Нерукотворный

Аелия прислушался. Откуда-то доносился смех. Откуда-то – споры. Болтовня не унималась ни на секунду. Это напомнило ему Обитель Веры. Стоило лишь выйти за порог Сияющего Дворца, как тут же ветер доносил до ушей разговоры о том о сём.

Он последовал за Бьерном. По широченной длинной лестнице они начали спускаться вниз, к подножию. Аелия то и дело оглядываться по сторонам, рассматривая всё вокруг, пока Бьерн молча шагал рядом.

И как только они оказались внизу, сразу же погрузились в городскую суету. Мимо проходили души, одетые в тёплые тулупы и шубы, не обращая на них никакого внимания, а если замечали Бьерна, то кланялись ему, как и подобало подданным. Тот с искренней улыбкой отвечал каждому кивком, приветствуя народ.

– Ступай рядом, Аелия. Здесь легко потеряться. Да и некоторые души таят совсем не добрые умыслы. Лучше держись рядом. И помни, у тебя нет твоих сил сейчас.

Аелия кивнул:

– Понял.

Они двинулись вперёд, постоянно обходя людей. Все куда-то спешили, были чем-то заняты или увлечены. Словно в их телах всё ещё теплилась драгоценная жизнь. Будто они по-прежнему боялись чего-то не успеть.

– От чего такая суета? Здесь всегда так? – поинтересовался юноша, в очередной раз столкнувшись с прохожим.

– Сегодня и в самом деле куда насыщеннее, чем обычно. Всё дело в том, что близится день Божественной Милости. Вернее сказать, его канун.

Аелия знал, что это за день. Когда-то и в двух Обителях его праздновали. То был день рождения Всеотца, последний день зимы. Торжество, к которому готовились и города, и деревни. Люди играли на гуслях и ханге, украшали дома бумажными фонариками и гирляндами в виде маленьких солнц, развешивая их всюду, готовили обеды из самых разных блюд и крепкий сладковато-кислый напиток под названием «Жар-Пыл». Его варили из настоенных и забродивших солнцеягод, что собирали в самый пик солнцестояния каждое лето. Красные и невероятно сладкие плоды даже в лютый мороз пробивались из-под снега в момент созревания. Здесь, в Обители Ночи, лето не наступало никогда, но ягоды, однако, спели каждый год в тот же момент, когда за пределами территории мёртвых солнце замирало над головами рукотворных, и их собирали, а потом настаивали, консервируя в собственном обжигающем соку. А зимой, когда наступал день Божественной Милости, солнцеягоды варили в кипятке, от чего получался очень крепкий обжигающий напиток. Его принято пить горячим, потому во время праздника никто не замерзал.

Многие, не дожидаясь торжества, начинали праздновать уже сейчас. Ведь считалось, что, задобрив вкусными кушаньями и тёплым питьём душу Всеотца, можно получить его милость на целый год вперёд. Каждый загадывал желание, веря, что Баиюл услышит всех, ведь ему одному подвластно слушать людские сердца.

И когда-то он действительно старался дать рукотворным всё, чего те пожелают.

Отовсюду доносились ароматы горячих блюд, а в глаза били яркие огоньки фонариков. Дети с мертвенно серой кожей и потухшими глазами бегали по улицам, весело играясь. В руках они держали игрушки в виде палочек с бумажным солнцем на конце. Его лучи, прикреплённые на гвоздик, были подвижны и от каждого дуновения ветра крутились, словно шестерёнка. Каждый ребёнок раскрашивал своё солнце по-своему, наделяя игрушку самыми разными цветами. То были и красные, и жёлтые, и даже зелёные светила, что малышня сжимала в пухлых кулачках, проносясь мимо.

Аелия не смог сдержать улыбку, наблюдая за ними. Звонкий смех разносился по улицам, наполняя их своеобразным волшебством.

– Надо же! Я и подумать не мог, что в Обители Ночи может быть так чудесно!

Бьерн был искренне рад, что Аелия ощутил атмосферу, стоящую в Мацерии.

– Мёртвые обожают праздники, в особенности день Божественной Милости. Знаешь, они ведь живее всех живых, когда позволяют себе веселье.

Мимо промчалась молодая девушка. Её держала за руку другая. Подруги, хохоча, куда-то торопились. Пробегая мимо, они, заметив Бьерна, крикнули:

– С кануном дня Божественной Милости, господин Бьерн! За силу духа Всеотца!

Бьерн махнул им вслед, улыбаясь, и его тут же остановила преклонного возраста женщина.

– Мой милый господин, не испробуете ли Жар-Пыл?

– Конечно, госпожа Зорица. С удовольствием.

Бьерн потянул Аелию за руку, и уже через секунду они оказались возле постоялого двора, где прямо на улице готовилась еда на вынос. Солнце с неподдельным любопытством наблюдал за происходящим. Миловидная старушка, очевидно, управляющая таверной, подозвала их к огромной бадье, стоящей на огне. Зачерпнув половником побольше варева, она предложила его Бьерну. Тот осторожно коснулся губами горячего напитка, от которого исходил ароматный пар, и, попробовав, одобрительно кивнул.

– Восхитительный вкус, госпожа Зорица! Жар-Пыл удался на славу.

Женщина смущённо посмеялась, отмахнувшись:

– Вы так добры, господин. Всегда находите для меня время.

