Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

Вижу, что обоим парням моё решение не нравится – они это даже не скрывают, но и меня это совсем не удивляет: когда я был в их возрасте и квалификации, мне такое решение тоже бы не понравилось. Ну что ж, потому им и положено ходить в горы только с инструктором, который знает об опасностях в горах не только из книг, но и из собственного большого опыта. Это ожидание заняло у нас ещё часа два, а, когда туман рассеялся, Лёша начал спуск вниз по верёвке. Я не знаю, оценили ли парни моё решение теперь, когда Лёша достиг конца верёвки, но не обнаружил там полочки, где можно было бы принять нас двоих, а дойти до перемычки ему не хватает верёвки. Я-то был очень рад, что принял такое решение. Представьте себе: он спустился бы туда в густом тумане, мы его не только не видим, но и не слышим, т. к. человеческий голос сильно искажается в таком тумане. Вот и висел бы Лёша на конце верёвки неизвестное время, а мы бы наверху тоже были бы в полной неизвестности. Теперь Лёша начинает искать в направлении перемычки какие-нибудь следы других восходителей (ведь мы находимся на очень популярном маршруте) и, наконец, видит крюк с петлёй метрах в десяти от того места, куда спустился он. Это означает, что он спустился значительно левее того места, куда должен был спуститься. Он его не заметил даже сейчас при отличной видимости, а каково было бы в тумане? Теперь он закрепляет свой конец верёвки и ещё через двадцать минут мы спускаемся к нему и продёргиваем верёвку. Ещё через пять минут мы все выходим на перемычку. Отсюда кажется, что до вершины «рукой подать»: она возвышается прямо перед нами довольно крутым снежным склоном длиной в четыре верёвки, на котором местами блестит лёд. Это значит, что здесь надо одевать кошки и в них идти наверх с попеременной страховкой. Но времени уже 5:30 вечера и мне абсолютно ясно, что в такое время продолжать наше восхождение – безумие. Поэтому объявляю свой вердикт:

– Парни, мне очень жаль, но продолжать наш подъём до вершины мы не можем. Отсюда с перемычки можно спускаться вниз, что мы и должны сейчас сделать. Понимаю, как вам это неприятно слышать, но другого решения быть не может.

Ясно, что им это решение очень не нравится, но они знают, что в альпинизме во время восхождений осуществляется практически военная дисциплина и полное подчинение руководителю восхождения, тем более инструктору. Таким образом, очень недовольные, но совсем невредимые, мы спускаемся к нашему бивуаку возле голубятни до наступления темноты. На утро Евгений Александрович проводит разбор всех восхождений. Когда дошла очередь до нашей группы, и я рассказал о нашем неудачном восхождении, он заключил, что решение о спуске, не дойдя до вершины, было абсолютно правильным. Несмотря на то, что мы не дошли до вершины и, значит, формально не совершили восхождение на 2Б к.т., он, учитывая, что мы там вдоволь налазились по скалам на высоте более 4,000 метров, предлагает нам на следующий день пойти на вершину Архимед (3А к.т.).

Ребята мои обрадовались, что нас выпускают на маршрут следующего уровня трудности, а у меня от этого было смешанное чувство: с одной стороны, приезжая на спортивный сбор, у меня в голове была программа максимум – если мне удастся в таком суровом районе и с такими молодыми ребятами сделать две-три двойки (2А или 2Б к.т.), то я уже буду очень даже счастлив. О тройке (3А к.т.) даже мой воспалённый мозг не мог и мечтать – я понимал, что эта категория трудности мне не под силу. А тут такое предложение, причём у Евгения Александровича почему-то не возникло никаких сомнений о моих возможностях (может быть, он просто не знал, что мне уже исполнилось 69 лет?)! Ясное дело, что я не откажусь от этого предложения, хотя бы потому, чтобы не оставить своих ребят без инструктора. Прямо по пословице: взялся за гуж – не говори, что не дюж. С другой стороны, меня гложет мысль: а вдруг мне будет не под силу это восхождение? Тогда я, во-первых, подведу своих ребят (другого инструктора на сборе для них нет), а во-вторых, потерплю фиаско и опозорю себя в глазах окружающих.

