Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

Однажды я совершил свой рекорд – взял на гору 14-летнего школьника, по имени Женя Берсон, который тогда перешёл в 10-й класс. Он был сыном моих тогдашних приятелей. Конечно, никого другого в таком возрасте я бы не взял, но Женю я знал, как очень способного спортсмена, который тогда, по его словам, бегал милю меньше, чем за 5 минут, а это отличный результат даже и для взрослого мужчины. Мало того, что мы сходили с ним без всяких проблем, так он ещё был первым из моих напарников, который на восхождении «бежал» впереди меня. Как видите, я совсем не ошибся в своём выборе. Можете себе представить, с каким энтузиазмом он рассказывал своим школьным друзьям об этом своём достижении – мало кому в таком возрасте это удавалось сделать. Когда через три года он закончил среднюю школу (на американский манер High school), кстати, к тому времени будучи президентом её студенческого сообщества, и пригласил меня на торжественное вручение дипломов, то в выставочном павильоне он с гордостью показал мне свой лист ватмана, на котором, красовались главные его достижения за двенадцать школьных лет. В середине самого верхнего ряда красовалась одинокая фотография, на которой он был запечатлён на вершине Шасты с поднятым над головой ледорубом. Вот так мне удалось оставить свой положительный след в жизни совсем молодого человека!

Разность менталитетов или тест горноспасательной службы США

Как—то раз в конце 90-х годов на одной из альпинистских тусовок в Стэнфорде подходит ко мне незнакомый человек, как потом выяснилось, в возрасте 37-ми лет, называет себя Сашей и обращается:

– Исаак, мне сказали, что вы часто ходите на Шасту. Не возьмёте ли вы меня с собой, когда пойдёте на неё в следующий раз? Я здесь совсем новый человек – только два месяца назад как приехал из Минска по рабочей визе программиста и у меня 2-й спортивный разряд по альпинизму. Я уже несколько лет не был в горах и мне жутко как хочется на неё взойти.

А я в тот год уже выполнил свою программу-минимум, т. е. уже успел поклониться своей любимице Шасте. Но, подумал я, кто мне запрещает перевыполнить мою программу-минимум – ведь не обидится на меня за это моя «подружка» Шаста? Взял его номер телефона и сказал, что позвоню, как только появится свободный уикенд в моём рабочем расписании. Уже через две недели такой уикенд появился. Я позвонил ему и сказал, чтобы он подъезжал ко мне в субботу ночью со всем необходимым снаряжением для восхождения. Оказалось, что у него нет не только машины, но даже и необходимого снаряжения. В таком случае я сам заеду за ним, а снаряжение придётся брать на прокат в магазине под горой. Пришлось мне ехать за ним в Walnut Creek – город на восточном побережье залива Сан-Франциско. Поездка к Шасте занимает часов пять и обычно для меня это познавательное время для расспросов своего попутчика. Мне всегда интересно знать, чем сегодня живёт молодое поколение в странах бывшего СССР, какие нравы имеют место в современной школе и университете. До сих пор это всегда было интересно. Но не в этот раз. На этот раз мой собеседник нёс «такую пургу», что я вообще перестал задавать ему вопросы, чтобы не провоцировать его на эту самую «пургу», но он всё равно норовил говорить. Я понял, что на этот раз я сильно «обломился» с попутчиком, однако, деваться было некуда и я включил магнитофон с бардовскими песнями, чтобы хоть как-то оградить себя от его болтовни.