– Просто вы пленили меня своими вкуснейшими обедами и напитками!

Аелия видел, что Зорица очень смущена обществом Бьерна. Женщине явно льстило, что сам брат Всеотца, обладающий статусом монарха, уделяет ей почтительное внимание. Он действительно уважал подданных и, конечно же, чтил старость, хотя и сам был куда старше, чем кто-либо в Ферассе. Но, тысячелетиями сохраняя прежний облик, Бьерн всё равно слыл молодым господином, не иначе.

Старушка перевела взгляд на Аелию, заинтересованно оглядев с ног до головы. Было очевидно, что простое человеческое любопытство так и переполняло женщину, потому она спросила, приветливо улыбаясь:

– Ваше скромное молчание так умилительно, юный господин. Я вас даже не сразу заметила!

Зорица посмеялась, торопливо черпая половником тот же напиток.

– Прошу, и вы попробуйте!

Аелия поклонился ей и принял половник в руки, сделав пару глотков. Ему не доводилось пробовать Жар-Пыл раньше, так как в двух Обителях давно перестали праздновать день Божественной Милости, задолго до его появления. Вкус показался ему очень приятным, хотя напиток и был весьма крепким. Чуть поморщившись, Солнце ощутил, как приятное тепло растекается по груди, стремясь попасть в желудок. Продвигаясь по пищеводу, горячий Жар-Пыл за мгновение успел согреть тело, чего не так легко добиться на таком морозе.

Он сказал:

– Восхитительно, госпожа!

Хозяйка постоялого двора заулыбалась ещё шире, но за улыбкой этой скрывался проницательный взгляд, выискивающий то, что так заинтересовало её в Аелии. Она взглянула на Бьерна вопросительно, ожидая, что тот представит его спутника, но он молчал, не проронив ни слова.

Несомненно, Зорица поняла, что Аелия – живой, и ей страсть как хотелось знать, для чего Баиюл привёл его в Мацерию, на территорию мёртвых. К тому же у него была самая выделяющаяся черта, которая о многом могла сказать. Его глаза. Ведь светящиеся золотисто-жёлтые или янтарные глаза и чёрные волосы, точно космическая пелена, в которой увязло светило, могли быть лишь у солнцерождённых, что, очевидно, указывало на принадлежность странного гостя к бессмертным, обладающим частицами солнца в своём естестве. Таким Всеотца создала Матерь Маеджа по тем образам, какие отпечатались в её сознании – тёмная космическая материя и ослепительное солнце.

Это известно каждому. Баиюл был сшит солнечными нитями, его сердце – сердце Маеджи – хранило частицу светила. А Бьерн получил половину этого сердца, потому тоже считался солнцерождённым. Во всём Ферассе их было всего трое: бог, его младший брат и Дева Солнце, но теперь появился ещё и Аелия, о существовании которого в Мацерии начали говорить не так давно. Души, что умерли и пришли в Обитель Ночи за последние восемь лет, судачили тут и там о том, что слухи о рождении нового бессмертного – правда, и солнце действительно вновь засияло над головами рукотворных. Конечно, не все в это верили, считая, что Ферасс гибнет и чахнет под гнётом всепоглощающей тьмы, и совсем скоро хаос накроет его полностью, не оставив никого в живых.

Зорица как раз была одной из тех, кто не в силах уверовать в спасение, но теперь, глядя на Аелию, она сомневалась в своих суждениях.

Женщина спросила прямо:

– Кто же такой ваш друг, господин?

Но Бьерн пропустил этот вопрос мимо ушей. Остаться незамеченными им всё равно не удалось бы в бескрайней Мацерии, ведь мёртвые весьма любопытны, но рассказывать что-либо он точно не собирался.

– Прошу прощения, милая Зорица, но нам пора идти, – сказал Бьерн, попрощавшись.

Женщина сразу поняла, что влезла туда, куда не следовало, и потому просто пожелала напоследок, ничего более не спрашивая:

– С праздником, господа! За силу духа Всеотца!

Вдвоём они двинулись дальше по улице, в сторону выхода из города, оставляя позади шум и гам предпраздничной Мацерии.

Бьерн почти сиял от счастья. Очевидно, праздники он любил не меньше, чем мертвецы. Атмосфера торжества наделяла его искренней радостью, будто малое дитя. На красивом лице отчётливо читалось предвкушение. Он уверенно и гордо шагал, больше похожий на ожившую прекрасную статую, сотворённую умелым архитектором. Очевидно, так оно и было.

Аелия смотрел на него сверху вниз, будучи малость выше, и размышлял о том, что творилось в голове господина Бьерна. Он складывал о себе впечатление юнца, очарованного простыми человеческими слабостями и радостями. Солнце не сомневался, купи он ему какую-нибудь сладость, тот испытал бы искренний восторг, присущий детям. Неужели Половинка сердца божественного, второй из первобытных и один из древнейших созданий Ферасса, может быть таким невинным и открытым?

Аелия всё ещё не доверял ни одному из братьев, хотя Бьерну, как он уже говорил, верить очень хотелось, ведь его распахнутая душа, казалось, попросту не могла таить за собой что-то недоброе.

– Почему ты не захотел представить меня Зорице? – спросил Солнце. – Мне стоит оставаться в стороне и не выделяться?