При советской власти

А Тоню он мог представить, задал Гриша себе риторический вопрос? И тут же ответил на него: всё-таки она, кажется, работает по специальности, переводчиком. У него же никакой специальности нет. Сколько себя помнил, он всегда хотел быть военным, особенно лётчиком. Но с авиацией не получилось, а вот военным – МГБ ведь организация военная, – он будет!

– Гриш, у тебя похмелится нету? – едва ворочая языком, проговорил Евсеев, тело которого сотрясала мелкая дрожь. Евсеева ещё в апреле сорок пятого назначили на место бесшабашного Женьки Пухова, получившего тяжёлое ранение и встретившего Победу в госпитале, глубоко в тылу.

– Найдём, Серега, – пообещал Митричев.

14

Пётр Иванович Митричев демобилизовался из армии в феврале сорок пятого по тяжёлому ранению, едва не оставившего его слепым. Совсем чуть-чуть не дошёл он до Берлина, о чём, впрочем, не переживал. Главное – живой остался. И почти здоровый.

Пётр Иванович воевал в пехоте. И когда рассказывал об этом, ему отказывались верить. Всю войну в пехоте и – остался жив? Да быть такого не может!

– А вот может, – хитро прищурившись, говорил Пётр Иванович. И почти не врал.

После первого своего ранения, полученного в первой же атаке (в ногу, к счастью, кость была не задета), когда он лежал в госпитале и, ожидая выписки, от скуки пошил одному генералу, тоже лежавшему на излечении, такие сапоги, что подагрические пальцы генерала, казалось, впервые в жизни обрели покой.

– Да ты как же это, солдат? – даже растерялся от радостного изумления генерал, прохаживаясь по палате. – Как влитые! Ну, ты и мастер! Ты сапожником был до войны?

– И это могём, – ответил Пётр Иванович. – Не жмут нигде?

– Да что ты! – не мог нарадоваться на обнову генерал. – Ноги в них будто спят. Одолжил ты меня, солдат, одолжил, не забуду этого.

И – не забыл. Как только выписался из госпиталя и вернулся в свою бригаду, тотчас истребовал к себе рядового Митричева.

И сделался Пётр Иванович при генерале эдаким денщиком, что ли. Слово это хоть и старорежимное вроде, но как нельзя лучше характеризовала то, кем был при генерале Пётр Иванович.

Генерал оказался боевым, отважным, лез в самое пекло, не боясь самого чёрта. Сапог за войну износил не одну пару и Пётр Иванович исправно шил ему новые взамен изношенных.

А в самом конце войны попали они под ураганный огонь отчаянно сопротивлявшихся фрицев, генерал погиб, погиб и его адъютант, молодой паренёк. А Пётр Иванович получил то самое тяжёлое ранение в голову, от которого чуть не лишился зрения.

– Так что ребята, в пехоте я был от звонка до звонка, – говорил Пётр Иванович и в подтверждение своих слов показывал особо недоверчивым слушателям свою солдатскую книжку, каким-то образом сохранив её при себе.

Возвращение Григория Митричева отмечали всей квартирой. На кухне сдвинули столики, покрытые все как один вытертыми почти до белизны клеёнками, сняли похожие на натканную гигантским пауком паутину верёвки, на которых развешивали сушиться бельё.

На столы выставили то, что у кого было. Выпили за Победу и едва только осушили стаканы да кружки, как Арон Моисеич поспешно, словно боялся, что его может кто-то опередить, предложил выпить за вдохновителя наших побед товарища Сталина.

Потом помянули мужа Нюры Шмакиной, всех, кто не вернулся с войны. Пётр Иванович особенно сокрушался о друге своём закадычном Трофиме Колупаеве, расчувствовался до слёз.

– Земля ему пухом, – в очередной раз полнимая стакан, говорил он, а на просьбу Алёны пореже налегать на водку, ответил с упрёком в голосе:

– У меня друг погиб, а ты…

Костик и Илюша, насытившись, сидеть с взрослыми за столом не стали, попеременно надевая на свои детские головки то пилотку деда Костика, то фуражку его отца они бегали по коридору, заставленному всякой всячиной, а потом, примостившись на небольшом сундучке, внимательно рассматривали портупею и кобуру, откуда Григорий предварительно вытащил свой ТТ.

Затем Костик повёл своего друга в комнату, чтобы похвастать наградами отца. Илюша, затаив дыхание, осторожно прикасался к холодному металлу орденов и медалей, особо задержав руку на «Красной звезде» с отколотой рубиново-красной эмалью на одном из лучей её, историю которого, выведанную у отца, Костик успел пересказать Илюше ещё в коридоре. Илюша с грустью смотрел на них и думал о том, что вот его отец так и не успел получить ни одной медали…

Пётр Иванович, сильно захмелев, уснул за столом, Гриша бережно перенёс отца в постель, затем помог добраться до комнаты некрепко стоявшему на ногах Арону Моисеичу, обширная лысина которого была покрыта бисеринками пота. Женщины, прибрав со стола, разошлись по комнатам, Алёна повела Костика в свою, но тот заартачился, желая провести ночь с отцом!

