Дожить до 120

– Эх, Костя, как говорится, меньше знаешь, крепче спишь. Кроме того, боюсь сглазить. Одно могу сказать – возможно, мы с вами попали в сказку, – загадочно ответил обычно столь словоохотливый Хаскин и тут же перевел разговор на другую тему.

Что ж, не хочет говорить – не надо. Я не из тех, кто лезет в душу со своими расспросами.

***

Сказка, на которую намекал Хаскин, между тем становилась былью. Причем, в масштабах и в сроки, которые нам и во сне привидеться не могли. Месяца через три Илья Львович позвал меня «на смотрины». За мной прибыл роскошный черный мерседес и привез в один из живописнейших уголков ближнего Подмосковья. Холм, на который мы въехали, был перегорожен высоким и глухим забором. У входа стояла стеклянная будка с вертушкой – пропускной пункт. Рядом с будкой прямо на травке сидело несколько охранников, нежащихся под майским солнышком. На каждом военизированная униформа с эмблемой – молния, низвергающаяся с небес на землю. Из-за забора доносился яростный лай собак.

«Ого! Куда это меня привезли?» – только и успел подумать я, как из будки выскочил Илья Львович. Лицо его лопалось от удовольствия.

– Вот, Костя, теперь это все наше! – воскликнул он в упоении, глотая еще больше звуков в каждом слове, чем обычно. – Да, да, не удивляйтесь. Теперь не мы двое, а целый институт будет заниматься библейскими кодами.

– Институт? – переспросил я, не веря собственным ушам. – Но зачем? По-моему, вы и так неплохо справлялись. А это все, – я окинул рукой пространство вокруг, – это же огромные тыщи.

– Миллионы, – гордо поправил Хаскин.

– Откуда же?

– Нашлись добрые люди… – уклончиво ответил он. – Хватит, сказали они мне, работать по старинке. Скромность, сказали, конечно, украшают настоящего ученого, но жизнь человеческая, увы, быстротечна, и было бы непозволительным упущением, чтобы свои открытия глубинных тайн бытия вы делали «на коленке». И, если честно, эти добрые люди тысячу раз правы. Словом, предложили открыть частный институт под моим, так сказать, руководством. Я уже и штат сотрудников начал нанимать. Лучших из лучших!

Всю роскошь места я разглядел, когда вошел в утопавшее в зелени здание института. Оказалось, что это с виду небольшое изящное строение имеет три этажа и еще один располагается под землей. Там было собрано все оборудование, которое теоретически могло понадобиться. И оно уже работало, потому что снизу шел тихий, но постоянный гуд. На этажах еще пахло свежей штукатуркой и краской, но кое-где уже шла работа – по коридорам расхаживали, смотрели в окна на лужайку или, собравшись в кучку, дымили сигаретами новоявленные сотрудники.

Илья Львович завел меня в просторный кабинет и сказал, ухмыляясь:

– А это, Костя, ваш!

– Мой что? – удивился я.

– Ваш начальственный кабинет. Вы теперь руководитель группы. А гройсе начальник…

– Я?

– А кто же? Мы с вами начинали, так не кину же я вас на переправе? Вы только списочек составьте лучших в вашем деле. Пусть работают под вашим началом. Человек пять-шесть, а дальше по мере надобности.

– Я не потяну… – испугался я.

– Потянете, – усмехнулся Хаскин. – Руководить – это вам, Костя, не кайлом ворочать. Но, повторяю, чтобы лучшие из лучших.

– Так лучшие-то все при деле. И дорого стоят.

– А вы им предлагайте вдвое, втрое больше, чем они сейчас получают.

– Выходит, Илья Львович, моя лафа кончилась? И придется мне отсиживать с девяти до шести в этом роскошном кабинете?

– Ни в коем случае, милый Костя! Из дома будете работать и… руководить. Ну, когда уж совсем что-то важное, за вами машина с шофером будет подана. Как у больших…

«Да, дела… – подумал я. – Точно как в сказке». А Хаскин продолжал:

– Одна только и осталась проблема. Никак не могу название звучное придумать для института. Он, конечно, будет неофициальным и закрытым, но все же… Надо хоть между своих его как-то называть.

И тут у меня само выпелось:

– Институт по извлечению божественной информации.

Илья Львович подумал, хмыкнул и сказал:

– А что, неплохо. Сокращенно получается «ПОИБИН». Вы, Костя, охальник.

– Ох, об аббревиатуре я не подумал, – смутился я.

– Вот и хорошо. Даже отлично. Название-то неофициальное. Так сказать, для служебного пользования. Напоминает мне книжку Зиновьева «Зияющие высоты». Читали?

Я отрицательно покачал головой.

