Я вернусь через тысячу лет. Книга 2

Никто его не тронул.

В центре второй палатки так же лежал тюк, и к боку его так же был приторочен ремнём геологический молоток.

И всё повторилось. Я выгнул внутрь лишь первые петли и вогнал в землю лишь первые колышки. А Тор уже пошёл по кругу на противоположной стороне парашютного купола. И Сар, поглядев на нас, сам попросил у меня молоток – протянул за ним руку.

Пока они увлечённо стучали молотками по дюралевым колышкам, – им явно нравился этот звон! – я захлопнул верхний клапан, стремительно скинул на тюк верхнюю рубашку, затем – нижнюю, и снова натянул верхнюю – с карманами и радиофоном. У меня их было два – на руке и на рубашке.

На это ушли секунды, шерстяная нижняя рубашка осталась на тюке.

День разгорался. Становилось жарко. Помощники мои почти обнажены, а я – с севера – в двух рубашках…

Переодевание моё интереса не вызвало. Тор и Сар взглянули мельком, искоса, и продолжали стучать. Пока они закончили, я ещё и тюбики витаминной пасты рассовал по карманам.

– Тебе нравится этот молоток? – спросил я Сара, когда он выпрямился.

– Нравится.

– Возьми его себе.

– Я отблагодарю тебя, – ответил он точно так, как Тор. Будто слышал его ответ.

Хотя и не слыхал.

Может, это привычная для племени формула? Вроде нашего «спасибо»?

– Какая белая хижина тебе больше нравится? – спросил я Тора. – Бери любую! Живи в ней!

– Потом, – ответил он. – Когда убьём хуров.

– Пойдём на Кривой ручей, – предложил я и натянул ранец.

– Пойдём, – согласился Тор.

Ленту и ложку он оставил в палатке, рядом с тюком. А молоток из рук не выпускал. Как и Сар… Видно, сразу поняли, что это орудие годится не только для забивания колышков.

Мы шли по лесу к северу минут пятнадцать. С километр, значит… Между деревьями мелькали иногда купы с копьями и луками. По пути присоединился к нам и второй «гвардеец». В руках его были два копья, за спиной – лук, справа – пучок длинных стрел. Одно копьё он сразу отдал Сару.

Опушка пришлась как раз на высокий обрыв. Несколько деревьев, подмытых ливневыми водами, съехали по обрыву к видневшейся внизу воде. Чёрные корни поднимались над коричневой глиной славно угрожающие щупальца внушительных спрутов.

Ручей внизу был невелик, хотя полную панораму и скрывал кустарник. Но обрыв оказался просто замечательный! И весь противоположный северный берег – как на ладони. Лучшего места для обороны не найти. Вождь знал своё дело!

По ту сторону ручья лес начинался не сразу. Широкая низкая зелёная с песчаными проплешинами пойма подходила вначале к полосе кустарников, и только за ними поднималась опушка другого леса.

При таком рельефе местности, хуры, знавшие сюда дорогу, могли рассчитывать только на темноту и полную внезапность нападения. Больше тут не на что надеяться.

Однако внезапность испарилась. И если бы кто-нибудь предупредил об этом хуров, они спокойно могли бы поворачивать домой.

Судя по всему, селение купов вовсе не случайно оказалось на нынешнем месте. С юга от него, очень близко, бежала река с островом. С севера прикрывал замечательный обрыв Кривого ручья. Вождь знал своё дело!

Собственно, теперь всё главное стало мне ясно. Вряд ли высунутся хуры из противоположного леса до темноты. Это было бы совсем неразумно. И вряд ли в темноте опасны для них на широкой пойме стрелы купав. По сути это будут слепые стрелы.

Главная битва предстояла на обрыве. Хуры – вверх, купы – сверху… Не зря вдоль опушки лежало на земле немало суковатых дубин. По лесу с этими палицами не разгуливали. Они ждали своего часа на месте.

