Нерукотворный

– Вы связаны, но пока не ясно, как именно. Очевидно, ваши ауры имеют сходство. – Баиюл призадумался, сложив руки на груди. – Я бы даже сказал, они идентичны.

Юноша не знал и не понимал, как это может быть возможно, ведь они с Девой Солнце двое бессмертных, призванных в разное время. Она явилась в Ферасс тысячелетия назад, ниспосланная вселенной в ответ на зов Баиюла, прожила долгую жизнь и нашла свой конец. А Аелия явился сюда всего семь лет назад, и его никто не призывал. Что-то заставило его появиться внезапно и вновь зажечь светило, развеявшее Вечный Сумрак. Что-то… или кто-то?

– Господин, могу я спросить вас? – юноша вновь обратил свой взор на бога.

Его лицо было очень серьёзным.

– Почему вы удивились, поняв, что я обладаю солнечной аурой? Ведь над Ферассом светило вновь воссияло семь лет назад, что указывает на очевидное рождение нового Солнца.

Баиюл ответил, не медлив и секунды:

– Потому что все эти годы я считал, что солнце засияло вновь благодаря Минцзэ. Мне казалось, она вот-вот вернётся. И моим догадкам есть объяснение: в её теле, где-то очень глубоко, куда не добраться никакой силе, всё ещё теплится последняя частица жизненной энергии. Иногда мне удаётся ощутить это едва уловимое эхо. Потому не прошло и дня без томительного ожидания возвращения к жизни Девы Солнце.

Аелия понимал, о чём говорил Баиюл. Ту самую частицу энергии в мёртвом теле Минцзэ он тоже ощутил. Именно благодаря ей юноша услышал мысли погибшей и смог войти с ней в контакт. В своей сущности эта частица имела то же тепло, что и Аелия, и ту же силу.

До этого дня Аелия и раньше видел Минцзэ, но никогда не ощущал ничего необычного: не было ни странного влечения, ни видений.

Обитель Веры хранит о ней память. В честь погибшей госпожи создан небольшой храм на территории Сияющего дворца, внутри него есть её портрет, а под ним – неувядающие цветы и благовония. Любой может прийти туда и зажечь курительную свечу с ароматом дрём-цвета.

Эти необычные цветы растут на склонах гор, со стороны, куда не попадает солнечный свет, так как он губителен для них. Чаще их собирают с закрытыми бутонами. Опыляемые ночными насекомыми – пыльцевиками – эти растения взращивают прямо из сердцевины маленькую сладкую ягоду бледно-серого цвета, скрывая её, будто жемчужину, своими белыми лепестками с лиловым оттенком. Плод очень привлекателен манящим ароматом, но опасен. Сок ягоды таит в себе самый настоящий одурманивающий яд, способный почти сразу лишить сознания взрослого человека, но в малых количествах он не смертелен и даже может быть полезен. Потому из сладкого ароматного сока дрём-цве?тов создают благовония. Дымка, образующаяся при их воскурении, обладает успокаивающим и снотворным эффектом, помогающим очистить разум и утешить душу.

Поэтому чаще всего в храмах стоит запах именно дрём-цвета. Аелия и сам не раз возжигал курительные свечи у портрета Минцзэ, молясь за её вечный сон среди дрейфующих в тёмной ледяной материи звёзд.

Тогда, глядя на её восхитительное лицо, смотрящее с портрета такими же янтарными глазами, как и его, юноша ничего не чувствовал. Лишь благоговение. В его душе не было ни тоски, ни скорби – он совсем не знал и не помнил, какой была Минцзэ. И если для всех она всё ещё оставалась прекрасной Девой Солнце, ушедшей из жизни так трагично и, несомненно, скоропостижно, то для Аелии эта незнакомка, за упокой которой молились в двух Обителях, была лишь образом из рассказов. Чаще о ней говорила Целандайн, делясь своими воспоминаниями о прошлом, в котором Минцзэ принимала непосредственное участие.

Госпожа Небо скорбела. Её сердце и по сей день было наполнено болью. Это Аелия знал наверняка. Он видел слёзы, что порой стояли в небесно-голубых глазах нынешней правительницы Обители Веры, и верил им без всяких сомнений.

Теперь Аелия, сам того не заметив, ощущал ту же скорбь и тоску, глядя не на портрет, а на настоящую Деву Солнце, сидящую прямо перед ним.