– Ну да, чукча не читатель, чукча программист. А зря не читали. Великая книжка. А почему я ее вспомнил? Там фигурирует город Ибанск, а у нас будет институт Поибин. Очередной пример того, что идеи носятся в воздухе и порой залетают в совершенно неподходящие головы.

Как бы там ни было, хотя официально институт оставался безымянным, но мое название вкупе с неприличной аббревиатурой прижилось, и вскоре все сотрудники автоматически повторяли «ПОИБИН», так что непосвященные вздрагивали.

***

Уже через пару месяцев под началом Хаскина в абсолютно засекреченном ПОИБИНе работало человек сорок. В большинстве, его знакомцы по мехмату и «мои» программисты. Я составил «списочек», ибо мы так или иначе знаем звезд в своей области. Все пятеро были, что называется, программисты милостью божьей. Не мне чета. И я индивел при мысли, что мне придется ими «руководить». Но ничего, очень скоро привык.

Среди сотрудников встречались и экзотические персонажи – лингвисты, религиоведы и антропологи. В основном, моего возраста. Но не только институт, напичканный ультрасовременным оборудованием, с гигантскими зарплатами сотрудников, с охраной и личными шоферами, оказалось главным новшеством. Наша с Ильей Львовичем жизнь круто изменилась.

Очень скоро Илья Львович пристрастился проводить «производственные совещания» в элитных ресторанах. Тогда я впервые отведал лобстеров, устриц, билтонг из страусятины и прочие яства, запивая их дорогими коньяками и винами. Но в таких злачных местах не только ведь еда и алкоголь, но и элитные «девочки», готовые для уважаемых клиентов на всё. И вот тут я, полукалека, вечно голодный в смысле секса, пустился во все тяжкие. Да, стал пользоваться услугами жриц любви. Они были умелы и уважительны. Ни слова, ни косого взгляда на мои дефекты с их стороны ни разу не было. И я почувствовал себя куда увереннее. Надо сказать, что в такого рода забавах Хаскин никогда не участвовал, храня верность «своей старой кошелке», как он ласково ворчал, поминая свою супругу.

А еще через три месяца, Илья Львович, поедая мамины пирожки, сообщил, что отправляет меня в знаменитую немецкую клинику, где, говорят, тамошние врачи творят чудеса, устраняя дефекты двигательного аппарата. «Может, и вам, Костя, они помогут», – сказал он, громко чавкая. Мама после этих его слов всплеснула руками, прослезилась и бросилась обнимать «благодетеля», изрядно этим смущенного.

Это был мой первый выезд за границу. О своих германских впечатлениях рассказывать не стану. Читатели, верно, знают о «загранице» куда больше, чем я. Поездка в клинику оказалась не напрасной. Нет, чудодейственного исцеления не произошло, но костыли я таки смог отбросить, заменив их изящной тростью, на которую все же приходилось опираться при ходьбе. Что ж, это лишь придавало дополнительную импозантность молодому господину. Словом, вечные мои комплексы были забыты, и временами я даже начал нравиться сам себе.

***

У генерала Пронина вошло в привычку опрашивать всех свидетелей в надежде отыскать хоть малейшую зацепку. Но нет, всё было напрасно. Тем не менее, генерал с маниакальным упорством продолжал эти бессмысленные расспросы. Убийство Федора Степановича Грушина стало последним по времени из этой серии.

В две минуты четвертого секретарша доложила: К вам – Людмила Теодоровна Грушина. Пригласить?

Пронин кивнул, и почти тут же в кабинет уверенно зашла молодая и весьма эффектная женщина. «Задорная и стильная», – так определил про себя Пронин. Черная складчатая юбка и бесформенная темно-серая кофта, явно найденные впопыхах в материнском гардеробе или у соседей, дабы обозначить траур, не только не скрывали, а даже подчеркивали стройность и изящество фигуры. Точно так же, как усталое лицо, заплаканные глаза с наспех наложенной косметикой подчеркивали гладкость и ухоженность кожи. Короткая стрижка придавала ее облику что-то мальчишеское. Такой тип всегда нравился Пронину.

– Танечка, организуй нам, э… – окликнул он секретаршу и, обращаясь уже к гостье, спросил: – Чай, кофе?

– Кофе, спасибо.

Пронин по-отечески приобнял гостью, подводя ее к одному из двух кресел, стоящих в углу кабинета.

На работе Пронин сибаритства не допускал. В его кабинете не было ничего лишнего. На стене – портрет главы государства. Большой лакированный стол. Крутящееся кресло. По стенам – стеллажи, заставленные кластерами. У окна, открывавшего вид на знаменитую площадь, кадка с фикусом. А в углу – журнальный столик и два кожаных кресла для доверительных разговоров.

–Тэк-с, позвольте прежде всего выразить вам мои искренние соболезнования.

– Спасибо.