Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее
По всем вопросам обращайтесь на: info@litportal.ru
(©) 2003-2024.
✖
Три имени Жанны. Часть 1. Леди Джейн
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Три имени Жанны. Часть 1. Леди Джейн
Юлия Лучаева
Париж 1870 года. Накануне последней войны Наполеона граф де Леви узнаёт, что его дочь Жюли влюблена в прусского шпиона. Неизбежность войны толкает отца на крайние меры: он отправляет свою дочь в Англию, к родственникам. Однако брат графа скоропостижно скончался, и теперь ничто не может спасти бедную Жюли от опасности. Найдутся ли для нее дом и защита в Англии, а возможно и защитник? Легко ли будет разведкам Пруссии и Великобритании получать информацию, если в это вмешается настоящая любовь?
Три имени Жанны
Часть 1. Леди Джейн
Юлия Лучаева
© Юлия Лучаева, 2024
ISBN 978-5-0064-4287-0 (т. 1)
ISBN 978-5-0064-4288-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Три имени Жанны
Книга 1
Леди Джейн
Пролог
Преподобная мать Жанна, настоятельница монастыря бенедиктинок, столетиями объединявшего под своими сводами несколько разных по времени и направлению учений, пока строгая рука папы Бонифация не отдала здание монастыря на окраине Руана строгой бенедиктинской общине, сидела в своем кабинете, расположенном в пристройке к стенам монастыря снаружи него, в полном недоумении переводя взгляд с растерянного инспектора полиции господина Риго на журналиста из газеты Le Petit Journal[1 - «Маленькая газета» (фр) – скандальные хроники Франции, ежедневная газета с 1865г] месье Ренана, застывших перед ее столом по стойке смирно. Один из них держал в руках блокнот и карандаш, второй – протокол на семи листах, а позади них на простой деревянной лавке у стены сидели четыре монашки ее прихода, исподтишка толкаясь и вырывая друг у друга из рук мятый и грязный апостольник, обнаживший всклокоченные спутанные кудри одной из них.
Не будучи до конца уверенной в том, что происходящее свершается наяву и в ее присутствии, настоятельница не спешила выпускать на лицо свое строгость или гнев. Она отстраненно и как о чем-то, никоим образом не связанным с ее монастырем, уже в четвертый раз слушала историю, которая привела в ее обитель представителей власти и прессы с невероятным рассказом о драке, учиненной ее монахинями в Руанском музее изящных искусств возле статуи «Сатир и нимфа» работы господина Теодора Жерико.
Если верить протоколу, то четыре ее монахини – сестры Бернадетт, Генриетта, Жаклин и Анна – сегодня в два часа пополудни, отправившись в Руан за новыми семенами моркови в лавку семян на улице Донжон, ту, что возле башни Святой Жанны д'Арк, после закупки решили посетить недавно торжественно открытый Музей изящных искусств, для чего приобрели четыре входных билета. Войдя в здание музея, монахини поначалу спокойно созерцали картины великих мастеров эпохи Возрождения, но возле картины «Бичевание Христа» анонимного автора между ними возник философский диспут о необходимости в наличии у Христа, изображенного на полотне, одежды. Ученый спор привлек внимание других посетителей музея, что спустя четверть часа раскололо общество на два лагеря, доведя некоторых почтенных граждан до непривычного месту и ситуации исступления. Одни, в лице господина Дюбуа, требовали немедленно закрасить черной краской на картине место с детородным органом, другие, в лице госпожи Морель, – пририсовать Христу всю недостающую одежду, третьи, в лице господина Тома, – ничего не трогать, а, напротив, пририсовать Христу скрытый предмет спора. Вдова господина Леру от волнения упала в обморок.