Вот с этими мыслями рано утром следующего дня мы втроём отправились на пик Архимед. По пути на вершину ничего особенного не произошло, а вот на спуске произошло такое, что, на мой взгляд, достойно внимания моего читателя. Когда мы поднялись на вершину, то там обнаружили взошедшую раньше нас группу политехов, которая состояла из инструктора и трёх его участников. Они как раз готовились к спуску и уже сбросили одну из своих двух верёвок на склон для спуска. После традиционного приветствия их инструктор, лет так 35 по имени Саша Терентьев, увидев, что у нас всего одна верёвка, любезно предлагает мне спускаться двумя группами вместе по трём верёвкам. Я, естественно, с благодарностью принимаю это предложение. Тогда он предлагает, чтобы двое из нашей тройки спустились по их верёвке, которая уже закреплена для спуска, а затем последний из нашей связки закрепил нашу верёвку и позволил их двум связкам спуститься по ней. И вот таким способом мы должны были спускаться весь этот длинный снежный склон длиной верёвок восемь. И в этот момент я допускаю серьёзную оплошность: перед тем как начать свой спуск, я был обязан предупредить Андрея, который был в нашей связке последним, что он должен закрепить нашу верёвку наверху и пропустить по ней две связки Сашиной группы. А я этого не сделал и только, когда увидел подходящего к нам Андрея, понял, что нарушил нашу с Сашей договорённость. Получилось так, что мы попользовались их верёвкой, а им такой же возможности не предоставили. Когда я это понял, мне стало невероятно стыдно за это, и я стал кричать Саше, что очень виноват перед ним за содеянное. Таких оплошностей в моей альпинистской практике никогда не было и я отнёс это на счёт эйфории, которая случилась со мной в момент, когда я стоял на вершине, не веря в то, что на самом деле произошло.

Мне кажется, что и Саша понял, что моя оплошность была никак не спланированной, а чисто случайной, и по-своему успокоил меня:

– Исаак, не бери в голову, ничего страшного не произошло.

После этого мы продолжили спуск объединённой командой из семи человек. И вот теперь наступает момент, когда я совершил грубейшее нарушение техники безопасности альпиниста и чуть было не стал виновником спасательных, а, может даже, и транспортировочных работ. А я так гордился тем, что за свою альпинистскую жизнь ни разу не был объектом спасательных работ! А ведь далеко не каждому, кто занимается этим всю жизнь, удаётся такое. Именно из-за этой непростительной ошибки, чуть не приведшей к аварии, я и затеял этот рассказ.

Итак, мы осуществляем спуск по снежному склону крутизной – 45

теперь уже под руководством Саши – естественно, что он во всех отношениях лучше меня. Он сам навешивает очередную спусковую верёвку и командует кому и в какой очерёдности по ней спускаться. Каждый участник спускался так, как ему было комфортно – либо через карабин «пожарником» лицом к склону, либо «спортивным» боком к склону. Я, конечно, спускаюсь «спортивным», потому что это мой любимый способ спуска, если крутизна склона позволяет его использовать. У меня настолько большой опыт его использования, что я не сомневаюсь, что смогу продемонстрировать классную технику перед лицом участников сразу двух групп. Это – самый быстрый способ спуска на некрутых скальных или ледовых склонах. Он так же хорош и на снежных склонах, но надо быть абсолютно уверенным, что на нём не может быть закрытых (невидимых, забитых снегом) трещин, потому что при нём осуществляется ударная нагрузка ногами на склон, значительно большая, чем, когда человек спускается на «пожарнике» лицом к склону и относительно мягко ставя ноги на склон.

Таким вот образом мы спустились на шесть верёвок самой крутой части снежного склона, после чего крутизна склона начала уменьшаться. Саша закрепляет очередную верёвку и велит единственной девочке из его группы идти вниз первой. Она пристёгивается и «пожарником» не торопясь спускается лицом к склону, а Саша её подстёгивает словами «давай-давай быстрей, тут же легко». Наконец, она благополучно спускается на длину всей верёвки и отходит в сторону, освободив её для следующего. Теперь Саша предлагает идти мне. Я быстро хватаю верёвку, закручиваю её вокруг правой руки, удерживаю вес своего тела левой рукой и… помчался вниз – мне же надо показать рекордное время спуска! А поскольку крутизна склона уже 25–30

и девочка благополучно прошла и никаких следов трещин не обнаружила, то я решаю, что могу себе позволить не простёгивать карабин страховочного уса в спусковую верёвку выше себя – во-первых, потому что вероятность трещины равна нулю, а, во-вторых, хочу и на этом сэкономить несколько секунд, чтобы показать публике, как надо быстро и красиво спускаться. Возможно, Саша и заметил, что я умчался вниз без страховки, но не посчитал возможным делать мне замечание. Но возможно, что и он рассуждал так же, как и я. Ясно, что участникам он бы не позволил такую вольность – это, как минимум не педагогично.

