Усобица триумвирата. Часть первая. Любимая княгиня

– Что за чепуха?

Святослав попросил принести свой меч, на всякий случай, Изяслав велел своим гридям сделать то же самое. Подпоясавшиеся оружием, Ярославичи двинулись навстречу неизвестным. Только поговорили об опасности, и сразу невесть что возникает! Как не быть после этого суеверным?

К тому моменту, когда они дошли до Боричева спуска из детинца[30 - Дети?нец – центральная часть древнерусского города, одно из названий внутренней городской крепости. Сам город расстилался под стенами детинца, вокруг него, тем находясь в меньшей безопасности], стало видно, как за Хоревицей[31 - Хоревица – холм, небольшая гора, возвышенность на территории современного Киева, предположительно нынешняя Юрковица (Лысая гора). В те времена – в его северном предместье.] неторопливо двигаются нестройные ряды всадников. Судя по тому, что никакой организации у этого отряда не было, можно было сделать вывод об их мирных намерениях. Да и отряд ли это? Чем ближе он приближался, тем больше походил на сброд, хотя откуда у сброда были бы дородные кони? Не разбойничья ли это шайка? Изяслав и Святослав, в окружении сотни дружинников, встали поперёк дороги. Незнакомцев было примерно в два раза меньше. Среди них вскоре разглядели одну женщину, что вовсе повергло в шок присутствующих. Расстояние сокращалось, внешний вид сделался хорошо различимым. Вместо плащей на спинах висели серые шкуры, капюшоны были выделаны из голов животных, так что если накинуть их, то звериные морды окажутся на лицах. Несмотря на то, что всадники не состояли из незрелых юнцов, подбородки их были в основном гладкими, и Святослав понял, что они тщательно выбриты.

В нескольких шагах от преграждающих путь, кони остановились. Ехавший первым спешился легко и грациозно, не свойственной грубым, богатырского вида дружинникам манерой. Его чёрные, как смоль, длинные волосы, были как грива зачёсаны назад и переплетены несколькими прядями с украшениями, похожими на амулеты. Такие же чёрные глаза были так густо обрамлены ресницами, что походили на обведенные углем. Изогнутые брови, как крылья ворона в полёте, серебряная серьга в ухе, чёрные одежды, чёрные высокие сапоги под самое колено – незнакомец выглядел непостижимым дикарём из мест, в которых никто из здешних не бывал.

– Несмотря на то, что я не предупредил о приезде, – заговорил он на понятном и обычном для всех языке, чего никто уже и не ожидал, – вы всё равно меня встречаете, как это любезно, братья!

Изяслав почти оскорбился, услышав это обращение. Подоспевший Всеволод хотел громко спросить, кто таков этот явившийся чужак? Но Святослав успел опередить их и, выступив вперёд, увидев, что прибывший высок, как он сам – пожалуй, до них двоих здесь никто не дотягивался, разве что пара прославившихся своим трёхаршинным ростом[32 - Аршин – около 71 см, соответственно 3 аршина – около 2 метров 13 сантиметров.] витязей из охраны великого князя – интуитивно догадался, кого перед собой лицезреет:

– Всеслав? – обратился он. Ему навстречу просияла белоснежная улыбка, непривычно обнаженная на мужском лице без какой-либо растительности.

– Он самый, – распахнул приезжий объятия и, переняв инициативу, заключил в них Святослава и похлопал по спине. Всеволод Ярославич позади того перекрестился. – Ну, будем знакомы!

– Всеслав Брячиславич, – отвесил неглубокий поклон Изяслав, после чего тоже принял объятия. – Вот уж не думал, что когда-нибудь повидаемся…

– Меня не известили о смерти вашего отца, – сказал Всеслав, и все напряглись, пытаясь услышать в этом обвинение. Ему ведь действительно никто гонца не посылал, посчитав, что раз никаких связей между Ярославовым домом и той ветвью рода не водится, то и возобновлять нечего. Но голос полоцкого князя был мил, доброжелателен и радушен. – Примите мои соболезнования. Я потерял отца десять лет назад, и знаю, как это тяжело.

– Спасибо, Всеслав, нам всем греет душу твой приезд, – почти искренне заверил Изяслав. Ещё три месяца назад они думали, что Полоцк создаст им проблемы, а теперь наблюдает вежливого, хотя и странного человека, совсем не собирающегося развязывать войну.

– Это что, шкуры убитых волков? – неловко поинтересовался Всеволод, оглядев дальнего родича.

– Это шкуры мёртвых волков, – поправил его Всеслав.

– Какая разница?