А на горе вот что произошло. Перед началом восхождения я дал Саше, как самому молодому и здоровому (да к тому же и бывалому альпинисту 2-го разряда), нести мою палатку. И мы пошли. Теперь Саша, похоже, решил взять реванш за время, проведённое в машине без разговоров. Он что-то говорил мне без остановки, а я его не слушал и только надеялся, что он заметит отсутствие моего внимания к его рассказам и замолкнет. Но не тут-то было. А у меня к горам отношение, как к религиозному храму: их надо молча созерцать и слушать и уж точно нельзя мешать это делать другим; тогда только они и производят на человека терапевтическое воздействие. Теперь я иду и думаю, как бы мне заставить его замолчать, но так, чтобы это не прозвучало грубостью – нам ведь ещё целых два дня существовать и работать вместе. На этот раз магнитофон выручить меня уже не мог. Наконец, мне в голову приходит отличная идея – я просто увеличиваю темп ходьбы (тогда я ещё легко мог это сделать) в надежде, что, если он пойдёт быстрее, то не сможет при этом ещё и разговаривать – что ни говори, а недостаток кислорода уже должен сказываться. Да, к тому же, мы ведь идём вверх. Интересно, что теперь Саша стал отставать, но, при этом, не прекращал что-то там рассказывать, хотя я уже был на расстоянии десятка метров от него. Тут только я понял, что имею дело с необычным человеком, который страдает недержанием речи и для которого не имеет значения, слушают его или нет. Но, по крайней мере, я нашёл способ не слышать «пургу», которую он нёс, т. е. я решил, что буду идти на расстоянии не более 20–30 метров от него и только буду оглядываться, чтобы убедиться, что он идёт по моим следам. Таким образом, мне удалось найти, как мне тогда казалось, «золотую середину», когда «и волки сыты и овцы целы».

Таким вот образом мы шли целый день, причём вторую его половину мы шли уже по снегу. Часов в восемь вечера начало темнеть и, поскольку солнце зашло за горизонт часа два назад, то снежные ступеньки, по которым мы шли, уже успели покрыться ледовой коркой. Поэтому я решил одеть на ботинки кошки, чтобы не проскользнуть. Оборачиваюсь назад и кричу Саше, что я одеваю кошки и ему советую сделать то же самое. Он никак не отреагировал на мой совет – очевидно, что ему было лень их одевать. Про себя же я подумал, что он же не новичок в горах и уже не мальчик, чтобы и самому это понимать. Оба эти обстоятельства не позволяют мне приказывать ему делать то, что на мой взгляд, необходимо делать. С этими мыслями я одеваю налобный фонарь на каску и продолжаю свой путь наверх. Минут через пятнадцать поднимается сильный и холодный ветер, который затрудняет подъём – он дует сверху горы и стремится сбросить идущего вниз. К счастью, мы идём по пологому склону (не более 15

крутизны). Ещё через час становится совсем темно, и я решаю ещё больше ускорить свой темп подъёма, чтобы прийти на ночёвку, до которой осталось ходу не более получаса, как можно раньше, и, в ожидании Саши, начать делать площадку под палатку, что займёт ещё не меньше часа времени, так как придётся иметь дело с настоящим льдом и в полной темноте. Наконец, поднявшись на последний крутой взлёт, я достиг места ночёвки, где обычно стоит два-три десятка палаток с восходителями. Я едва различаю эти палатки в полной темноте, т. к. все в них уже давно спят, потому что вставать на восхождение будут кто в три часа ночи, а кто и в два. Последние 5–6 лет я уже так поздно на ночёвку не прихожу, но в те годы, которые я здесь описываю, я себе это позволял.

Итак, я в последний раз поворачиваюсь в сторону склона, по которому только что поднялся, и поворачиваю головой туда-сюда, чтобы Саша увидел мой фонарь и понял, куда идти и где я его поджидаю, хотя в этом не было никакой необходимости, т. к. наш путь весь день проходил по глубоким ступеням в снегу и потерять их просто невозможно. Все здесь ходят только по этой тропе, а других троп здесь просто нет. Меня немного озадачило, что я не увидел света его фонаря, но отнёс это на счёт той же лени, из-за которой он не одел кошки. Теперь я быстро иду на ночёвку, нахожу подходящее для палатки место и начинаю, орудуя ледорубом, готовить для неё площадку. Поработав над площадкой минут двадцать, я забеспокоился, почему Саша до сих пор не пришёл. Поэтому иду к краю склона и опять поворачиваю голову туда-сюда, чтобы он видел, куда идти в том невероятном случае, если он потерял снежную тропу. И опять я не увидел света его фонаря – теперь это меня не на шутку стало напрягать. Я вернулся к своей площадке и продолжил её расчищать. Ещё через десять минут я пришёл к выводу, что с ним похоже что-то случилось: теперь я начинаю думать, что он вовсе не альпинист 2-го разряда, а, похоже, просто самозванец, поскольку мне за свою альпинистскую жизнь даже в очень больших горах никогда не приходилось попадать в подобную ситуацию.