Купы на опушке пока не таились – ходили свободно. Видно, надеялись на разведчиков, которые предупредят о приближении врага. Однако костров не жгли и на обрыв не спускались. Пересчитать воинов мне сразу не удалось – они не сидели на месте, но, думаю, их было около тридцати. Как и хуров… При выигрышной позиции, у купов были все шансы на успех. Даже и без моей помощи.

Но вот сколько голов тут размозжат дубины? Сколько животов проткнут копья? Скольких похоронят потом? Если не вмешаться…

Ходил я по опушке как под конвоем – справа Тор, слева – Сар. Оба с молотками, которые при обороне могут быть гораздо полезнее дубин. У других воинов молотки вызывали явный интерес, но никто не просил их, даже и посмотреть. Только взглядами оглаживали купы новое незнакомое, но совершенно понятное оружие.

На моей совести теперь было, чтоб оно не опускалось на головы других людей.

…До темноты дел тут не оставалось. Сейчас бы к вертолёту! Вот там работы полно! Как бы повежливее оторваться от конвоя?

А, собственно, в чём проблема? Летающим они меня уже видели.

– Я вас покину сейчас, – сказал я вождю. – Надо подготовить огни неба. Чтоб обрушить их на хуров. К темноте вернусь.

– Удачи тебе! – прозвучал в моём мозгу ответ Тора. И звуковой ряд я услышал:

– Ухр!

Что ж, первое слово на языке купов поймано.

– Не снимайте дугу! – попросил я одновременно Тора и Сара и показал на свой мыслеприёмник. – Вечером нам надо поговорить.

Оба не ответили. Только улыбнулись. И улыбки показались мне сожалеющими: вероятно, решили, что я трусливо убегаю с поля боя.

Убедить их сейчас в чём-либо ином я никак не мог. И торчать тут полдня без дела – тоже. Пусть пока думают, что хотят. А меня ждут другие заботы.

Я врубил движок, через минуту был над деревьями, и оборонительная линия купов скрылась за стеной леса.

4. «Как жаль, что мы понимаем это только сейчас!»

Мегафон висел в вертолёте на самом видном месте – напротив входа. Новенький, сверкающий, с регулятором громкости до самых оглушительных децибелов.

«Спасибо, милая Розита! – мысленно поблагодарил я. – Ты даже не представляешь, сколько жизней может спасти сегодня твоя предусмотрительность!»

За все три года нашего знакомства одни только приятности приносило общение с этой прелестной женщиной – и на Земле, в лагере астронавтов «Малахит», и в космосе, и здесь, на планете Рита. Многие события Розита словно предвидела, продумывала наиболее вероятный ход и незаметно готовила к ним окружающих. Она всегда умела сказать нужное слово в любой обстановке или просто разрядить её милой улыбкой. Она писала пронзительные собственные песни и бесподобно исполняла песни чужие. Она лихо плясала, и никогда мне не забыть, как в безднах космоса, на полпути к этой зелёной планете, и пятнадцати парсеках от родного дома, отплясывали мы с Розитой огненную кубинскую «байлю».

У этого танца и название-то лихое: «веселись!»

Хотя с чего нам тогда в космосе было особенно веселиться? С того, разве, что живыми вылезли из первой половины анабиоза?

И лишь в одном Розита чудовищно промахнулась, одного не разглядела загодя – может, самого главного для себя! – глубин Женькиной души.

Тогда, в знаменитом уральском «Малахите», который казался нам, юным, чуть ли не пупом Галактики, обаятельная кубинская девчонка, видимо, чувствовала себя поначалу почти провинциалочкой. Так, по крайней мере, думается мне сегодня… И высокий широкоплечий уверенный в себе Евгений Верхов, уже имевший известность молодого изобретателя, наверняка представлялся ей надёжной опорой и защитой на всю жизнь.

Ясно ведь, что она его выбрала, а не он её. Столько парней крутилось вокруг этой красавицы… Она выбирала!