Он не отпустит

Да, так намного лучше.

– Почему ты должна была не выходить? – не очень весело усмехнулся Игнат. – А почему ты не согласилась быть моей?

– Я не отказала.

– А что ты сделала?

– А ты догадайся, – придвинулась к нему, прикоснулась щекой к мужскому плечу. – Догадайся, Игнат. Все ведь просто.

Он приноровился к моему шагу, и мы пошли по тротуару, проигнорировав его машину.

Если бы Игнат спросил в лоб, надавил, то я бы сказала, что я – его. Но хочется-то иного: чтобы он постарался, чтобы были свидания, походы в кино, в кафе.

Цветы.

Конфеты.

А просто сказать: «мы вместе», и пойти к нему ночевать я всегда успею.

– Понял, – улыбнулся он. – С тобой не будет просто, да?

– А ты бы хотел, чтобы было просто?

– А ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос, Слав?

– Бывает. Кто из нас без недостатков, – тихо рассмеялась я.

И мы пошли по улице, болтая обо всем на свете. Что может быть лучше, чем быть влюбленной девушкой в Питере?

Это у нас с мамой общее – чувства к этому городу. Он не самый удобный для жизни, с бестолковым движением, с машинами, припаркованными прямо на дороге, но все недостатки искупают достоинства. Это даже не архитектура и величие, а сама атмосфера.

Можно не смотреть на Неву, и на дома, и на мосты. Можно просто поднять глаза на небо – в Петербурге оно особое, по одному лишь небосводу можно этот город узнать. И по воздуху.

– И как все будет, Игнат? Я помню про то, что ты мне рассказывал о себе. Не преувеличивал?

– Преуменьшал даже.

– Мне не сложно пересмотреть гардероб, и отчитываться перед тобой, и…

– Нет, – оборвал он, и покачал головой. – Не нужно.

– Почему?

– Я хочу попробовать без всего этого, Слава, – мы остановились на набережной. – Без контроля, без допросов. С тобой хочу по-нормальному. Мне раньше эти мои качества не мешали, я как-то не предполагал, что встречу такую нежную девочку. А сегодня решил – к черту.

– Мне, если что, не сложно подстроиться. Имей в виду.

– Сначала не сложно, а потом станет невыносимо. Лучше начать правильно, – он обнял меня, прижал к горячему телу, и прошептал: – Но не настолько правильно, чтобы я сегодня же не затащил тебя в кровать.

– Эй, – рассмеялась я.

– Слав, я все понял. Будем гулять, разговаривать, ходить на свидания, и вообще утром, днем и вечером я буду примерным мальчиком. Но не ночью.

– Я подумаю, – задрала я нос.

Наверное, сегодня не стоит идти к нему, хотя… а почему не стоит-то? Зачем терять время?

Или лучше подождать?

Ох, нужно подумать. Игнат говорит, что у него нет опыта отношений, но ведь и у меня его нет. На этом поле мы равны.

– А почему ты такой? Ну, этот контроль?

Игнат облокотился спиной о парапет, и я прижалась к его груди. Закинула руки на его шею, и… так это естественно – стоять так близко, обнимать его, слышать, как бьется его сердце. Непривычно, волнующе, смущающе, но естественно.

И безумно приятно.

– Почему я псих?

– Ты не псих, – нахмурилась я. – Но, если это не тайна, то расскажи, в чем причина. Если она есть, конечно.

– Причина всегда есть. На самом деле, это ерунда, и будь у меня немного иной характер, все было бы нормально, но… видимо, предпосылки были, Слав.

Игнат замолчал. На его лице сомнение, и я понимаю его – все же, мы слишком мало знакомы. Страшно представить, но меньше суток. Потому я уткнулась щекой в его плечо, рассматривая Неву, и прошептала:

– Если не хочешь – не рассказывай. Я не обижусь. Понимаю, что это личное.

Он провел ладонью по моей спине, и я не смогла сдержать улыбки, когда рука достигла моей талии. Я буквально почувствовала, как трудно было Игнату остановиться, и не опустить ладонь ниже. Но не станет же он лапать меня среди толпы местных и туристов.

