. Я алкоголичка. Я себя ненавижу, но я алкоголичка и такой останусь навсегда. Вылечиться от этого невозможно.

– До сих пор мы не очень старались, – сказал он. – В тех заведениях, где ты была, по-видимому, недостаточно внимательно к тебе подошли. Существуют другие клиники, в которых…

– Можешь отправить меня в любую клинику в Америке, – сказала она. – Пусть любой психиатр копается в моих снах. Пусть мне дают антабус, от которого меня рвет до изнеможения. Все равно я буду пить. И орать на тебя, как мегера, и позорить тебя… Помнишь, как я это делала, и не раз… Буду просить прощения и снова делать то же самое, буду садиться за руль пьяная и подвергать опасности жизнь моей дочери, буду, ничего не помня, искать новую бутылку, и так до тех пор, пока не умру в один прекрасный день. Хорошо бы он наступил поскорее, потому что у меня не хватает духу покончить с собой, и за это я тоже ненавижу себя…

– Прошу тебя, Джин, не говори так, – сказал Рудольф. Он встал и подошел к ней, но она отступила, словно боясь его прикосновения.

– Сейчас я не пьяная, – сказала она, – я не пила уже больше недели, поэтому давай воспользуемся этим прекрасным, неожиданным моментом, посмотрим на вещи трезво и сделаем трезвые, на удивление всему свету, выводы. Я уеду куда-нибудь подальше, с глаз долой, например в Мексику. Достаточно далеко, а? В Испанию? Знаешь, я ведь говорю по-испански. В Швейцарию? Там, мне сказали, есть необыкновенные больницы, где за два-три месяца добиваются отличных результатов.