А к этому времени ветер ещё больше усилился – мне никогда раньше не приходилось встречаться здесь с таким сильным ветром. Это навело меня на мысль, что ветер мог свалить его с ног, поскольку он не одел кошки и поэтому мог легко поскользнуться, а упав на склон, даже такой пологий, но покрытый коркой льда, (и, учитывая, что я уже не верю в его квалификацию 2-го разряда), то он легко мог укатиться далеко по склону до самой лесополосы. В общем, прихожу к мысли, что идти искать его или, хотя бы следы его падения ночью одному – противоречит всем разумным правилам альпинизма. Смотрю на часы – они показывают пол двенадцатого ночи. В этой ситуации решаюсь на очень неприличный шаг – стучусь в ближайшую палатку и спрашиваю нет ли у них мобильного телефона, чтобы позвонить в спасательную службу. Выясняется, что в ней спят два человека – один из них инструктор, другой – его клиент и у инструктора действительно есть телефон. Тот, который инструктор, спрашивает меня в чём дело, и я объясняю ему ситуацию, после чего он даёт мне свой телефон. Теперь набираю 911 (этот номер в США используется во всех чрезвычайных ситуациях – будь то пожар, вызов скорой или неотложной медицинской помощи), мне почти сразу отвечает служба спасения. Объясняю причину своего звонка – меня переключают на спасательную службу горы Шаста. Теперь дежурный спасательной службы горы начинает меня допрашивать – моё полное имя, домашний адрес и телефон (очевидно, что они тут же автоматически проверяют достоверность моей информации). А затем, чтобы на том конце провода поняли всю чрезвычайность ситуации, я, прежде чем начать докладывать её, говорю, что я кандидат в мастера спорта и много раз был на этой горе, чтобы он понял, что я в этом деле не новичок, и что моей информации можно доверять. И только после этого я объясняю, что же произошло с моим другом. Теперь на том конце провода меня спрашивают полное имя и адрес моего друга, а я отвечаю, что мне известно лишь его имя Саша (Aleksandr) и больше мне о нём абсолютно ничего не известно. А теперь на том конце провода наступает полное затишье – всё, что я говорил о себе, очевидно, прошло проверку, а вот полное отсутствие информации о моём пострадавшем друге, похоже ввело их в ступор, думаю, что на том конце провода в этот момент имела место немая сцена, как в комедии Гоголя «Ревизор». Тут мне пришлось ещё несколько раз объясняться, пока, наконец, мне было сказано следующее:

– Сейчас ложитесь спать, а утром никуда не двигайтесь – ни вверх, ни вниз, сидите в палатке, мы вышлем вертолёт, который обследует склон. А теперь передайте телефон его хозяину (я передаю). Вы, когда пойдёте утром на восхождение, пожалуйста, оставьте телефон Исааку – нам нужно иметь возможность соединиться с ним в любое время.

Инструктор соглашается и передаёт мне телефон. Этот жест, сам по себе, был большой жертвой с его стороны – ведь он ведёт своего клиента на гору за деньги (это стоит – $500) и случись что-нибудь с его клиентом, он лишён возможности немедленной связи со спасательной службой. Затем он спрашивает меня, есть ли у меня палатка, на что я отвечаю, что была, но теперь она у моего друга, которого завтра будут искать спасатели. Тогда он спрашивает, есть ли у меня спальный мешок, я отвечаю «да, есть, он в моём рюкзаке».

– Ну тогда доставайте его и влезайте к нам в палатку.