Смотрители музея, едва разняв начавшуюся драку сторонников разных мнений, попросили монахинь пройти в соседний зал, где посетителей было меньше и располагались античные скульптуры. Немного придя в себя, монахини продолжили осмотр артефактов, однако и там возле мраморной статуи Теодора Жерико «Сатир и нимфа» они не пришли к единому мнению относительно того, чем именно заняты упомянутые древние персонажи, но сошлись во мнении, что срам необходимо прикрыть. Обсуждая это, они вновь начали диспут, на который сбежались посетители музея из других залов. Сестра Бернадетт в невежливой форме предложила сестре Анне, как стороннице укрытия чресел скульптуры, своим телом прикрыть богохульство и остаться стоять тут вместо возвращения в монастырь. Сестра Анна в ответ пообещала снять с сестры Бернадетт сутану и прикрыть непристойную скульптуру полностью. Госпожа Морель пообещала свою поддержку сестре Анне, а господин Тома и господин Дюбуа подошли к сестре Бернадетт, чтобы битва была хоть немного равной. Вдова господина Леру упала в обморок.
Видя, что сестры Бернадетт и Анна снова ведут себя неподобающе, сестры Генриетта и Жаклин устремились к выходу, но сестра Бернадетт догнала их и, пытаясь остановить, дернула за апостольник сестру Жаклин, получив в ответ удар мешком с семенами моркови, который причинил скорее моральный, нежели физический урон. Схватив апостольник сестры Жаклин, сестра Бернадетт победно прикрыла им то самое место в скульптуре «Сатира и нимфы», которое стало предметом их спора. Но сестра Жаклин, уязвленная неподобающим обращением со священной одеждой, толкнула сестру Бернадетт так, что та упала прямиком в совершенно неприличные объятия другой скульптуры – лежащего «Генерала Боншана» работы Пьера-Жана Давида. Всё общество замерло; господа Дюбуа, Моррель и Тома, стоявшие ближе всех, охнули. Вдова господина Леру упала в обморок. Где-то заплакал ребенок.
За скандал в общественном месте, причинение урона репутации музея, нанесение легкого морального вреда господам Тома, Дюбуа и Моррелю, тяжелого вреда здоровью госпоже Леру и невосполнимой душевной травмы ребенку госпожи Жувене полиция прибегла к задержанию вышеупомянутых монахинь, но, учитывая их сан и статус, перенаправила в монастырь для определения меры наказания с конвоем в лице инспектора полиции господина Риго. Для удовлетворения справедливого гнева общественности вместе с инспектором был направлен журналист газеты Le Petit Journal месье Ренан.
Уже после третьего чтения протокола господин Ренан вместо праведного гнева на поведение монахинь в общественном месте проникся благоговейным ужасом, ибо часто писал очерки о событиях в Церкви и понял, чем все это закончится для самих монахинь. Инспектор Риго был человеком глубоко верующим и всегда испытывал почтенный трепет перед священниками, а тут – преподобная мать Жанна, настоятельница монастыря бенедиктинок, а он пришел в священную обитель с такими новостями…
Устав от попыток осмыслить произошедшее, настоятельница, приподняв брови, наконец-то сложила руки в замок и сказала:
– Что ж… – и было в этом «что ж…» нечто настолько многообещающее, что сестры на галерке вдруг закончили толкаться, замерли и на всякий случай зажмурились. Подглядывала только сестра Бернадетт. Инспектор и журналист перестали дышать. А преподобная мать Жанна спокойным и очень твердым голосом, на какой только была способна, подвела итог, обращаясь к представителю полиции:
– Господин Риго, Господь вознаградит вас за терпение и такт, который вы проявили в решении этой непростой ситуации, связанной с перегревом наших монахинь.
– Перегревом? – не поверил своим ушам инспектор.
На галерке кто-то хихикнул, но мать Жанна терпеливо продолжила:
– Ранняя весна привела к тому, что жара подействовала на умы невинных душ, а дьявол лишь воспользовался их главной слабостью: рвением к благочестию! Действуя во имя Любви?, разве могли эти невинные создания, отрекшиеся от имен земных, от всего земного во имя служения Всевышнему, заплатившие такую высокую цену за свое искреннее желание уберечь горожан от растления, совершить хоть что-то неугодное Господу? – громом прогремел зычный голос матери Жанны, рассыпаясь на тысячи осколков гулкого эха у сводов высокого потолка.