Итак, я буквально бегу боком (вниз – это ведь не вверх!) по уже протоптанным следам. Вдруг, пробежав уже метров 25, я… обнаруживаю себя с головой провалившегося в трещину и теперь буквально вишу на верёвке на растянутых в две стороны руках в позе распятого Иисуса Христа, только крестом мне служит натянутая верёвка. Пытаюсь понять, как это могло произойти. И тут же сам себе и объясняю: девочка-то весит меньше меня и шла она осторожно и совсем не торопясь и потому не обрушила снежный мостик, который прикрывал трещину, а я своими почти прыжками очень даже успешно совершил эту работу.

Хочу, чтобы читатель знал, что за 48 лет в альпинизме со мной такое произошло впервые. Но самое интересное даже не это, а то, что первым мне приходит на ум – у меня вообще нет никакой страховки! Небывалый случай! Я понимаю, что наверху находятся четыре здоровых парня и опытный инструктор, которым не составило бы большого труда меня вытащить наверх на верёвке. Но, к моему великому сожалению, они этого сделать не могут, потому что я к ней не пристёгнут, а если они начнут тянуть мою верёвку, они просто сдёрнут меня, и я улечу на дно трещины. А где это дно – в десяти метрах или в двадцати, а может и того больше? Я даже не хочу смотреть вниз, чтобы об этом не думать.

Теперь у меня лишь одна мысль: на сколько времени у меня хватит сил висеть на растянутых руках, а также, сколько времени там наверху потребуется на закрепление второй верёвки, по которой я смогу выбраться из этой западни сам. Наконец, минут через пять над верхней кромкой трещины показывается голова Саши, туловище которого лежит выше по склону, и спрашивает меня жив ли я. Я на это вообще не отвечаю, а прошу:

– Саша, закрепи вторую верёвку, прикрепи к ней жумар в рабочем состоянии и сбрось его мне – я по нему выберусь отсюда с вашей помощью. Пожалуйста, сделай это как можно быстрее – мне здесь очень неуютно.

Теперь я стал думать лишь об одном – только бы хватило сил, и чтобы не подвели меня мышцы моих растянутых рук. Пока что я никаких увечий на своём теле не чувствую, и голова тоже вроде продолжает соображать.

На всё про всё у них ушло ещё минут десять на организацию страховки и вот он – спасительный жумар, прикреплённый к другой верёвке – спускается ко мне. Я хватаюсь за него и прошу Сашу, чтобы они подтягивали меня наверх. Через минуту я уже был вне опасности и поблагодарил своих спасителей за оперативную работу. Как это ни смешно звучит, но после этого эпизода мы вообще развязались и убрали верёвки в рюкзаки – крутизна склона ниже этой трещины вообще стала порядка 10–15

. С этого места каждый шёл без руководящих указаний и так получилось, что мы с Сашей шли рядом и разговаривали. Не подумайте, что мы обсуждали моё падение в трещину – нет, для нас это просто рабочий эпизод на восхождении. А обсуждали мы дальнейшие планы. И тут Саша меня удивил своим предложением:

– Исаак, а давай сделаем совместно нашими двумя группами какую-нибудь тройку (3А или 3Б) в районе Безенгийской стены – уж очень хочется показать студентам Безенгийскую стену вблизи.

Я слышу его предложение в то время, как меня самого не отпускают мысли о моей непростительной ошибке на виду сразу двух групп разрядников. Мне было по-настоящему стыдно за этот эпизод. Но Саша, похоже, отнёсся к нему как к обычному рабочему срыву на восхождении, к которому любой профессиональный альпинист всегда должен быть готов. Конечно, мне было очень лестно слышать его предложение и, не скрою, мне очень хотелось его принять. Однако я решил, что Саша переоценивает мои силы (я-то знаю, что только подход под Безенгийскую стену занимает у тренированных молодых ребят от 6 до 8 часов), а также я опять очень боюсь опозориться, если не оправдаю его доверия. Кроме того, последние годы я стал суеверным и принял сегодняшнее падение в трещину в качестве «предупредительного звоночка сверху». Поэтому, пересилив своё желание, мне пришлось отказаться, сказав, что, я не только выполнил свой план этого года, но даже его перевыполнил. Таким образом, я решил закончить сезон этого года и возвращаться в Питер, а затем и домой в Калифорнию.