– Подумай, – улыбнулся тот ему и, обернувшись, жестом подозвал единственную в своей свите женщину. Из седла выпрыгнула похожая чем-то на Всеслава брюнетка. Её голова не была покрыта, что вызывало несмелый ропот осуждения в толпе, но зато на тёмных волосах ярко выделялся серебряный обруч, инкрустированный жемчугом и янтарём. В отличие от Всеслава, о ней можно было с уверенностью сказать, что глаза её подведены, а потому смотрелись и пугающе, и зачаровывающее. – Это моя княгиня – Нейола.

– Ты привёз с собой жену… – залюбовавшись ею, растерялся Изяслав, как на это отреагировать. Обычно жён возили с собою только в том случае, если намеревались остаться надолго. Насколько же к ним приехал Всеслав?

– Да, моя прекрасная половина не должна скучать дома, – озорно поглядел он на неё, – и куда я сам без неё?

– Сколько можно порог оббивать? – сказал Святослав, разворачиваясь к детинцу Киева. – Пройдём во дворец, отметим знакомство…

– Я слышал от встречных людей, что у вас готовится свадьба? – уточнил Всеслав. – Надеюсь, я не помешаю?

– Напротив! Больше гостей – к почету и славе хозяев дома! Ты будешь почетным гостем, Всеслав! – хлопнул в ладони Изяслав, потерев их.

– А ты крещёный? – встал на пути Всеслава Всеволод. – Прости, я это спрашиваю не из пустого любопытства…

– Нет, я не принимал христианства, – смело посмотрел в глаза спросившему полоцкий князь. В толпе дружинников и подступивших любопытных опять послышались охи и цоканье языками. Святослав попытался подать младшему брату знак, чтобы тот прекратил это, но тот не заметил.

– В таком случае, прости, но тебе придётся войти не через эти врата, а вон те, – указал он на Подольские ворота у Копырева конца[33 - Копырев конец в Древнем Киеве был районом для иноверцев – язычников, зороастрийцев, мусульман и иудеев, всех, кого заносило в православный город], – так полагается…

Всеслав посмотрел туда, куда ему указывали. Было не так уж далеко, тем более, на лошади. Это не займёт много времени, но сколько отнимет чести у князя, которому указали прочь от главного въезда, туда, где проходили чужаки, в основном купцы, наёмники да разный люд, ищущий для себя какого-нибудь занятия и пристанища. Святослав ощутил пот на лбу, ему хотелось дать затрещину младшему брату, что он и сделал бы, не будь тот уже взрослым мужчиной и не соберись вокруг столько народа.

– Хорошо, – после непродолжительного молчания, кивнул Всеслав, и все выдохнули, – ты… я не расслышал, который ты из Ярославовых сынов?

– Всеволод, – представился тот.

– Всеволод, – запоминая, повторил князь Полоцка, проведя языком по своим ровным, белым зубам, словно облизав и проглотив имя. Потом вернулся к своим всадникам и, взмахнув в седло, чуть надавил на бока коня. – Но! Нейола, друзья мои, едем! Погуляем на свадьбе, раз нас пригласили!

Глава четвертая. «Евнух»

Киликия и Анастасия, жёны второго и третьего Ярославичей, сидели в тереме со своими детьми и нарочитыми[34 - Нарочитыми в те времена называли знать] девицами, занимаясь рукоделием и поглядывая в окна с третьего этажа, как тренируют князья подрастающих мальчишек. Они были землячками, обе приехали из Царьграда в Киев восемь лет назад, только Настя невестой, присланной отцом, императором Константином для свадебного пиршества, а Киликия уже венчанной супругой с первенцем Глебом на руках, который сейчас, мужающим маленьким богатырём одерживал раз за разом победу над двоюродным братом. Как он становился похож на Святослава! Такой же смелый, рвущийся вперёд ко всему, что его занимало. Безудержный и пылкий юноша – таким она узнала когда-то его отца. Выйдя однажды в предзакатное время окунуться после жаркого дня – дом её семьи стоял на берегу бухты Золотой рог – Киликия, сопровождаемая служанкой, скинула с себя одежду и вошла в воду. Но вскоре заметила, как какой-то случайно забредший парень стоит, остолбенев, и смотрит на неё. Не закричав и не испугавшись, Киликия с достоинством протянула руку служанке, подавшей ей одежду, прикрылась и, выйдя из воды, указала властным жестом незнакомцу, чтобы он убрался вон. Она никогда не была трусихой, ропщущей от мужчин, как лань. Выросшая при братьях, любимица отца, Киликия знала себе цену, и не видела ничего зазорного в том, что кто-то увидел её девичьи прелести. Пусть стыдно будет тому, кто глядел. Но Святославу стыдно не стало. Шедший из Манганского дворца во Влахернские триклинии[35 - Влахерна – самый удалённый от императорского дворца, северо-западный район Константинополя, триклинии – столовые, в которых располагалось по три ложа в форме буквы П, на которых по греко-римским традициям ели полулёжа, с четвёртой стороны заносили еду. Возможно, в них оставались и ночевать.], где разместили дружину русичей, он немного сбился с пути и, поплутав, решил выйти к заливу, чтобы сориентироваться по нему. Но помимо прибрежной линии наткнулся на прекраснейшее создание, какое встречал до тех пор. Сначала испугано удалившийся, позже он стал искать её, узнавать о ней, кто она и откуда, выпросил её руки за большие деньги – русов, как и варягов, греки не очень любили, считая наёмнической шайкой и диковатым племенем с северного края земли. Киликия для острастки, и чтобы заморский князь не возгордился, делала вид, что всё это ей не по душе, но сама тем временем любовалась его могучей фигурой, расцветающей мужественностью, ясными влюблёнными глазами под серьёзными бровями, напористым и неуёмным желанием добиться своего. Северянин был куда грубее и прямее местных мужчин, но и это нравилось Киликии.

