Все мы творения на день

– Вы говорите так, словно ваша жизнь с Сергеем просто остановилась и по-прежнему где-то существует. И, если вы вернетесь туда, все будет, как раньше, – взаимная любовь, бушующая страсть и даже красота юности.

– Именно так.

– Но на самом деле правдоподобный жизненный сценарий состоит в том, что Сергея либо нет в живых, либо он выглядит как семидесятитрехлетний старик. Весь в морщинах, скорее всего седой, а может быть, лысый. Вполне возможно, скрюченный и, очень вероятно, совсем с иными чувствами вспоминающий годы совместной жизни с вами и не испытывающий к вам добрых чувств, особенно когда он видит в зеркале шрамы на своем лице.

– Говорите что хотите, но я сейчас не слушаю то, что вы говорите. Не слышу ни единого слова.

Время сессии истекло; Наташа направилась к выходу и тут заметила свою фотографию, лежащую на столе. Она повернулась, чтобы взять ее; я поднял фотографию и протянул ей. Убирая снимок в сумочку, Наташа сказала:

– Я приду к вам завтра, но пожалуйста, ни слова больше об этой фотографии. Довольно!

* * *

– Сегодня вечером я улетаю в Одессу, – начала Наташа нашу сессию на следующий день. – Я так ужасно спала из-за вас, что мне совсем не жаль, что это наша последняя встреча. То, что вы сказали о Сергее, было жестоко. Очень жестоко. Скажите, вы со всеми своими пациентами так разговариваете?

– Прошу вас считать это комплиментом той внутренней силе, которую я в вас вижу.

На лице Наташи возникло слегка озадаченное выражение; она поджала губы, собираясь что-то ответить, но передумала и вместо ответа устремила на меня долгий взгляд. Потом выдохнула и откинулась на спинку кресла.

– Хорошо, я слышу вас. И готова двигаться дальше.

– Пожалуйста, расскажите мне о тех мыслях, что не давали вам уснуть прошлой ночью.

– Я спала короткими промежутками, потому что большую часть ночи меня преследовал один и тот же сон, возникавший в разных версиях. Я приезжаю в Конго с какой-то делегацией и вдруг остаюсь совершенно одна, все остальные куда-то исчезли. Я понимаю, что нахожусь в одном из самых опасных мест на земле, и впадаю в панику. Затем в одной версии я иду по заброшенному району и стучу во все двери, но они заколочены, и вокруг нет ни души. В другой версии захожу в пустой дом, снаружи вдруг раздаются громкие приближающиеся шаги, и прячусь в шкафу. Был еще вариант, в котором у меня был сотовый и я звонила своим спутникам, но не могла объяснить им, где я, потому что не знала своего местонахождения. Я предлагала им захватить фонари и махать ими, чтобы увидеть их из окна, но тут же поняла, что я в огромном городе и моя идея бесполезна. Это продолжалось всю ночь: я в ужасе ожидала, что придет что-то страшное, найдет меня и заберет. – Наташа прижала руку к груди. – Даже сейчас, когда я просто пересказываю вам этот сон, сердце начинает колотиться.

– Да, кошмар, длящийся всю ночь, – это ужасно. Что подсказывает вам интуиция? Чем может быть этот сон? Подумайте и расскажите мне, что приходит вам на ум.

– Я помню, что на днях читала что-то о голодающих в Африке и об армии детей, убивающих все на своем пути. Но я быстро отложила это. После такого чтения я всегда плохо сплю по ночам. Всегда выключаю телевизор, если там показывают убийства, и вы не представляете, сколько раз я уходила из кинотеатра по этой же причине.

– Продолжайте. Расскажите, что вы еще помните об этом сновидении.

– Это все. Я нахожусь в месте, где моя жизнь снова и снова в опасности.

– Подумайте об этих словах: «Моя жизнь в опасности». Произносите вслух свободные ассоциации, которые придут вам в голову. Постарайтесь отпустить свой ум и просто наблюдайте за ним – как бы с некоторого расстояния. Озвучивайте все мысли, которые будут в нем возникать, словно видите их на экране.

Резко выдохнув и снова метнув в меня раздраженный взгляд, Наташа откинулась на спинку кресла и прошептала: «Моя жизнь в опасности, моя жизнь в опасности», после чего замолчала.

Через пару минут я окликнул ее:

– Можно немного погромче?

– Я знаю, что вы хотите услышать.

– И вы не хотите мне это сказать.

Наташа кивнула.

– Попробуйте представить следующее, – продолжил я. – Вы ничего не говорите до конца сессии, и вот время подошло к концу, вы выходите из кабинета – как бы вы себя чувствовали?