Интересно, что всё это происходило 6 августа, а на следующий день мы спустились в лагерь и я объявил начальнику лагеря Анаеву Алию Хусеевичу, что завтра, т. е. 8 августа, я уезжаю и прошу заказать мне билет на самолёт из Минеральных Вод до Питера. Утром человек пятнадцать отъезжающих загрузились со своими рюкзаками в присланный для нас автобус и отправились вниз. Ещё не доезжая Нальчика, нас несколько раз останавливала местная ГИБДД, заставляя всех выходить из автобуса, забирали наши паспорта и уносили их для проверки – небывалая до этого процедура. Все мы ничего не понимали, что же происходит. После того, как я поселился в гостинице аэропорта Минеральные Воды, где мне предстояло провести ночь, я позвонил с мобильного телефона своему партнёру по бизнесу Коле, чтобы сообщить ему приятную новость о том, что я закончил свой спортивный сезон и возвращаюсь в Питер. Вот только теперь стало ясно, что происходит на дорогах всего Кавказа: Коля сначала очень обрадовался, что я уже нахожусь в аэропорту, а затем сообщил, что сегодня началась война в Южной Осетии между Грузией и Россией. Только тут я понял, что мне опять повезло – ведь было совершенно неясно, чем и когда такая война закончится.

Вот так, вполне благополучно закончился этот инцидент. Пора сделать выводы из него: во-первых, никогда нельзя оставаться без страховки во время восхождения; правда, в этом утверждении необходимо соблюдать разумный подход, который формируется только опытом; во-вторых, никогда не ходить на гору одному – если бы я оказался на этом, казалось бы, совершенно безопасном снежном склоне, один, а значит и вообще без верёвки, моя судьба, а с ней и жизнь, была бы решена; в-третьих, из этого эпизода хорошо видно, зачем надо закреплять не только верхний конец спусковой верёвки, но также и её нижний конец: если бы я, как это предписано правилами, сделал себе страховку на скользящем карабине, а во время падения в трещину не удержался на распятых руках, то улетел бы на дно трещины, уволакивая за собой и нижнюю часть верёвки, а скользящий карабин легко бы проскользнул по ней до конечного узла, если бы вообще он был завязан. Одним словом, учись читатель на ошибках других – это лучше, чем на своих собственных.

Трагедия на Эвересте и мой друг Сергей Калмыков

Я уже упоминал Серёжу во 2-й части книги в главе «Неудачная экспедиция на Юго-Западный Памир 1969 года». До этого мы совсем не были знакомы и наши спортивные пути никак не пересекались. С Серёжей мы были ровесники и в то время оба были кандидатами в мастера спорта, но, если я после окончания университета перешёл в ДСО «Труд», то Серёжа после окончания Ленинградского Политеха, начав работать в Ленинградском ФизТехе, остался в студенческом ДСО «Буревестник». Отчасти поэтому нашим альпинистским карьерам не суждено было пересечься раньше, да и позже тоже. Но тогда, в 1969 году, он мне как-то сразу понравился своим внешним спокойствием и надёжностью в альпинистском и не только смысле. Да и виделись мы тогда всего пару раз, к тому же во время лекций, которые их экспедиционный доктор-сексолог давал по вечерам ещё до того, как начались спасательные работы. Ну а после спасательных работ наша команда вынуждена была покинуть Памир и вернуться в Ленинград не солоно хлебавши в связи с запретом восхождения на пик Энгельса по всем маршрутам из-за участившихся камнепадов. С тех пор Серёжу я не встречал и даже не вспоминал, несмотря на мои частые визиты в Питер.

Начиная с 1995 года я, как правило, всегда приезжал в Питер на свои предновогодние каникулы. А там по традиции за 10 дней до Нового года проводился праздник альпинистов города, который я всегда посещал в надежде встретить там своих старых приятелей по восхождениям, но никогда Серёжа там мне не встречался. С одной стороны, это и неудивительно – к этому возрасту даже самые серьёзные альпинисты полностью «завязывают» с альпинизмом. Однако, с другой стороны, почему бы не поностальгировать по добрым старым временам в горах? Очевидно, что к Серёже это замечание не относилось.

