Нерукотворный

Он хотел сказать: я и себе противен. Хотел сказать, что согласен с ней, но вместо этого лишь рявкнул, отмахнувшись от неё:

– Климин, хватит!

Та замолчала, не проронив больше ни слова.

– Я сделаю так, как решил. Твоя забота – помочь мне в этом, как мы и договаривались. Всё! Не желаю больше ничего слышать.

С этими словами он встал и, толкнув двери, вышел из покоев Госпожи Мудрости, оставив после себя напряжение, повисшее в воздухе. Климин смотрела ему вслед, сидя на месте ещё пару мгновений. Она прокручивала в голове их разговор, посчитав, что была недостаточно убедительной. Внутри всё ещё тешилась надежда на его благоразумие, но она таяла с каждой секундой. На самом деле никто не смог бы отговорить Баиюла от задуманного, ведь сердце его ранили слишком глубоко.

Климин вновь тихо села за стол. Дрожащая рука подняла перо. Оно показалось невероятно тяжёлым. Работать дальше не было сил, но она продолжила, чтобы отвлечься и унять тревогу.

Как только Аелия переступил порог покоев Бьерна, он сразу же ощутил то, насколько энергетика этой комнаты отличалась от той, что царила во всём дворце. Здесь было тепло и уютно: в камине трещали поленья, в воздухе стоял аромат благовоний, тех самых, что воскуривают в храмах – из дрём-цветов.

Оглядевшись с интересом, юноша обнаружил палочку, от которой исходила полупрозрачная танцующая дымка. Она стояла у кровати на подставке, очевидно, для того, чтобы способствовать спокойному сну и душевному покою. Нигде во дворце ему не приходилось видеть ничего подобного, потому Аелия немного удивился увиденному.

Бьерн, заметив заинтересованный взгляд, направленный на благовоние, тут же объяснил:

– Я всегда любил их запах. А ещё люблю смотреть хорошие сны. Увы, но энергия Баиюла, преисполненная скорби, дурно влияет на обитателей дворца, вызывая кошмары и неприятные видения. Вот я и решил прибегнуть к помощи трав.

– И даже на тебя влияет? – удивился Аелия.

Бьерн усмехнулся:

– Считаешь, будто я не подвержен влиянию негативных чувств?

Юноша пожал плечами:

– Не знаю. Честно говоря, вы оба для меня абсолютная загадка.

Бьерн подошёл к платяному шкафу и принялся в нём что-то искать.

– В самом деле? – спросил он. – Интересно, почему?

Аелия скромно стоял у двери, не решаясь пройти в покои.

– У меня странные ощущения на ваш счёт. Я будто бы давно вас знаю, но при этом совсем ничего не помню.

Бьерн мягко улыбнулся, продолжая перебирать вещи. Он спросил:

– Правда? И что же это за ощущения?

– Всеотец пугает меня, но я всё равно преисполнен к нему какой-то непонятной… – Аелия задумался, подбирая правильные слова. – Любовью. Вероятно, именно это и испытывают к богам их создания.

Бьерн замер на мгновение и обернулся, держа в руках вытащенные из шкафа вешалки с какими-то одеяниями. Он внимательно смотрел на Аелию. Улыбка исчезла с лица. А Солнце продолжал:

– А тебе хочется доверять. Наверное, поэтому я так свободен в суждениях и говорю их вслух, ничего не страшась. Обычно люди понимают свои чувства, ведь у каждого есть причина, вследствие которой и возникают те или иные эмоции. Я свои объяснить никогда не мог. Они будто бы уже были во мне. Задолго до моего рождения. Что это может значить? Ты знаешь, брат Всеотца, Половинка сердца божественного?

Бьерн обомлел. Одеяния упали на пол из рук, что вдруг утратили все силы. Из приоткрытого рта пытались выйти звуки, но они застряли в горле, словно репейник – такие же колючие. Во взгляде стоял вопрос, задать который брат бога никак не мог.

Нахмурив брови, он, казалось, стал бледнее обычного. А потом тихо, почти шёпотом, произнёс:

– Как ты меня назвал?

Аелия и сам не понял, почему назвал его именно так.

– Прошу прощения, господин, если обидел тебя этим.