Я с благодарностью и незамедлительно это и сделал. Такого ещё никогда со мной не было, чтобы на горе перед сном (мы ведь целый день работали без еды!) не съесть хотя бы несколько ложек каши и не выпить кружку горячего чая. Но, на моё удивление, есть мне совсем не хотелось – произошедшее событие начисто отбило и аппетит и жажду. Да было и невозможно ещё напрягать моих «спасителей» ещё и этим. Я лишь узнал у инструктора, что они будут вставать в два часа ночи, чтобы в три часа уйти на гору. После этого я закрыл глаза и попытался уснуть. Однако за всю ночь мне не удалось уснуть ни на минуту: во-первых, ветер ещё больше усилился и крылья палатки под его натиском производили жуткий шум, который не позволял уснуть. Но, безусловно, главным был не ветер, а происшествие с моим «другом» Сашей. У меня не было иного объяснения произошедшему, кроме как: необыкновенно сильный ветер сдул его со склона, учитывая, что он отказался надевать кошки, а в высокогорных ботинках на подмёрзшем склоне, пусть даже и некрутом, очень легко соскользнуть; после этого он уже катился по обледенелому склону, скорее всего, даже не сопротивляясь, до самой лесополосы и теперь, наверное, его тело лежит у первого дерева, в который оно врезалось.

Я уже не сомневался, что попал в трагическую историю и только думал о том, как я теперь должен сообщить об этом его жене. При том, что я только и знаю с его слов, что у него есть жена и ребёнок, но не знаю его фамилии и адреса. Я вдруг вспомнил, что в машине у меня должен быть номер его домашнего телефона, если я случайно его не выбросил. Всю ночь я только об этом и думал, пытаясь придумать какое-нибудь другое, менее трагичное, объяснение произошедшему, но так и не сумел. Когда в два часа ночи прозвенел инструкторский будильник, я спросил у его обладателя:

– Неужели вы в такой ветер пойдёте на гору?

– Конечно, нет, в такой ветер там нечего делать – был его ответ.

И они продолжили спать. Но ещё через три часа, т. е. в пять утра ветер внезапно стих и инструктор решил, что можно идти на гору. Они слегка перекусив, ушли, надев кошки и связавшись небольшим куском верёвки.

Теперь я остался наедине со своими кошмарными мыслями, ожидая обещанного вертолёта. И действительно, в семь утра прилетел вертолёт, сделал несколько кругов и улетел обратно. Ещё через пятнадцать минут получаю звонок на телефон – звонят из спас службы и говорят, что вертолёт никого на склоне не обнаружил и теперь мне надо сидеть на месте и ждать прихода спасателей, которые пойдут по нашей тропе подъёма. Это сообщение лишь убедило меня в правильности моего единственного объяснения о произошедшем с моим «другом».

Интересно, что в это утро из-за сильного ночного ветра только несколько более сильных и опытных человек ушло на восхождение. Остальные остались дожидаться следующей ночи, т. к. 5–6 утра – это слишком поздно для выхода на гору, потому что не очень подготовленные альпинисты могут не успеть вернуться на ночёвку до наступления темноты, а это может легко привести к неприятным последствиям.

Наконец, в 9:30 появляются два спасателя – высокие, спортивного вида и, на моё удивление, с лыжами в рюкзаках. Они подходят ко мне и говорят, что никаких следов моего «друга» на склоне не заметили. Зато, рядом с тропой видели вырытую яму, а в ней палатка синего цвета.

– Да, это моя палатка – восклицаю я – он её нёс в своём рюкзаке. А где же сам Саша?

На этот риторический вопрос ни у кого нет ответа – мы все трое разводим руками. Вдруг во время нашего разговора у одного из спасателей звонит телефон. Выслушав своего собеседника на том конце провода, он говорит, обращаясь ко всем присутствующим:

– Только что спасательная служба получила звонок с горы от кого-то из восходителей, который говорит, что им навстречу спускался странный человек, который плохо держался на ногах и просил у них помощи, но продолжил спуск самостоятельно. Его верхняя одежда – лёгкий анорак – явно не соответствовала холодной погоде. По его словам, он начал спуск вниз, не дойдя до вершины, из-за усталости и холода. Может это ваш товарищ? – обращается он ко мне.

– Всё может быть. Больше я уже ничему не удивляюсь – ответил я, всматриваясь вдаль.

Теперь у меня зародилась надежда, что это он, хотя разум отказывался понимать, как он мог там оказаться? Как он мог пройти через лагерь в два десятка палаток, не разыскав тут меня, и в одиночку (зачем же он просил меня взять его на гору, если он такой любитель одиночных восхождений?) пойти наверх? Мы все (ещё присутствовало несколько человек, которые сегодня не пошли на гору из-за сильного ветра) начали всматриваться вверх на многокилометровый склон, который был перед нашим взором. И действительно, вскоре мы увидели одиночную фигуру, которая шла, пошатываясь, вниз.