Инспектор и репортер машинально оглянулись на проказниц, которые вот-вот должны были избежать сурового наказания. Те сидели не шевелясь и не моргая. Сейчас, когда вершилась их дальнейшая судьба, они были смирны и почтительны.
Мать Жанна обратилась к представителю прессы:
– И вас, господин Ренан, Господь не предаст в милости – неужели Он оставит без внимания столь внимательного и глубоко переживающего за мораль общества журналиста, как вы?
Мать Жанна наконец-то перевела взгляд своих ледяных голубых глаз на галерку, где в онемении сидели виновницы этого происшествия, и, увидев в них весь вселенский ужас и безысходную скорбь, удовлетворенно кивнула сама себе, произнеся громогласно:
– А эти заблудшие души, эти агнцы Божьи, пошедшие за своей верой на заклание в мир, которому служат молитвами денно и нощно, имеют право на оправдание, ибо уже раскаялись и выдержат любое наказание, – тут она снова повернулась к инспектору Риго, – которое им назначит папа, естественно.
– Папа? – сглотнув, переспросили инспектор и репортер.
Галерка вдохнула.
– Папа! – уверенно подтвердила мать Жанна. – А кто же еще?
Сестра Бернадетт упала в обморок.
Сойдясь с инспектором и репортером в том, что суд папы над виновными будет строг, но справедлив, мать Жанна забрала у них протокол и блокнот, надиктовав каждому нужные слова, объясняющие истинную суть произошедшего. После их ухода, снова сложив руки в замок, она обратилась к монахиням, за это время и нахлобучившим апостольник обратно на сопротивляющуюся сестру Жаклин, и вернувшим к жизни впечатлительную сестру Бернадетт. Вместо ожидаемого «что ж…» она громогласно возвестила:
– Все четверо убираете нужники. Год. И за пределы монастыря – ни шагу! Тоже год. И если хоть одна из вас будет роптать, я донесу папе, и вас будет ждать иное наказание. Свободны!
Монахинь сдуло с лавки, и их шаги растаяли в надвигающейся темноте вечера. Поздние ночи начала мая давали за день случиться такому количеству событий, что мать Жанна не успевала и осмыслить произошедшее, как монастырь вместо покоя и службы Господу подбрасывал новое дело, вынуждающее ее хлопотать о нем.
Встав у окна своего кабинета, эта гордая красивая женщина, всего десять лет назад так неудачно сказавшая «нет» императору Франции и заплатившая за это своей свободой, безутешно посмотрела на берег Сены. Она вынуждена была назвать себя другим именем, отказаться от всего, что любила, и от всех, кто был дорог… «Теперь так будет всегда… Господи, Ты видишь это?!» – в ужасе подумала она, но уже спустя минуту взяла себя в руки и вернулась к своим ежедневным хлопотам: нужно было готовиться к всенощной службе, за которой шли и другие. Все прелести, которые можно было разглядеть из ее кабинета на многие лье вокруг в этом уголке Нормандии, – лишь высокие берега долины, волны реки, приглушенные темнеющим небесным светом, и насыпи речного песка, плавно стекающего в воды Сены.
Даль горизонта благодаря наступлению ночи придвигалась все более, прокладывая путь тьме, когда мать Жанна снова вышла навстречу поздним гостям и, лично распорядившись о лошадях и карете покорно ступавшей за ней сестре Анне, проводила путешественников в монастырские покои. Шествуя за ней по темным лабиринтам коридоров и лестниц, из-под своих капюшонов ночные гости могли рассмотреть лишь высокие своды, уходящие своими вершинами в темноту, которая из-за плохого освещения будто проникла внутрь здания и заняла все свободные ниши. Лестницы были без перил, и один из путников споткнулся, спеша успеть за остальной процессией. Наконец они вошли в некое подобие гостиной, и настоятельница предложила им расположиться.
