Все мы творения на день

– А разве не так?

– Вспомните, вы сказали мне, что влюбились в Павла и прожили с ним прекрасную жизнь. Когда вы это говорили, я чувствовал радость за вас и за него. Так что от моей руки должна погибнуть не любовь, а мираж любви.

Молчание.

– Прошу вас, немного погромче.

– Я будто слышу внутри себя тихий голос, который шепчет…

– Что же он шепчет?

– Он говорит: «Черт вас подери, я не отступлюсь от Сергея».

– На это потребуется время, и вам лучше двигаться в своем темпе. Позвольте спросить вас о другом: заметили ли вы какие-то перемены в своем состоянии с тех пор, как мы начали работу?

– Перемены? Какие перемены?

– Вчера вы описывали ужасное, головокружительное чувство выброшенности из жизни, чувство отстраненности от настоящего. Изменился ли как-то этот симптом? Насколько я могу судить, на наших сессиях вы очень даже присутствуете.

– Не буду отрицать, вы правы. Невозможно присутствовать больше, чем я сейчас. Оказывается, если погрузить ноги в кипящее масло, то сознание отлично концентрируется.

– Вы считаете, что я говорю с вами жестоко?

– Жестоко? Нет, не жестоко, но жестко, очень жестко.

Я взглянул на часы: оставалось всего несколько минут. Как бы потратить их с максимальной пользой?

– Наташа, может быть, у вас есть какие-то вопросы ко мне?

– Хм, неожиданно. Да, у меня есть вопрос. Как вам это удается? Как вы справляетесь с тем, что вам восемьдесят и вы чувствуете, что конец все ближе и ближе?

Я задумался над ответом, а она быстро сказала:

– Нет, я не настолько жестока. Простите, мне не следовало спрашивать такое.

– В вашем вопросе нет ничего жестокого. Я рад, что вы его задали. Я пытаюсь сформулировать ответ, чтобы он получился честным. Шопенгауэр как-то сравнил любовную страсть с ослепляющим солнцем. Когда оно меркнет с годами, мы вдруг замечаем прекрасное звездное небо, прежде скрытое от нас солнечным сиянием. Так и меня исчезновение свойственных молодости страстей, порой тиранических, научило больше ценить звезды на небе и многие чудеса существования, которых я прежде не замечал. Мне за восемьдесят, и должен сказать вам нечто невероятное: я никогда не чувствовал себя лучше, никогда не был в большей гармонии с собой. Да, я сознаю, что мое существование приближается к концу, но конец был неизбежен с самого начала. Зато сейчас я дорожу радостями полной осознанности и счастлив разделять их с моей женой, которую знаю почти всю жизнь.

– Спасибо. Еще раз скажу: для меня очень значимо, что вы разговариваете со мной о столь личном. Забавно, но сейчас, пока вы говорили, мне вдруг вспомнился сон, который приснился мне несколько дней назад. Я забыла его, но теперь он очень явственно проступил в сознании. Я шла по пустынной дороге, и мне откуда-то было известно, что последний, кто проходил тут до меня, был мой пес, Балу. Потом я увидела Балу на обочине, подошла, наклонилась и заглянула ему в глаза. Помню свою мысль: «Ты и я – мы оба живые души». А потом я подумала: «Я не лучше, чем он».

– А какие чувства были у вас в этом сновидении?

– Сначала я была очень рада снова увидеть свою собаку. Понимаете, Балу умер за три недели до того, как мы полетели в Штаты. Шестнадцать лет он был моим другом, и я очень тосковала. Можно сказать, что я согласилась поехать в Штаты именно потому, что надеялась развеять печаль в поездке. У вас была собака? Если нет, то вы вряд ли поймете.

– Нет, я предпочитаю кошек, но думаю, что могу понять глубину вашей боли.

Наташа помедлила и кивнула, как будто удовлетворенная моим ответом.

– Да, боль очень глубокая. Муж говорит, что даже слишком. Он думает, Балу заменял мне ребенка. Я, кажется, не говорила вам, что у меня нет детей.

– Стало быть, в сновидении вы идете по той же дороге, что и Балу несколько недель назад, а потом смотрите ему в глаза и говорите: «Мы оба живые души, и я не лучше тебя». Как вы думаете, что пытается сказать вам это сновидение?

– Я знаю, о чем вы думаете.

– Скажите мне.

– Оно говорит, что я иду по дороге к смерти, как Балу.

– Как все живые души.

– Да, как все живые души.

– А вы, что вы об этом думаете?