– Давайте пока ничего не предпринимать и дождёмся, когда эта странная фигура дойдёт до нас, – сказал один из спасателей.

Ещё через полчаса, когда эта фигура значительно приблизилась, я узнал Сашин анорак и теперь уже не было сомнений, что это он. Тем не менее, пазл никак не складывался и мы с нетерпением ждали, когда он дойдёт до нас. Теперь, когда я понял, что он живой, меня одолела такая на него злость…, столько людей было поднято на ноги для его спасения… Единственное, о чём я сразу же подумал и дал себе обещание, – это держать свои эмоции при себе и ни в коем случае не говорить ему всё, что я о нём думаю – такому человеку не имеет смысла всё это говорить, он всё равно это не поймёт.

Наступает момент, когда он подходит к нам и тогда один из спасателей спрашивает меня:

– Это ваш товарищ?

Как только я утвердительно киваю, оба спасателя, ни слова больше не произнося, одевают свои лыжи и, стремглав, удаляются вниз по склону.

Теперь, стараясь сдерживать свои эмоции под контролем, я задаю ему вопрос:

– Ну, расскажи, как ты оказался наверху?

И вот его рассказ:

– А я как увидел, что ты на последнем подъёме убежал от меня, тогда ещё очень холодный и сильный ветер поднялся, мне стало очень холодно и я решил заночевать там, где стоял. Я вырыл с помощью ледоруба небольшую яму, вытащил твою палатку, положил её в яму и завернулся в неё. А ночью проснулся от жуткого холода и решил идти на гору, чтобы согреться. Вот, собственно, и всё.

Я, еле сдерживая свои эмоции, спрашиваю его:

– Тебе разве не известно, что в горах существует неписанное правило: когда группа сильно опаздывает на ночёвку, все, кто посильнее, стараются максимально быстро дойти до места ночёвки, чтобы готовить площадку для палатки с тем, чтобы ко времени прихода более слабых она уже стояла?

– Я решил, что ты от меня убежал (!?) – отвечает он.

– Хорошо, а ты подумал, как я проведу эту ночь, если у тебя была моя палатка?

Молчит. Тогда я спрашиваю его:

– А как ты умудрился ночью пройти мимо двух десятков палаток и не потрудился отыскать меня в одной из них, чтобы таким образом дать знать, что с тобой всё в порядке?

И на этот мой вопрос ответа тоже не последовало. Да и смотрел он не на меня, а потупив взгляд вниз на склон. Тогда я задаю ему последний вопрос:

– Ты дошёл до вершины?

– Нет, конечно. Там оказалось ещё холоднее, чем было на склоне, когда я был завёрнут в твою палатку. Когда стало невыносимо холодно, тогда я и повернул назад.

А это его заявление звучит и вовсе анекдотично: получается, что альпинист 2-го разряда (если это вообще правда) и человек с высшим образованием оказывается не ожидал, что с набором высоты в 1,000 метров температура воздуха значительно падает!

После этого я вручаю ему бумажку с адресом и номером телефона инструктора, который оставил мне свой телефон и говорю:

– Не забудь отправить ему чек на $30-$40 за все звонки, которые я сделал с его телефона. А теперь пошли вниз.

По дороге мы подобрали мою палатку, завернувшись в которую, он пытался спать прямо на склоне, и продолжили путь к машине. Весь этот путь, не в пример тому, когда мы шли наверх, он, к моей радости, по-настоящему молчал. Я же решил больше не задавать ему новых вопросов, потому что и так уже всё было ясно. Когда мы спустились в деревню под горой, я сказал, что надо зайти в местное отделение полиции, чтобы сообщить им, что он нашёлся живой и невредимый и поблагодарить их за помощь. А ещё мне очень хотелось, чтобы его оштрафовали за ложный вызов вертолёта для его поиска. И я спросил:

– Мы вам должны что-нибудь за вызов спасателей и полёт вертолёта?

– Нет ничего вы нам не должны, вы ведь платили по $25 за пребывание в высокогорной зоне (на высотах выше 3,000 метров) – в эту стоимость входят и услуги спасательной службы.