Эвтаназия, или Путь в Кюсснахт

– Ох, – сказала Анна, – мне тоже дурацкий сон снился. Вспомнила его, пока ты рассказывал. Он на твой совсем непохож. Но… в то же время похож. Какая-то вариация на ту же тему.

– И что за сон?

– Да нет, ерунда… – отмахнулась Анна. В бога она не верила и молилась ему только в тот единственный раз, когда Руву увели на томографию. И то он не внял. Но при этом была суеверна.

Если выйдя из дома, что-то забывала и надо было возвращаться, она всегда смотрела в зеркало. Стучала по дереву, трижды сплевывала, чтобы не сглазить. Она верила, что бывают сны в руку. И, вообще, сны нельзя рассказывать, иначе они сбудутся. Но сейчас не удержалась.

– Мы с тобой катаемся на лодке, а ведь я никогда на ней не каталась. И это, кажется, в тот день, когда мы с тобой познакомились. И река та же. Ты гребешь, на днище плещется вода. Совсем немного. Но я подбираю ноги, чтобы не замочить кеды. Я почему-то в кедах. Вдруг вода начинает хлестать изо всех щелей. И вот я уже по колено в воде. А ты куда-то исчез. Я начинаю искать, но тебя нигде нет. Вдруг под сидением я вижу такой белый пластмассовый шарик величиной с теннисный. Он плавает в воде, и в нем воды полно. Там, где вода, шарик темный и только вверху, где еще осталось немного воздуха – белый. И я понимаю, что ты внутри этого шарика. И надо тебя освободить, а то ты задохнешься. Я пытаюсь вскрыть этот шарик. Но он не поддается. Я ломаю об него ногти и думаю как-то отрешенно: «Нет, уже не успею». И такая на меня наваливается тоска… А шарик вдруг превратился в ракушку. Я легко ее открываю, но там много песка. Я начинаю его разгребать. Сначала руками, а потом вдруг появляется детская такая пластмассовая лопатка. Я начинаю, что есть сил, рыть ею. Но песка так много, как в Сахаре. А лодки уже нет. Я стою на коленях. Песок горячий. Вокруг меня уже целые отвалы. Я понимаю, что тебя в этом море песка не найти. Но продолжаю судорожно копать. И вдруг отрываю. Ты маленький и такой засушенный, как мотылек. Я страшно боюсь, что поврежу тебе, что-то у тебя отломится. Я осторожно тебя освобождаю от песка и поднимаю на ладони. Ты такой невесомый и… неживой. Тут я просыпаюсь в ужасе и в слезах. Говорю же, дурацкий. Не надо было рассказывать…

– И вправду похожие сны, – сказал после долгой паузы Рува. – Словом, исход один – или расстреляют, или скелетик в песке.

– Ах, ерунда это все… – снова повторила Анна. – Вот пройдешь курс облучения, и все как-то образуется…

Она чувствовала, что ее голосу не хватает убедительности. И вдруг, возможно, впервые, поняла, что и сама в это не верит.

***

Через несколько дней Рува почувствовал сильную боль в печени и в ноге. Они снова поехали в больницу. Врач увеличил дозу обезболивающих. Они вышли из кабинета. А потом Анна сказала, что забыла какие-то бумажки, и уже одна кинулась обратно.

– Доктор, что же делать? Может, операция?

– Нет, операция бесполезна. Только увеличит мучения. У него же… метастазы. По всему телу…

Анна встала и пошла к двери, чувствуя, что шатается. Но, выходя в коридор, постаралась сделать беззаботное лицо.

– Что сказал доктор? – спокойно и даже как бы с улыбкой спросил Рува.

– Ничего не сказал. И о чем? Я только взяла бумажки и вышла.

– Долго же ты их брала. Полчаса прошло.

День ото дня боли становились все сильнее. Но вечер пятницы был хорошим. И Рува впервые за эти дни спокойно уснул.

***

А утром в субботу у Веры дома раздался телефонный звонок. «Кто это в такую рань?» – раздраженно подумала она. Это звонила Анна:

– Рува ушел.

– Куда ушел? – спросонья не поняла Вера.

– Нет его больше. Умер. Во сне. Кажется, не мучился. Болей у него с вечера не было. Я еще подумала, что лекарства помогли. Даже заснула. А когда проснулась, он уже был весь холодный. Нет, не мучился…

– К вам приехать? – спросила Вера.

– Да, если можно. – Вера услышала, как на другом конце провода голос дрогнул. – Мы… Я буду рада.

Вера кое-как привела себя в порядок и поехала. Она автоматически вела машину, а в голове вдруг всплыли строчки израильского поэта Ханоха Левина, случайно прочитанные когда-то:

…Кто нарушил шабат, тот сгинет в шабат.

Тот сгинет в шабат от боли и страха крича.

И ничто его не спасет, ни главврач, ни два главврача,

Ни сестричка, чьи груди пропахли от разных микстур.

Ни даже молитва, что он произнес в Йом Кипур

Вера едва прикоснулась к звонку, как дверь распахнулась, словно Анна стояла около нее.

– А, это вы, – сказала она с некоторым, как Вере показалось, удивлением и умчалась куда-то. Вера не знала, что ей делать. Она закрыла входную дверь и прошла на кухню, где довольно долго сидела в замешательстве. Потом услышала:

– Где же вы?

Голос Анны звучал чуть ли не капризно. Потом она вбежала в кухню и нетерпеливо сказала:

– Пойдемте же, пойдемте скорее – посмОтрите на него. Он такой спокойный, такой красивый…

И снова бросилась назад. Вера робко пошла следом.

Рувим лежал на кровати, аккуратно до груди укрытый одеялом. А над одеялом сияла белизной рубашка. Он, действительно, лежал спокойный, даже умиротворенный.

– Вот, рубашку ему приготовила свежую, – говорила Анна. – И одеялом прикрыла, чтобы не мерз.

Она поминутно поправляла ему то рубашку, то волосы. Вере это напомнило, как суетятся мамаши, отправляя ненаглядное чадо на концерт в музыкальной школе, где будущий Гилельс должен отбарабанить какой-нибудь «Турецкий марш». Вдруг луч солнца из окна упал на его лицо. Тут она всплеснула руками и запричитала:

– Ох, а вот мы сейчас занавесочку-то, занавесочку… Чтобы солнышко в глазки не светило.

Она бросилась к окну и задернула довольно плотные портьеры. Комната сразу погрузилась в полумрак.

– Вы уже сообщили в Хевра Кадиша? (религиозная организация в Израиле, оказывающая погребальные услуги) – спросила Вера.

– Что?.. – не сразу поняла вопрос Анна. – Нет, совсем об этом забыла.

– Хотите, я позвоню? – предложила Вера.

– Да, спасибо.

В Хевра Кадиша долго не отвечали. А когда ответили, Вера попросила увезти тело.

– Шабат, геверет. Мы приедем после его окончания.

– Как? Только вечером? – возмутилась Вера. – Вы же работаете даже в праздники.

На том конце трубки поупорствовали, и нехотя согласились приехать через три часа. Вера продиктовала адрес, еще что-то ответила на вопросы невидимого еврейского Харона. Он все записал. Ждите… Тут Анна снова запричитала:

– Вот, маленький, скоро приедут и увезут тебя. И ничто тебя больше не потревожит – ни дождик, ни солнышко.