– Ну, хорошо, я скажу! Разумеется, моя жизнь в опасности! Мне шестьдесят девять лет. Сколько мне еще осталось? Вся моя жизнь позади, моя настоящая жизнь!

– Ваша настоящая жизнь? Вы имеете в виду ту, что проходила на сцене, в танце с Сергеем?

– Вы когда-нибудь танцевали?

– Только чечетку. Я любил подражать Фреду Астеру, иногда дома, иногда на улице.

Наташа широко распахнула глаза и поглядела на меня с изумлением.

– Шучу. Я один из худших танцоров в мире, но люблю смотреть, как танцуют другие, и могу представить ваши чувства, когда вы выступали перед огромными залами, полными рукоплещущих зрителей.

– Знаете, вы весьма игривы для психиатра. И довольно-таки соблазнительны.

– И как вам это?

– В самый раз.

– Отлично. Тогда расскажите мне о настоящей жизни. Какой она была?

– Она была головокружительной… Толпы поклонников, фотографы, божественная музыка, костюмы и Сергей – поверьте мне, он был одним из красивейших мужчин в мире! И шампанское, и опьянение танцем, и да, безумный секс. Все, что было потом, лишь бледная тень той жизни. – Наташа, поначалу сидевшая на самом краю кресла, теперь расслабилась и откинулась на его спинку.

– Куда сейчас направляются ваши мысли?

– Должна вам кое-что рассказать. В последнее время меня посещает странная мысль – что каждый проживаемый мной день, даже очень хороший день, также является днем страданий, потому что он отодвигает меня еще немного дальше от моей настоящей жизни. Странно, не так ли?

– Это хорошо согласуется с тем, что я сказал ранее. Ваша «настоящая жизнь» как будто все еще существует где-то и поставлена на паузу. И если бы у нас было необходимое транспортное средство, мы могли бы отправиться туда и вы провели бы мне экскурсию. Понимаете, о чем я?

Наташа кивнула, и я продолжил:

– В некотором смысле эта мысль – ключ к пониманию вашего переживания на выставке. Вы искали не только Сергея – вы искали свою пропавшую жизнь. При том что взрослая, рациональная часть вашего сознания понимает, что все преходяще, что прошлое существует только в памяти и ваш прежний мир теперь только воспоминание, набор электрических или химических сигналов, хранящийся где-то в вашем мозгу.

Наташа слушала меня очень внимательно, и я развивал свою мысль дальше:

– Я понимаю, в какой вы ситуации. Я намного старше вас и сталкиваюсь с теми же проблемами. Для меня одной из самых страшных вещей, связанных со смертью, является то, что вместе со мной исчезнет весь мой мир. Мир моих воспоминаний, населенный всеми, кого я когда-то знал. Весь этот мир, кажущийся таким прочным, – пуффф, и исчезнет. На прошлой неделе я занимался разбором коробок со старыми бумагами и фотографиями, рассматривал их, находил фотографии улиц из того района, где жил в детстве, портреты друзей или родственников, которых никто, кроме меня, не видел живыми… Я выбрасывал их, и каждый раз что-то внутри меня содрогалось – будто я видел, как распадается на кусочки мой старый мир.

Наташа глубоко вздохнула и сказала смягчившимся голосом:

– Понимаю, о чем вы. Спасибо, что говорите мне все это. Для меня очень много значит, когда вы рассказываете такие личные вещи. Я понимаю, что вы говорите правду, но такую правду нелегко принять. Знаете, сейчас, вот ровно в этот момент, мысль о Сергее бьется в моем сознании, я чувствую это. Он сражается за то, чтобы остаться там и быть по-прежнему танцующим.

– Хочу еще кое-что добавить о Сергее, – сказал я Наташе. – Мне довелось слышать много рассказов, как люди приходили на встречу выпускников спустя годы после окончания школы и влюблялись иногда в своего прежнего возлюбленного или возлюбленную, а иногда – в кого-то, мало им знакомого. Многие вступали в брак, некоторые отношения складывались счастливо, а другие оборачивались катастрофой. Думаю, большинство из них любили по ассоциации. То, что они любили на самом деле, – это их радостная юность, школьные деньки, мечтательное ожидание будущей жизни, которая еще вся впереди, бесконечная и полная волшебства. Это не любовь к кому-то конкретному. Человек становился просто символом той радости жизни, которую они чувствовали в юности. Я хочу сказать, что Сергей был частью того волшебного времени – вашей молодости, и поскольку он был рядом с вами в то время, вы окрашиваете его образ своей любовью, возлагаете на него любовь.

Наташа сидела молча. Через пару минут я спросил:

– Что вы чувствуете, о чем думаете, пока молчите?

– Я думала о названии вашей книги – «Палач любви».

– Вы чувствуете, что с вами я становлюсь палачом любви?