Путешественники освободились от плащей, и перед лицом матери Жанны предстали мужчина лет пятидесяти и девушка лет восемнадцати. Вид у них был довольно контрастный: мужчина выглядел напряженным и уставшим, тогда как его спутница, в чертах которой можно было угадать внешнее родство с ним, вела себя вольно и расслабленно. Оба были обладателями невысокого роста и больших черных глаз миндалевидной формы.
Мужчина остался стоять, а девушка опустилась в кресло, лишь только он заговорил:
– Мадам, я – граф де Леви, а эта девушка – моя дочь Жанна-Гиацинта де Леви. Мы зовем ее Жюли, так ее называла ее усопшая мать. Вот рекомендательные письма от герцога Гиза. – Он протянул настоятельнице пакет.
Та, лишь взглянув на подпись, подняла на графа глаза, полные участия и сострадания:
– Мы ждали вас, месье, и готовы оказать вам любую помощь. Мой… родственник рекомендовал вас – я готова помочь всем, чем смогу.
Опустив взгляд в сторону, будто он сам не хотел делать того, что совершает, граф де Леви продолжил, делая ударения и паузы так, будто придавливал камень на камень, возводя непреодолимую стену возле себя:
– Я прошу вас, преподобная мать Жанна, приютить мою дочь, пока я буду устраивать дела Франции… Мне известно, что ваш монастырь готовит девушек к замужеству, и я привез свое дитя в том возрасте, в котором его воспитанницы покидают эти священные стены. Жюли необходимо убежище от интриг. Бедняжка осталась сиротой в раннем младенчестве. Надеюсь, пребывание под вашей опекой вернет ее на истинный путь.
Настоятельница, не изменившись в лице и не переводя взгляда на пораженную Жюли, любезно ответила графу:
– Мой долг – нести добродетель, граф. Конечно же, я с радостью выполню вашу просьбу, и ваша дочь пробудет здесь столько, сколько вам необходимо. Будут ли у вас какие-либо пожелания?
Немного расслабившись и радуясь своим оправданным ожиданиям, граф де Леви продолжил, избегая встречаться взглядом со своей дочерью:
Юлия Лучаева
Париж 1870 года. Накануне последней войны Наполеона граф де Леви узнаёт, что его дочь Жюли влюблена в прусского шпиона. Неизбежность войны толкает отца на крайние меры: он отправляет свою дочь в Англию, к родственникам. Однако брат графа скоропостижно скончался, и теперь ничто не может спасти бедную Жюли от опасности. Найдутся ли для нее дом и защита в Англии, а возможно и защитник? Легко ли будет разведкам Пруссии и Великобритании получать информацию, если в это вмешается настоящая любовь?
Три имени Жанны
Часть 1. Леди Джейн
Юлия Лучаева
© Юлия Лучаева, 2024
ISBN 978-5-0064-4287-0 (т. 1)
ISBN 978-5-0064-4288-7
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Три имени Жанны
Книга 1
Леди Джейн
Пролог
Преподобная мать Жанна, настоятельница монастыря бенедиктинок, столетиями объединявшего под своими сводами несколько разных по времени и направлению учений, пока строгая рука папы Бонифация не отдала здание монастыря на окраине Руана строгой бенедиктинской общине, сидела в своем кабинете, расположенном в пристройке к стенам монастыря снаружи него, в полном недоумении переводя взгляд с растерянного инспектора полиции господина Риго на журналиста из газеты Le Petit Journal[1 - «Маленькая газета» (фр) – скандальные хроники Франции, ежедневная газета с 1865г] месье Ренана, застывших перед ее столом по стойке смирно. Один из них держал в руках блокнот и карандаш, второй – протокол на семи листах, а позади них на простой деревянной лавке у стены сидели четыре монашки ее прихода, исподтишка толкаясь и вырывая друг у друга из рук мятый и грязный апостольник, обнаживший всклокоченные спутанные кудри одной из них.