– Я думаю, что весь этот разговор мне не на пользу.

– Вам некомфортно его вести.

– Еще несколько таких целительных сессий, и мне придется ехать домой на «Скорой помощи».

– Все эти симптомы, о которых вы говорили вчера: чувство отстраненности, отделенности от своей жизни – все это было нужно, чтобы избавить вас от боли, которую переживают все живые души. Давайте посмотрим, с чего мы начали. Вы вошли в мой кабинет с фотографией…

– О нет, не начинайте снова!

– Помню, вы запретили мне об этом упоминать, но я не подчинюсь, потому что это важно. Прошу вас, послушайте, что я хочу сказать. Вы все это и так уже знаете. Я не скажу вам ничего такого, что вы не знаете сами. Но всегда проще отгораживаться от того, что говорит вам кто-то извне, чем когда что-то поднимается из ваших собственных глубин. Думаю, какая-то часть в вас уже пришла к тому же выводу, который я хочу вам предложить. Все это есть в сновидении, где вы идете по той же дороге, что Балу. Я поражен, что этот сон, несущий ключ к нашей загадке, всплыл в вашей памяти ровно в тот момент, когда мы собирались заканчивать. И фотография, которую вы дали мне вначале, должна была стать для меня намеком, в каком направлении мне двигаться.

– Вы утверждаете, что я все это знала? Вы меня переоцениваете!

– Не думаю. Я просто говорю о той части вашей личности, где обитает мудрость.

Мы оба посмотрели на часы. Время сессии закончилось несколько минут назад. Поднимаясь и собирая вещи, Наташа спросила:

– Можно, я напишу вам по электронной почте или «Скайпу», если у меня возникнут вопросы?

– Разумеется. Но помните: я старею. Так что советую не откладывать это надолго.

Глава 4

Спасибо тебе, Молли

Несколько месяцев назад я был на похоронах Молли. Она много лет не только вела мою бухгалтерию, но и была для меня доброй феей широкого профиля, одновременно досаждая своей педантичностью. Наши деловые отношения начались в 1980-м. Я нанял ее извлекать корреспонденцию из почтового ящика и оплачивать мои счета, пока проводил годичный академический отпуск в Европе и Азии. Я вернулся, и вскоре Молли перестала довольствоваться своей скромной ролью и постепенно подчинила себе все мои домашние дела. Она занималась финансами, оплачивала счета, разбирала письма, ведала моими статьями, рукописями, контрактами. Она уволила моего садовника и привела свою бригаду для ухода за нашим садом, а потом свою бригаду декораторов, уборщиков, разнорабочих… Если же работа по дому была небольшой, Молли выполняла ее своими руками.

Остановить ее не было никакой возможности. Однажды, вернувшись домой, я обнаружил на подъездной дорожке несколько грузовиков и Молли. Она стояла у подножия огромного дуба и командовала рабочим, забравшимся высоко в крону, указывая ему, какие ветки нужно спилить. Зная ее натуру, я удивился, что она не залезла на дерево сама. Молли настаивала, что обсуждала со мной обрезку дуба, но я был уверен, что ничего об этом не слышал. Это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения, и я немедленно ее уволил. Я пытался сделать это еще как минимум три раза по другим поводам, но Молли это не волновало.

Если я ворчал по поводу размера оклада, который она хотела получать, Молли напоминала мне – вполне справедливо – о мучительных вечерах, которые мы с женой проводили над чековыми книжками, счетами и налоговыми декларациями, пока в нашей жизни не появилась она, и советовала мне принять на двух пациентов больше, чтобы хватило ей на зарплату. Молли была уверена в своей незаменимости, и должен признаться, мои споры с ней и попытки уволить никогда не были полностью всерьез, потому что я знал, что она права.

Я искренне горевал по Молли, когда она умерла от рака поджелудочной железы, и не сомневался, что не найду никого, сравнимого с ней.

В день похорон стояла прекрасная солнечная погода; погребальная церемония проходила на обширном заднем дворе дома ее сына. Среди приглашенных я с удивлением увидел несколько своих коллег по Стэнфорду. Мне и в голову не приходило, что они тоже были ее клиентами, но я вспомнил, как трепетно Молли относилась к соблюдению конфиденциальности. Когда поминальная служба подошла к концу, я сразу же собрался ехать, поскольку должен был встретить друзей в аэропорту, но у ворот меня окликнули. Я обернулся: ко мне спешил статный пожилой мужчина в элегантной широкополой панаме, его сопровождала очаровательная женщина.