Тишину, устоявшуюся всего на пару минут, вдруг нарушил скрип. Двери тронного зала тихо приоткрылись. Из-за них показалось синюшное миловидное лицо Евы. Она, всё ещё дрожа и заикаясь, тихо произнесла:

– Г-господин…

Баиюл – высокая неистовая статуя – обернулся и бросил на служанку грозный взгляд. Та, казалось, была готова потерять сознание от страха, но тем не менее продолжила:

– Госпожа Мудрость… Вас ожидает…

– Я сейчас же нанесу ей визит, – ответил бог.

Ева поклонилась. Прижимая к груди трясущиеся руки, она поспешила уйти, очевидно, выдохнув с облегчением.

Всеотец тут же сказал Бьерну:

– Проведи Солнце по городу, покажи местные красоты. А я займусь делами.

Бьерн сразу же понял, что старший брат хочет, чтобы Аелия ушёл из дворца на какое-то время, но отпускать его одного – единственного живого во всей Мацерии – конечно, нельзя. Обитель Ночи всё-таки являлась последним пристанищем душ умерших людей, и не каждая из них отличалась порядочностью. Многие даже после кончины сохраняли прежнюю гниль и затаённую ещё при жизни злобу. Это присуще многим натурам, и изменить такой порядок вещей не подвластно даже божествам.

Бьерн никогда не ослушивался Баиюла, потому очень быстро приступил к выполнению просьбы. Взглянув на юношу и мягко улыбнувшись, он поманил его за собой.

– Пойдём. Нас ждёт небольшая прогулка.

– Куда мы идём? – спросил Аелия, бросая слегка перепуганный взгляд то на Баиюла, то на Бьерна.

Младший брат бога тут же схватил Солнце за предплечье, слегка потянув за собой.

– Не волнуйся. Всё в порядке. Мы правда просто погуляем. Я покажу тебе кое-что.

Что это за «просто прогулка» в Обители Ночи – в царстве смерти и увядания? Придворное Солнце не мог и представить, к чему всё это ведёт, но выбора у него не было. Всё равно покинуть границу мёртвых самостоятельно не получится, поэтому придётся следовать указаниям братьев.

Поддавшись Бьерну, Аелия пошёл за ним. Двое покинули тронный зал, и за их спинами с громким скрипом закрылись большие двери.

Баиюл остался наедине со спящей вечным сном Минцзэ. Ещё пару мгновений он размышлял обо всём произошедшем за последнее время, а потом аккуратно взял девушку на руки и понёс в его покои. Это уже вошло в привычку, стало своеобразным ритуалом. Невольно Дева Солнце продолжала участвовать в повседневной действительности бога, всюду следуя за ним. Точнее, это Баиюл носил её с собой, сажая за стол во время завтрака, обеда и ужина, потом в кресло возле своего трона, а вечерами погружал в горячую ванную, омывая серое безучастное тело чистыми водами. Он расчёсывал её длинные чёрные волосы, украшая их дорогими красивыми заколками, сделанными на заказ специально для госпожи Минцзэ, и одевал в самые восхитительные наряды, чтобы она продолжала выглядеть так же превосходно, как выглядела при жизни. Ночью Баиюл укладывал деву в свою постель, укрывая одеялом и глазея на застывшее умиротворённое лицо часами. Порой он проводил по гладким ледяным щекам пальцем, едва касаясь серой кожи, надеясь, что Минцзэ однажды ответит на прикосновение.

Если бы Баиюл только мог, то, не задумываясь, отдал бы своё бессмертие ей. Но сколько ни проси вселенную вернуть утраченную жизнь, она молчит, безразлично мерцая далёкими звёздами.

Но сегодня у бога появилась призрачная надежда на то, что он всё-таки был услышан.

Она лежала на спине. Вьющиеся волосы рассыпались по подушке. Глаза по-прежнему были прикрыты и не выражали абсолютно ничего.

Встав напротив, бог неотрывно смотрел на возлюбленную, и в сердце его крепчала тоска. Изо дня в день не заживающая рана принималась кровоточить, стоило лишь погрузиться в воспоминания о прошлом, в которое так отчаянно хотелось вернуться.

Минцзэ оставалась такой же красивой, какой и была при жизни. Её тело не изменилось с тех пор, как перестало биться сердце. Лишь кожа посерела и стала холодна, как снег.

Уже восемь лет Дева Солнце мертва. Неисправимо, категорично и так жестоко.

И пусть с рождением Аелии солнце над Ферассом вновь вспыхнуло, в жизни Баиюла света не было уже очень давно.

Оставив девушку одну, бог покинул покои и поспешил на встречу с Климин. По пути он приказал слугам приглядеть за Минцзэ, будто с ней могло что-то случиться. На самом деле Баиюл, позволяя себе наивность, надеялся, что однажды она очнётся, сбросив с себя оковы забвения, и попросит, к примеру, стакан воды, чтобы промочить иссохшее горло, или потребует приготовить ванную с маслами, чтобы согреть в ней давно промёрзшее до костей тело.