Не будучи до конца уверенной в том, что происходящее свершается наяву и в ее присутствии, настоятельница не спешила выпускать на лицо свое строгость или гнев. Она отстраненно и как о чем-то, никоим образом не связанным с ее монастырем, уже в четвертый раз слушала историю, которая привела в ее обитель представителей власти и прессы с невероятным рассказом о драке, учиненной ее монахинями в Руанском музее изящных искусств возле статуи «Сатир и нимфа» работы господина Теодора Жерико.
Если верить протоколу, то четыре ее монахини – сестры Бернадетт, Генриетта, Жаклин и Анна – сегодня в два часа пополудни, отправившись в Руан за новыми семенами моркови в лавку семян на улице Донжон, ту, что возле башни Святой Жанны д'Арк, после закупки решили посетить недавно торжественно открытый Музей изящных искусств, для чего приобрели четыре входных билета. Войдя в здание музея, монахини поначалу спокойно созерцали картины великих мастеров эпохи Возрождения, но возле картины «Бичевание Христа» анонимного автора между ними возник философский диспут о необходимости в наличии у Христа, изображенного на полотне, одежды. Ученый спор привлек внимание других посетителей музея, что спустя четверть часа раскололо общество на два лагеря, доведя некоторых почтенных граждан до непривычного месту и ситуации исступления. Одни, в лице господина Дюбуа, требовали немедленно закрасить черной краской на картине место с детородным органом, другие, в лице госпожи Морель, – пририсовать Христу всю недостающую одежду, третьи, в лице господина Тома, – ничего не трогать, а, напротив, пририсовать Христу скрытый предмет спора. Вдова господина Леру от волнения упала в обморок.
Смотрители музея, едва разняв начавшуюся драку сторонников разных мнений, попросили монахинь пройти в соседний зал, где посетителей было меньше и располагались античные скульптуры. Немного придя в себя, монахини продолжили осмотр артефактов, однако и там возле мраморной статуи Теодора Жерико «Сатир и нимфа» они не пришли к единому мнению относительно того, чем именно заняты упомянутые древние персонажи, но сошлись во мнении, что срам необходимо прикрыть. Обсуждая это, они вновь начали диспут, на который сбежались посетители музея из других залов. Сестра Бернадетт в невежливой форме предложила сестре Анне, как стороннице укрытия чресел скульптуры, своим телом прикрыть богохульство и остаться стоять тут вместо возвращения в монастырь. Сестра Анна в ответ пообещала снять с сестры Бернадетт сутану и прикрыть непристойную скульптуру полностью. Госпожа Морель пообещала свою поддержку сестре Анне, а господин Тома и господин Дюбуа подошли к сестре Бернадетт, чтобы битва была хоть немного равной. Вдова господина Леру упала в обморок.
Видя, что сестры Бернадетт и Анна снова ведут себя неподобающе, сестры Генриетта и Жаклин устремились к выходу, но сестра Бернадетт догнала их и, пытаясь остановить, дернула за апостольник сестру Жаклин, получив в ответ удар мешком с семенами моркови, который причинил скорее моральный, нежели физический урон. Схватив апостольник сестры Жаклин, сестра Бернадетт победно прикрыла им то самое место в скульптуре «Сатира и нимфы», которое стало предметом их спора. Но сестра Жаклин, уязвленная неподобающим обращением со священной одеждой, толкнула сестру Бернадетт так, что та упала прямиком в совершенно неприличные объятия другой скульптуры – лежащего «Генерала Боншана» работы Пьера-Жана Давида. Всё общество замерло; господа Дюбуа, Моррель и Тома, стоявшие ближе всех, охнули. Вдова господина Леру упала в обморок. Где-то заплакал ребенок.
За скандал в общественном месте, причинение урона репутации музея, нанесение легкого морального вреда господам Тома, Дюбуа и Моррелю, тяжелого вреда здоровью госпоже Леру и невосполнимой душевной травмы ребенку госпожи Жувене полиция прибегла к задержанию вышеупомянутых монахинь, но, учитывая их сан и статус, перенаправила в монастырь для определения меры наказания с конвоем в лице инспектора полиции господина Риго. Для удовлетворения справедливого гнева общественности вместе с инспектором был направлен журналист газеты Le Petit Journal месье Ренан.