Гриша, подойдя к сыну, присел на корточки, обнял его за худенькие плечи.

– Сынок ты же у меня солдат, так?

Костик кивнул, поправляя съехавшую от кивка на глаза фуражку.

– А солдат должен беспрекословно подчиняться распоряжению командира, так?

Костик опять кивнул.

– Тогда слушай мою команду: шагом марш в комнату бабушки и дедушки.

– Ну почему, – обиделся мальчик. – Я хочу быть с тобой. И с мамой.

– Приказы не обсуждаются. Кругом и шагом марш!

…Узкая железная кровать с никелированными спинками при каждом движении молодых супругов издавала столь омерзительное поскрипывание, что долгожданная близость не доставила ни Тоне, ни Грише радости. И ещё эта проклятая слышимость сквозь тонкие стены-перегородки между комнатами…

– Чёртова кровать! – раздражённо прошептал Гриша. – И как ты только спала на ней?

– Я же спала одна…

Они ощущали себя подростками, которых родители застали за неблаговидным занятием.

Некоторое время лежали молча, боясь пошевелиться. В небольшой, прямоугольной комнате с единственным полукруглым окошком почти под самым потолком, расписанным ржавыми разводами было душно, и духота эта имела тяжёлый привкус подгнивающих брёвен, из которых был сложен этот ветхий уже, отживающий свой век дом.

Тоня давно свыклась со здешними реалиями, хотя привыкнуть всё ещё не могла. А Гриша, за время войны видевший и не такое, ничего и не заметил. Если бы ни эта проклятая скрипучая кровать…

Не такой он представлял себе их первую ночь после долгой разлуки. Решив, что завтра же он выбросит этого скрипучего дьявола на помойку и купит нормальную кровать, хотя бы за неё пришлось втридорога переплатить, он немного успокоился и чуть повернув голову спросил уткнувшуюся ему в плечо лбом Тоню:

– Ты спишь?

– Нет. А что?

– Хотел тебе рассказать… У меня перед демобилизацией прелюбопытный разговор произошёл…

И Гриша, не торопясь, обстоятельно, несмотря на изрядное количество вина, выпитого за столом, спать ему не хотелось, рассказал о неожиданном предложении, сделанном ему подполковником Зенковым.

Тоня слушала внимательно, почти не перебивая, раз только насторожено подняла голову, когда показалось, что Костик заплакал во сне. А когда Гриша рассказ свой закончил и спросил, что она об этом думает, Тоня, ни секунды не мешкая, ответила:

– Тут и думать нечего, соглашайся, конечно!

Грише не понравилось столь поспешный и однозначный ответ. Нет, для себя он давно решил, что будет работать в госбезопасности, но ему почему-то хотелось, чтобы Тоня хоть чуть-чуть засомневалась в его силах: сможешь ли, для тебя ли такая работа? И он бы тогда, сделав вид, что раздумывает на её словами, привёл бы ей свои доводы, которыми запасся в долгой дороге из Белоруссии в Москву. А тут – здрассте-пожалуйста, соглашайся и – точка!

Тоня хоть и работала в учётно-архивном отделе, так называемом отделе «А», прекрасно знала, что офицерский состав комиссариата, с недавних пор – министерства живёт очень неплохо. Правда, это «неплохо» уравновешивалось тяжелейшей работой иной раз без сна и отдыха по нескольку суток, невзирая на то, что война кончилась. Хотя госбезопасность это такая организация, для которой война не кончается никогда, только переходит из одной стадии в другую, из горячей, в холодную, если так можно сказать.

Конечно, и аресты министерство не минули, и здесь засели шпионы и вредители. Но где их не было? В институте, где преподавали родители Тони, ещё до войны разоблачили шайку троцкистов…

(Гриша благоразумно не сказал Тоне, что его однажды чуть самого не записали во враги. И если бы не случай, счастливо-трагический, неизвестно было, собирался ли он теперь на работу в МГБ или же валил лес где-нибудь в Сибири. И это – в лучшем случае…)

…Командование и политотдел полка, где заканчивал службу капитан Миричев. дали ему отличную характеристику для работы в МГБ. Оформление документов заняло чуть менее месяца, после чего Гриша прошёл ускоренные двухнедельные курсы по азам оперативной работы и был зачислен в службу наружного наблюдения. А вскоре получил и своё первое самостоятельное задание…