Бьерн ничего не ответил. Он был настолько поражён, что не мог даже просто пошевелиться. Лишь пронзал юношу ошарашенным взглядом, изучая и будто бы пытаясь что-то разглядеть. Аелия не понимал этих перемен в Бьерне. Он и не мог.

Половинкой сердца божественного его называла только Минцзэ, и никто больше. К тому же она никогда не произносила этих слов во всеуслышание. Нормы приличия в среде монархов не позволяли. Потому это обращение было скорее дружественным.

Бьерн не решился что-то объяснить Аелии и предпочёл перевести тему. Он часто заморгал, словно пытаясь сбросить с лица это непонятное выражение, и уже через секунду вернул прежнее настроение, будто ничего и не случилось. Конечно, Солнце это заметил, но не стал расспрашивать, поняв одно – то было нечто личное, потаённое.

Вокруг него и так происходило слишком много странностей в последнее время, и эта была одной из них.

– Прежде чем мы выйдем в город, примерь это.

Брат бога поднял упавшие на пол одеяния. Ими оказались шубы из шкуры медведя. На вид очень тёплые и дорогие.

– Но для чего они мне? Я ведь могу согреться самостоятельно.

Бьерн снисходительно улыбнулся, всё ещё протягивая три шубы на выбор.

– Твоя аура на территории мёртвых подавлена. Использовать свои силы ты не сможешь – Мацерия попросту блокирует любые проявления жизненной энергии, потому сколько ни пытайся, но призвать ауру не получится, – объяснил он. – Поэтому придётся одеться теплее, Солнце. В Обители Ночи стоит лютый мороз.

Только сейчас Аелия осознал, что его силы действительно тут не работали. Пытаясь призвать ауру, она попросту не отзывалась. Будто бы её никогда и не было.

Приняв этот факт во внимание, он послушно взял одну из шуб и накинул её на плечи. Та оказалась действительно плотной и достаточно тяжёлой. Бьерн облачился в похожую, стоя перед зеркалом.

Это вызвало у Аелии резонный вопрос: для чего брату великого создателя шуба? Ведь Баиюл ещё совсем недавно щеголял по лютому морозу в одной распахнутой рубахе, не страшась суровой зимы.

– Неужто ты замёрзнуть боишься? – спросил Аелия.

Бьерн, едва услышав его вопрос, усмехнулся:

– А как же! Ведь я – рукотворное создание. Тело моё, как у простых людей. Отличие лишь в бессмертии.

Он поправил чёрные волосы, спадающие до плеч, из которых выделялась одна-единственная золотистая прядь. У Баиюла их было много, а вот у Бьерна всего одна. Она падала на глаза, из-за чего приходилось то и дело убирать надоедливый локон за ухо. Эта маленькая черта будто служила напоминанием о том, что в груди его тоже бьётся сердце, хранящее в себе свет. Сердце, некогда принадлежавшее Великой Маедже.

Казалось, тот факт, что Бьерн – вовсе не божество, а создание Всеотца, вечно всеми забывался. Бесспорно, он был очень могущественным и искусным воином, но всё же в своей ипостаси имел уязвимость к простым человеческим слабостям.

– Ну вот, теперь холода царства мёртвых нам не страшны. Идём, Аелия. Мне не терпится показать тебе здешние красоты.

Вдвоём они покинули покои, а потом и сам дворец. Стоило выйти за большие тяжёлые двери, как перед взором тут же предстал огромный город, освещённый множеством огней: тут и там горели фонарики и керосиновые лампы. Они мерцали вдалеке, словно тысячи свечей.

Мацерия была выстлана у подножия дворца, уходящая далеко за горизонт. С высоты Божественного Чертога, как его прозвали умершие души, улицы и дороги казались запутанными лабиринтами, по которым то и дело передвигались местные обитатели.

Был слышен гул – несмолкающие разговоры обо всём на свете. Аелия не мог и представить, что когда-нибудь сможет узреть подобное великолепие. Он понял, что все предположения о том, как выглядит загадочная Обитель Ночи, разбились в один миг. Рукотворные ошибались, представляя ледяные пустыни, окутанные тьмой, или бесконечную пустоту, в которой можно навек затеряться. Оказалось, Мацерия действительно была городом, который выглядел ничуть не хуже Рэниума. Здесь вовсе не сновали потерянные души, что не нашли покоя и пристанища. Они не страдали, наоборот.