– У меня мама, младший брат и дедушка были. Брат только учился ходить, совсем мелкий был. Дедушка болел, а мама… она добрая была, веселая. Только очень молодая. Слишком молодая и веселая для того, чтобы быть нормальной мамой, – начал Игнат. – Я поначалу мало что замечал, любил её очень. Потом мама начала мужиков водить к нам домой, всё любовь хотела найти, но не очень ей везло. Приходили эти мужчины на ночь, иногда даже уносили с собой то, что понравится. Дед остановить это не мог, он не такой старый был, но очень тихий, и часто болел. А мама… наверное, мне было бы проще, если бы она была злой, и била бы нас.

– Почему тебе было бы проще? – прошептала я, не понимая его.

– Я бы смог её ненавидеть. Но она всегда улыбалась. И счастливой была несмотря ни на что. Хоть и была дурной, как я сейчас понимаю – на глазах мелкого мужиков своих ублажала, да и я многое видел. Слишком многое. Потом пить начала, – глухо добавил Игнат, – работы менять стала, её выгоняли постоянно. Не только за алкоголь, но и за поведение: она молчать не умела. Ей нагрубят – она отвечала, и плевать ей было, кто это – коллега, начальник, министр. Хоть кто. И всё на мои плечи свалилось: забота о младшем брате, о дедушке, о том, что нужно прогнать очередного любовника мамы. Её приходилось искать зимой, чтобы не замерзла где-то на остановке. Еду нужно было искать. Прием лекарств дедушкой контролировать. Мне просто приходилось всех контролировать, Слав, и я думал, что это нормально. Ни мама, ни брат, ни дедушка не говорили мне не лезть, и что я маленький еще для такого поведения.

– Слушались?

– Слушались, да. И благодарили, – Игнат усмехнулся мне в волосы, зарывшись в них лицом. – Мама несмотря на своё поведение и пристрастие к алкоголю не озлобилась, но сейчас я понимаю, что ей стыдно было. Просто она не умела иначе. Хвалила меня, называла главой семьи и хозяином в доме, а какой глава семьи из семилетнего пацана? Но я им был. Стирал сам, за мелким следил, за дедушкой, за мамой. Её постоянно заставлял готовить, помогать мне с уборкой. Деда выводил на прогулки, чтобы не лежал постоянно на кровати, и… привык, знаешь.

Я прижалась к нему крепче, сердце так в груди бьется, что этот шум оглушает. Ну и детство! У меня-то все было отлично: захотела в балет, и семья со мной переехала в столицу. И жила я не в интернате, а дома, в большой комнате, которую ни с кем не делила – ни с братом, ни с сестрами. Каникулы на Средиземном море, выходные с семьей в Париже или Риме, да и педагоги нас возили на выступления в Европу. В той же Лозанне я золотую медаль взяла.

Из испытаний у меня только травма, да и то права Нина Васильевна – у каждого артиста и спортсмена такое случается. Причем, случается не раз в жизни.

– Не стоит меня жалеть, я не для того тебе это рассказал. Сложно было, конечно, но я не сказать, что страдал. Маму я любил, пытался её от привычки пить избавить, но не получилось. Брата вырастил, деду достойную старость подарил, он до моего девятнадцатилетия дотянул, застал мой дембель. Вот и причина. Я просто привык к контролю над всеми с детства. Это плавно перешло в армию, и так случилось, что меня все слушались – там в основном-то были мои одногодки, но зеленые совсем, по мамкам скучали, и не знали, как вдали от дома жить. С армии вышел, и с парнями начали бизнесы строить: некоторые прогорали, некоторые взлетали, и я продавал их. Переговоры, постоянные встречи, власть… после детства мне казалось, что я могу все, и я действительно могу если не все, то почти все. Вот только проблемы усугубились с возрастом, и мне это не мешало, даже помогало. А тут ты.

– А тут я, – выдохнула я, и подняла на него глаза.

И улыбнулась.