Уже после третьего чтения протокола господин Ренан вместо праведного гнева на поведение монахинь в общественном месте проникся благоговейным ужасом, ибо часто писал очерки о событиях в Церкви и понял, чем все это закончится для самих монахинь. Инспектор Риго был человеком глубоко верующим и всегда испытывал почтенный трепет перед священниками, а тут – преподобная мать Жанна, настоятельница монастыря бенедиктинок, а он пришел в священную обитель с такими новостями…
Устав от попыток осмыслить произошедшее, настоятельница, приподняв брови, наконец-то сложила руки в замок и сказала:
– Что ж… – и было в этом «что ж…» нечто настолько многообещающее, что сестры на галерке вдруг закончили толкаться, замерли и на всякий случай зажмурились. Подглядывала только сестра Бернадетт. Инспектор и журналист перестали дышать. А преподобная мать Жанна спокойным и очень твердым голосом, на какой только была способна, подвела итог, обращаясь к представителю полиции:
– Господин Риго, Господь вознаградит вас за терпение и такт, который вы проявили в решении этой непростой ситуации, связанной с перегревом наших монахинь.
– Перегревом? – не поверил своим ушам инспектор.
На галерке кто-то хихикнул, но мать Жанна терпеливо продолжила:
– Ранняя весна привела к тому, что жара подействовала на умы невинных душ, а дьявол лишь воспользовался их главной слабостью: рвением к благочестию! Действуя во имя Любви?, разве могли эти невинные создания, отрекшиеся от имен земных, от всего земного во имя служения Всевышнему, заплатившие такую высокую цену за свое искреннее желание уберечь горожан от растления, совершить хоть что-то неугодное Господу? – громом прогремел зычный голос матери Жанны, рассыпаясь на тысячи осколков гулкого эха у сводов высокого потолка.
Инспектор и репортер машинально оглянулись на проказниц, которые вот-вот должны были избежать сурового наказания. Те сидели не шевелясь и не моргая. Сейчас, когда вершилась их дальнейшая судьба, они были смирны и почтительны.
Мать Жанна обратилась к представителю прессы:
– И вас, господин Ренан, Господь не предаст в милости – неужели Он оставит без внимания столь внимательного и глубоко переживающего за мораль общества журналиста, как вы?
Мать Жанна наконец-то перевела взгляд своих ледяных голубых глаз на галерку, где в онемении сидели виновницы этого происшествия, и, увидев в них весь вселенский ужас и безысходную скорбь, удовлетворенно кивнула сама себе, произнеся громогласно:
– А эти заблудшие души, эти агнцы Божьи, пошедшие за своей верой на заклание в мир, которому служат молитвами денно и нощно, имеют право на оправдание, ибо уже раскаялись и выдержат любое наказание, – тут она снова повернулась к инспектору Риго, – которое им назначит папа, естественно.
– Папа? – сглотнув, переспросили инспектор и репортер.
Галерка вдохнула.
– Папа! – уверенно подтвердила мать Жанна. – А кто же еще?
Сестра Бернадетт упала в обморок.
Сойдясь с инспектором и репортером в том, что суд папы над виновными будет строг, но справедлив, мать Жанна забрала у них протокол и блокнот, надиктовав каждому нужные слова, объясняющие истинную суть произошедшего. После их ухода, снова сложив руки в замок, она обратилась к монахиням, за это время и нахлобучившим апостольник обратно на сопротивляющуюся сестру Жаклин, и вернувшим к жизни впечатлительную сестру Бернадетт. Вместо ожидаемого «что ж…» она громогласно возвестила:
– Все четверо убираете нужники. Год. И за пределы монастыря – ни шагу! Тоже год. И если хоть одна из вас будет роптать, я донесу папе, и вас будет ждать иное наказание. Свободны!
Монахинь сдуло с лавки, и их шаги растаяли в надвигающейся темноте вечера. Поздние ночи начала мая давали за день случиться такому количеству событий, что мать Жанна не успевала и осмыслить произошедшее, как монастырь вместо покоя и службы Господу подбрасывал новое дело, вынуждающее ее хлопотать о нем.