Но вот в 2007 и 2008 годах после того, как я летом поработал инструктором со студентами ЛЭТИ в моём самом любимом а/л «Безенги» в Центральном Кавказе, я опять вспоминаю про Серёжу и несколько раз мне даже приснилось, что я с ним в одной связке иду на какое-то серьёзное восхождение в горах Памира. После пробуждения ещё какое-то время меня не оставляет мысль, что хорошо бы разыскать Серёжу в мой следующий приезд в Питер. Когда же я в следующий раз появляюсь в Питере, то, хотя желание это всё ещё в силе, но рассудок говорит: это же смешно – даже и тогда, 40 лет назад, наше знакомство было совсем шапочным, что же говорить теперь – он может даже имени моего не помнить. И вообще, какой у него может быть интерес ко мне сегодня спустя столько лет? В таких раздумьях проходит ещё два моих приезда в Питер и всё с тем же результатом.

А в декабре 2008 года я опять приезжаю в Питер и, как всегда, прихожу на городской праздник альпинистов всё с той же мыслью о встрече с Серёжей, хотя и без всякой надежды – уж если я не встретил его там за последние тринадцать лет, то какова вероятность, что это произойдёт на этот раз?

Однако встреча на этот раз произошла. И вот как это было. На этих встречах первые полчаса до начала официальной части проводится распродажа новейшей литературы по альпинистской и другим экстремальным видам спорта тематике. Для меня это чуть ли не главная причина для посещения – я каждый раз увозил оттуда пол рюкзака интересных мне книг. Теперь я совершенно неожиданно вижу за одним из таких «литературных» столов стоит Серёжа Калмыков собственной персоной и, когда я подхожу к нему, он бросается ко мне со словами:

– Исаак, какими судьбами ты здесь? Ведь всем известно, что ты давным-давно эмигрировал в США.

После моего ответа я сам спрашиваю Серёжу, что он делает здесь и почему я никогда не встречал его на этом празднике раньше.

Из его рассказа стало понятно, что он эти мероприятия не любит и потому

никогда на них не появляется. Его сегодняшнее присутствие здесь связано только с литературой – оказывается, он сделал перевод очень нашумевшей книги американского журналиста Джона Кракауэра «В Разрежённый Воздух» (“Into Thin Air” by Jon Krakauer, 1997). Книга эта о трагедии, которая разыгралась на склонах Эвереста в ночь с 10 на 11 мая 1996 г., когда за один день погибли сразу девять восходителей от переохлаждения и гипоксии после того, как они попали в снежную бурю на высоте выше 8,000 метров. Книга эта имела грандиозный успех не только у альпинистов всего мира, но также и у читателей, далёких от альпинизма, и, по утверждению самого Сергея-переводчика, «она была издана во многих странах мира на трёх десятках языков в количестве более 3 млн экземпляров. После выхода в свет в 1997 г. она в течение 56 недель – дольше года! – оставалась в списке бестселлеров, который ведёт газета «Нью-Йорк Таймс»». К настоящему времени в прокате появилось уже несколько фильмов, снятых по материалам этой трагедии.

Я был хорошо осведомлён об этой трагедии ещё в 1996 году, когда в сентябрьском номере американского журнала “Outside” была опубликована обширная статья Кракауэра, посвящённая ей. У меня до сих пор хранится этот номер журнала. А когда в 1997 году вышел первый тираж книги, я приобрёл её и залпом прочитал.

Далее Серёжа поведал мне, что он начал переводить эту книгу ещё в 1998 году, сразу как только прочитал и влюбился в неё. В начале 2004 года перевод был закончен, но теперь выяснилось, что авторское право на русский перевод уже давно было предоставлено какому-то российскому издательству, которое в том же году и издало книгу в количестве 5,000 экземпляров. Тогда же стало известно, что это право будет в силе ещё три года. Но Серёжа не относится к тем людям, которые отступают из-за такой «мелочи» и решил использовать это время для корректировки и редактирования книги. Наконец, в конце 2007 года, срок этот истёк, и обладатель авторского права получил возможность вновь продать это право Сергею за $1,000. С этого момента Сергей опять включился в работу, теперь уже на издательской стадии. Заплатив типографии свои деньги за набор и печать, он, наконец, получил в свои руки весь тираж в 1,000 экземпляров, который сложил на полу своей спальни и теперь вынужден распространять его сам среди друзей и знакомых, чтобы, хотя бы, вернуть затраченные на её издание деньги.