В Византии было намного жарче, чем на Руси, погода большую часть года ласкала человека, там никто не закрывал тела так сильно, как здесь, и откровенные по сравнению с киевскими наряды девушки сводили Святослава с ума. Получив её, наконец, в жёны, он едва не умер от счастья. Она, узнав его ещё ближе, тоже. «Как давно это было!» – приятно окунаясь в омуты памяти, глядела гречанка во двор, когда там возникла суета из-за прибежавшего гридя. Она заметила суматоху первой, потом и другие девицы с Анастасией.

– Что это? – заинтересовалась она, прислушавшись к звукам, прилетающим в приоткрытое оконце. Но слов было не разобрать.

– Если что-то важное – нам придут и скажут, – орудуя иголкой с красной нитью, отвела взор от мужчин внизу Настя.

– А пожар начнётся, будешь ждать, когда огонь придёт и скажет, что бежать поздно? – озорно покосилась на неё Киликия. Найдя глазами свою приближенную боярыню, она велела: – Пошли кого-нибудь из холопок, пусть разузнают, не приключилось ли чего!

Та встала и вышла из светлицы. Все вернулись к работе, вышивая нитями или бисером новые одежды, что готовились к свадьбе, иногда отвлекаясь на бегавшего между ними Романа.

– Сядь, Ромушка! – цыкнула тихо на сына Киликия. – Брата разбудишь, видишь, спит маленький? – указала она ему на дремлющего в люльке Настасьиного Владимира. Но Роман Святославович слушаться не захотел и, продолжая вертеться, прогремел уроненной подставкой под лучину. Возмущённая, Киликия проворно поднялась, поймала отпрыска, настучала ему куда следует, увидев зарождавшиеся на глазах того слёзы выговорила ему строго, так что мальчишка передумал хныкать, и села обратно.

– Ох, и на всё-то тебя хватает, княгиня, – с восхищением закачала головой Анастасия.

– У тебя пятеро будет – и не так научишься управляться! Ещё десять рук вырастет.

– Не знаю, у меня после того, как сын родился, будто все силы вышли, до сих пор иногда то там, то здесь ноет.

– Молодая ты ещё, чтобы ныло что-то, – погрозила ей пальцем Киликия, – это с непривычки, Настя, потом ободришься и забегаешь.

– Дай-то Бог, дай-то Бог, – покивала она.

Посланная в разведку боярыня вернулась и отчиталась:

– Говорят, приехал кто-то издалека. Гости.

– А кто именно приехал-то? – уточнила Киликия.

– Этого не знаю!

– Так что ж не спросила?

– Спрашивала, княгинюшка, спрашивала! Никто не знает, но говорят, Ярославичи распорядились столы накрывать у Коснячки.

– А что ж у него? Аль гости не велики? – сузила вдумчиво голубые очи Киликия.

– Сказали, будто бы, – перекрестившись образам в углу, боярыня прошептала: – язычники!

– Ох! – перекрестилась и Анастасия. Жена Святослава чуть не закатила глаза от их жестов. «К чему это усердие? Господь всегда в душе, разве оскорбит его дурное слово? Что есть слово? Всего название, указание, но не сам предмет. Да, Господь сотворил всё сущее словом, но мы же не боги, чтобы наши слова что-то решали! Мы всего лишь говорим, чтобы понимать друг друга, поскольку, изгнанные из рая, утеряли дар небесный понимать без слов».

Любопытство Киликии разгоралось всё сильнее. Ей хотелось хоть глазом посмотреть на прибывших, кто ж они такие? Она с трудом досидела до конца отведённого под вышивку времени, когда пришла великая княгиня Елизавета и сказала, чтобы все шли отдохнуть перед трапезой. Киликия тотчас же отложила иголки, бусины и материи, поднялась, оправила платье и вышла, препоручив приглядывать за сыном своим наперсницам. Накидывая на ходу простой, добротный, но не богатый плат, она надеялась не привлечь к себе внимание, сойдя за горожанку.