Встав у окна своего кабинета, эта гордая красивая женщина, всего десять лет назад так неудачно сказавшая «нет» императору Франции и заплатившая за это своей свободой, безутешно посмотрела на берег Сены. Она вынуждена была назвать себя другим именем, отказаться от всего, что любила, и от всех, кто был дорог… «Теперь так будет всегда… Господи, Ты видишь это?!» – в ужасе подумала она, но уже спустя минуту взяла себя в руки и вернулась к своим ежедневным хлопотам: нужно было готовиться к всенощной службе, за которой шли и другие. Все прелести, которые можно было разглядеть из ее кабинета на многие лье вокруг в этом уголке Нормандии, – лишь высокие берега долины, волны реки, приглушенные темнеющим небесным светом, и насыпи речного песка, плавно стекающего в воды Сены.
Даль горизонта благодаря наступлению ночи придвигалась все более, прокладывая путь тьме, когда мать Жанна снова вышла навстречу поздним гостям и, лично распорядившись о лошадях и карете покорно ступавшей за ней сестре Анне, проводила путешественников в монастырские покои. Шествуя за ней по темным лабиринтам коридоров и лестниц, из-под своих капюшонов ночные гости могли рассмотреть лишь высокие своды, уходящие своими вершинами в темноту, которая из-за плохого освещения будто проникла внутрь здания и заняла все свободные ниши. Лестницы были без перил, и один из путников споткнулся, спеша успеть за остальной процессией. Наконец они вошли в некое подобие гостиной, и настоятельница предложила им расположиться.
Путешественники освободились от плащей, и перед лицом матери Жанны предстали мужчина лет пятидесяти и девушка лет восемнадцати. Вид у них был довольно контрастный: мужчина выглядел напряженным и уставшим, тогда как его спутница, в чертах которой можно было угадать внешнее родство с ним, вела себя вольно и расслабленно. Оба были обладателями невысокого роста и больших черных глаз миндалевидной формы.
Мужчина остался стоять, а девушка опустилась в кресло, лишь только он заговорил:
– Мадам, я – граф де Леви, а эта девушка – моя дочь Жанна-Гиацинта де Леви. Мы зовем ее Жюли, так ее называла ее усопшая мать. Вот рекомендательные письма от герцога Гиза. – Он протянул настоятельнице пакет.
Та, лишь взглянув на подпись, подняла на графа глаза, полные участия и сострадания:
– Мы ждали вас, месье, и готовы оказать вам любую помощь. Мой… родственник рекомендовал вас – я готова помочь всем, чем смогу.
Опустив взгляд в сторону, будто он сам не хотел делать того, что совершает, граф де Леви продолжил, делая ударения и паузы так, будто придавливал камень на камень, возводя непреодолимую стену возле себя:
– Я прошу вас, преподобная мать Жанна, приютить мою дочь, пока я буду устраивать дела Франции… Мне известно, что ваш монастырь готовит девушек к замужеству, и я привез свое дитя в том возрасте, в котором его воспитанницы покидают эти священные стены. Жюли необходимо убежище от интриг. Бедняжка осталась сиротой в раннем младенчестве. Надеюсь, пребывание под вашей опекой вернет ее на истинный путь.
Настоятельница, не изменившись в лице и не переводя взгляда на пораженную Жюли, любезно ответила графу:
– Мой долг – нести добродетель, граф. Конечно же, я с радостью выполню вашу просьбу, и ваша дочь пробудет здесь столько, сколько вам необходимо. Будут ли у вас какие-либо пожелания?
Немного расслабившись и радуясь своим оправданным ожиданиям, граф де Леви продолжил, избегая встречаться взглядом со своей дочерью:
Последний отзыв
Удивительная книга. Как никогда актуальна сегодня. Язык и стиль автора настолько тонок, лёгок и изыскан, что легко поведёт читателя в мир героев, кото...
Далее