Этого не случилось до сих пор, и вряд ли может случиться когда-то – об этом шепталась прислуга, работающая во дворце. Но разве кто-то осмелился бы сказать такое богу в лицо?

Он не задерживался больше. Климин терпеть не могла, когда тот опаздывал на их встречи. А, может, в ней просто говорила ненависть к самому Баиюлу. На то у неё были веские причины.

Живя в одном дворце, их пути почти не пересекались, ведь каждый был занят своим делом: Климин отвечала за слуг, поваров, садовников и в целом за дворец вот уже восемь лет. Как и в мире живых, здесь тоже правила монархия, потому теперь она временно выполняла ту работу, которую раньше выполнял Баиюл. И на это была его собственная воля. Всеотец решил отойти от дел, позволив себе беспечно скорбеть и дожидаться лучших времён.

Несмотря на то, что Мацерия – город мёртвых, его жители тем не менее продолжали здесь своеобразное существование. Так же, как и в мире живых, местные занимались тем же, чем и при жизни: создавали что-то, будь то одежда или глиняная посуда, а потом продавали. Кто-то разводил скот, кто-то ездил на охоту, выходя далеко за пределы бесконечного города. А кто-то работал во дворце. В Мацерии тоже существовали деньги, но не те же самые, что за пределами Обители Ночи. Там валютой служили зво?ны – монеты изумрудно-зелёного цвета, созданные из драгоценного металла, добываемого в горах. Их прозвали так от выражения «звон падающих монет». А здесь – ше?лли, бумажные купюры с изображением деревьев и обозначением определённого номинала. Валюта Мацерии не звенела, как в мире живых, а шелестела, словно листья, и создавалась из древесины, как и любая бумага, так как в здешних горных породах нет никаких металлов и драгоценностей.

Потому, будучи богачом в Обители Веры или Обители Вечности, закончив свой жизненный путь и попав в Обитель Ночи, смертный лишался всех благ, которые нажил за годы своей жизни.

В городе усопших душ, что вечно расширялся и строил себя сам, переплетались тысячи улиц и дорог, ещё больше здесь было домов и магазинов, но при этом нет никаких учебных заведений и больниц – здесь они ни к чему. Мёртвые не страдали от болезней и не чувствали боли. А их разумы, утратившие живое сознание, не способы усваивать новые знания и учиться чему-либо. Дети здесь оставались детьми, а взрослые не теряли лишь свои таланты и навыки, какими овладели ещё при жизни.

Они нуждались лишь в еде, чтобы душа не иссыхала и не теряла рассудок, и потому продолжали влачить своё бытие, похожее на то, каким оно было до смерти, предаваясь развлечениям и удовольствиям, которых в Обители Ночи было немало. Потому большинство людей зарабатывали и тратили свои шелли исключительно на забавы и утехи.

А монарх обязан поддерживать эти устои, что укоренились в Мацерии множество веков назад: следить за порядком, местной экономикой и за тем, чтобы у душ была возможность работать, ведь без неё не будет денег, а без денег не будет и еды. А без работы или какой-либо деятельности спустя долгое время они могли даже безвозвратно утрачивать свой облик, превращаясь в безмозглую полупрозрачную дымку, вечно воющую и кричащую от страха. В этом случае душа не находила покоя никогда, теряясь где-то в лесах и селясь в каком-нибудь дупле. Подобное было редкостью, ведь пришедшие в Обитель Ночи усопшие пытались воспользоваться данной им возможностью в будущем упокоиться окончательно, потому следовали законам: работали и питались, как положено, не забывая о веселье и баловстве.

В целом Обитель Ночи представляла из себя некое размытое отражение жизни, ведь так же, как и за её пределами, люди работали, хранили свои привычки и традиции, а также следовали законам, установленным бессмертными. Разница была в том, что существование здесь – это второй шанс, данный человеку, если того хотела душа в момент, когда его настигла смерть.

Но не каждая душа после гибели попадала в Мацерию и сохраняла сознание. Многие не отвечали на её зов и растворялись, становясь единым целым с дарами природы: реками, озёрами, полями и лесами. А были и те, чьи души не слышали зова, но и разбиться на частицы не могли. Такие случаи редки, и виной обычно служило событие, вследствие которого энергия умершего была настолько переполнена гневом или страхом, что воспринималась природой, как дух умбры – те самые вредоносные пары. Тогда душа оставалась за границей Обители Ночи и скиталась в беспамятстве, пребывая лишь в самых негативных своих эмоциях и чувствах.