Узнав, что я хорошо знаком с оригиналом книги, он сходу задаёт мне вопрос:

– Скажи, Исаак, каково твоё мнение о роли Анатолия Букреева во всей этой трагедии?

Тут следует сделать пояснение для читателя, не знакомого с содержанием этой книги:

Большая часть погибших в тот день принадлежала к двум коммерческим экспедициям – одна из них называлась «Консультанты по приключениям», а другая – «Горное безумие». Автор книги, Джон Кракауэр, был клиентом первой экспедиции, а во второй – в качестве главного гида экспедиции работал выдающийся российский альпинист Анатолий Букреев, за которым закрепилось мнение, что он был самым сильным альпинистом в 90-х годах ХХ века. Так как он уже имел опыт восхождения на вершину Эвереста без кислородного баллона, то и в этот раз он тоже решил идти без дополнительного кислорода. Поскольку он был там самым сильным даже и среди других гидов этой и других экспедиций, совсем неудивительно, что он первым из всех участников взошёл на вершину и сидел там целый час, дожидаясь подъёма своих клиентов. В конце концов, ему надоело их ждать, и он спустился в лагерь IV (высота 7900 м) около 17:00, обогнав спускавшихся в своём темпе двух своих клиентов. Через полтора часа, выпив чаю и отдохнув в палатке, он забеспокоился тем, что за это время никто больше с вершины не вернулся. Тогда с кислородными баллонами (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B8%D1%81%D0%BB%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B4%D0%BD%D1%8B%D0%B9_%D0%B1%D0%B0%D0%BB%D0%BB%D0%BE%D0%BD) и термосом с чаем он вышел наверх в поисках своих клиентов. Но теперь резко ухудшилась погода и на фоне сгущающихся сумерек его выход оказался безрезультатным – ему едва удалось самому спуститься к палаткам лагеря IV. В 20:30 в лагерь спустился первый клиент из его экспедиции, но «он не мог ничего толком объяснить», поскольку находился в полном измождении. Около полуночи в лагерь пришли в абсолютно истощённом состоянии второй гид и два клиента (все трое из экспедиции Букреева «Горное безумие»), от которых Анатолий узнал примерную картину происходящего, и что в критическом состоянии находятся остальные клиенты. Примерно в это же время в лагерь спустился шерпа «Горного безумия», который сообщил, что Фишер, руководитель «Горного безумия» и непосредственный начальник Букреева, также нуждается в помощи. Оказав первую помощь клиентам, около половины второго ночи Букреев вышел на поиски остальных, но и эта попытка закончилась неудачей. В следующий выход около двух часов ночи Анатолий нашёл сбившихся с пути и полностью обессилевших трёх своих клиентов и японку из экспедиции, к которой принадлежал и Кракауэр. За следующие два захода ему удалось привести в лагерь двух своих клиентов. Сил на эвакуацию без посторонней помощи, находившейся к тому времени без сознания японки у него уже не осталось.

Вот так вкратце выглядит картина трагедии. И теперь вопрос Сергея, обращённый ко мне, надеюсь, будет понятен и моему читателю, даже, если он не был знаком с книгой Кракауэра. И вот мой ответ на вопрос Сергея:

– Я считаю, что поведение Букреева не выдерживает никакой критики по следующим причинам: 1) Он не должен был идти на вершину без кислородного баллона. Не имеет никакого значения, что он уже делал это раньше, когда совершал восхождение для себя и для удовлетворения своего эго. Здесь же, в экспедиции, он не принадлежит себе, он нанят за довольно большие деньги, чтобы помочь клиентам, заплатившим ещё большие деньги (по $65,000), чтобы взойти на вершину и спуститься в базовый лагерь живыми. Дополнительный кислород был необходим, чтобы все его силы самого сильного альпиниста мира, оставались с ним весь день восхождения – они особенно понадобятся ему на спуске, когда обессилевшим клиентам понадобится его помощь. Любой альпинист со стажем знает, что 80 % всех несчастных случаев в горах происходят на спуске – это, как правило, более лёгкая, но, в то же время, наиболее опасная часть пути. Трудно представить, чтобы этого мог не знать Букреев. А он вместо того, чтобы ждать на вершине или под ней всех своих восьмерых клиентов, наоборот, обгоняя двух из них, устремился вниз к палатке. Он также не мог не знать, что погода в горах, тем более, в таких больших, может измениться за считанные минуты, шквальный ветер, снег и туман могут полностью закрыть видимость. В таких обстоятельствах только очень опытные альпинисты могут отыскать верный путь, но даже и им не всегда это удаётся.

2) Часть альпинистов, среди них почти все российские, находясь под воздействием дворового правила советского времени «наших бьют», склонны делать из Букреева героя, спасшего троих своих клиентов, уже полностью обессиливших и совсем потерявших ориентиры на ночной горе. Нисколько не умаляя в этом факте заслуги Букреева, я никак не могу оправдать других его действий в тот роковой день: на мой взгляд, он должен был идти на вершину не впереди всех, а рядом со своими клиентами; если бы он выполнял свою работу в соответствии со своим назначением в экспедиции, т. е. не ушёл бы с вершины раньше всех, а дождался своих восьмерых клиентов и затем сопроводил их до палаток IV лагеря (а ведь именно для этого он и был нанят в экспедицию!), то вообще не пришлось бы совершать никакого подвига! Да, и то правда – тогда не было бы героя. В моих глазах он более выглядит человеком, не выполнившим свои прямые обязанности, чем героем.

3) Через год после выхода в свет книги Кракауэра, вышла в свет книга Анатолия Букреева под названием «Восхождение» (“The Climb”), которая на самом деле была написана не самим Букреевым, а американским журналистом Weston De Walt со слов Букреева. Эту книгу я тоже приобрёл и тоже буквально «проглотил» её. Она выглядит для меня как попытка Букреева оправдаться за свои, мягко говоря, неправильные действия в произошедшей трагедии. В частности, на стр. 154 он сообщает нам, что на пути с вершины вниз он встретил отдыхающего Скотта Фишера, руководителя экспедиции и своего непосредственного начальника, которому он сказал о своём «намерении спускаться как можно быстрее до лагеря IV, чтобы сидеть там на случай, если спускающимся клиентам понадобятся дополнительные баллоны с кислородом, а также он приготовит там горячий чай и другие напитки». И далее Букреев утверждает, что Фишер его план «выслушал, он видел нашу ситуацию также, как и я, и мы оба пришли к согласию, что мне надо идти вниз. Опять же, я наблюдал за погодой и не видел причин для беспокойства». Я никогда не поверю этому утверждению – это противоречит всем законам советского и российского альпинизма: во-первых, всего одной строкой раньше он пишет, что на его вопрос как Фишер чувствует себя, тот отвечает, что «очень устал и что восхождение даётся ему с большим трудом». И при этом он отпускает вниз самого сильного своего главного гида?! Во-вторых, все восемь их клиентов всё ещё идут вверх и кто знает, что с ними может случиться и какая может понадобиться им помощь – можно только гадать, в каком все они находятся состоянии, если сам руководитель экспедиции и он же их гид уже находится на пределе своих сил. Таким образом, вся защита Букреева основывается лишь на словах Фишера, но правда ли это мы никогда не узнаем – на следующий день три шерпа, вышедшие на помощь Фишеру, обнаружили его неспособным двигаться в 370 метрах (по высоте) от палаточного лагеря IV. Сам Анатолий сумел подняться к нему лишь в 19:00 того же дня, но был вынужден лишь констатировать его смерть.

Выслушав мой ответ, Серёжа говорит:

– Ты знаешь, Исаак, я точно такого же мнения, как и ты, и должен сказать, что здесь, в России, по этому вопросу у меня почти нет поддержки. Здесь я ощущаю, что народ считает: раз это наш выдающийся альпинист, значит по определению он не может совершать неблаговидные поступки.

После того, как выяснилось, что наши позиции по отношению к обсуждаемой трагедии и роли в ней Букреева очень схожи, Серёжа предлагает мне приобрести книгу, на что я отвечаю:

– Серёжа, ну зачем же мне перевод книги, пусть даже очень хороший, когда у меня есть её английский оригинал.

Тогда он отвечает:

– Я понимаю тебя, но я хочу, чтобы и мой перевод стоял на твоей книжной полке рядом с оригиналом. Я хочу, чтобы это было моим подарком тебе в знак нашей сегодняшней встречи, которая, как показывает история, происходит раз в 40 лет.

После этих слов Серёжа берёт экземпляр перевода и делает вот такую надпись на обложке «Исааку Гилютину, в жизни которого Россия и Америка переплелись почти также, как в этой книге, от переводчика. С. К. 28/12/2008» и передаёт её мне. Я с благодарностью принимаю подарок, после чего говорю ему: