При советской власти

Тугая дверь не сразу поддалась. За дверью, конечно, никого не было, однако Митричев заметил на мокрой земле явственные отпечатки женских туфель. След довольно изящен, не было никаких сомнений, что эти следы оставила Дама. Получается, она заметила слежку. Но где? В ресторане или когда они преследовали их на «москвиче»? В общем-то какая разница, где и как! Главное, она обвела его вокруг пальца! Тоже мне работничек, оперативник хренов, ругал себя расстроенный Митричев. Провалил задание!

Зенков, конечно, был не в восторге, что Митричев упустил «объект», но бранить его не стал, сказал, что всё бывает.

Впрочем, Грише легче от этого не стало, он винил себя в этой неудаче, понимая, что крепко подвёл товарищей.

16

На следующий день дело приняло совсем уже печальный оборот. Дама так и не появилась ни в своей квартире на Малой Бронной, ни по одному известному оперативникам адресу, где она могла бы появиться. Её нигде не было, она исчезла.

Собрались в кабинете полковника Зенкова. Панин ещё раз доложил о новом лице, появившемся в их поле зрения. Некто Самошников Аркадий Борисович, вчера в «Метрополе» подсевший за столик к толстяку и Даме. Как установил позже Панин, Самошников работал вместе с толстяком и Дамой в доме моделей одежды, что на Кузнецком мосту. И толстяк, то бишь Кустов Виктор Прохорович, и Самошников были далеко не безгрешны, но грехи их проходили скорее по линии БХСС. Панин на всякий случай связался с товарищами из милиции и попросил пока ни того, ни другого не трогать.

Просунув в дверь кабинета белобрысую голову, Толя Зуев попросил разрешение войти. Обзвонив больницы и морги, он сообщил, что интересующая их Дама – Лагутина Алевтина Владимировна – в эти заведения не поступала. Есть правда несколько неизвестных трупов, но ничего похожего с Лагутиной они не имели.

– Ладно, други мои, – успокаивающе проговорил Зенков. – Найдём мы эту кралю, конечно, если она уже не в посольстве.

– В каком посольстве? – подал голос растерявшийся Митричев.

– Не знаю, может быть в американском, может в английском. Только вот зачем она им, простая связная? А вот если она была не просто связной, тогда наше дело дрянь, важного агента прошляпили…

Митричев понял, что это камень в его огород, прошляпил-то он.

– Но не век же она в посольстве будет, – словно оправдываясь, сказал Гриша.

– Не век, это верно. Её, может быть, уже упаковали и отправили дипломатической почтой в Лондон или Вашингтон.

– Надо пограничников известить.

– Дипломатический багаж не досматривается, товарищ Митричев… Ладно, будем надеется на лучшее. Итак, что мы имеем? – задал вопрос Иван Емельянович, ни кому конкретно, впрочем, не обращаясь. Помолчал некоторое время, задумчиво потирая большим и указательным пальцем хорошо выбритый подбородок-пятку с ямочкой посередине. – Вот что, Гриша, а почему ты решил, что Дама наша воспользовалась другим выходом?

– Так ведь следы, Иван Емельянович, свежие следы женских туфель

– Вот именно, женских туфель, но не туфель нашей Дамы. Ты ведь почти следом за ней зашёл в подъезд, через несколько секунд обнаружил другой выход, но ни во дворе, ни дальше на улице ты её не увидел. Что-то наша Дама уж больно прытко шагает, учитывая, что на ней была узкая юбка, а?

– Вы думаете, что… – начал было Панин.

– А почему нет! – перебил его Зенков. – Гриша, сколько этажей в том доме?

– Четыре.

– Значит, подняться выше второго этажа она бы не успела. Во всяком случае, Митричев услышал бы шум закрываемой двери. Получается, она могла войти только в квартиру на первом этаже. Сколько квартир на этаже?

– Три.

– Так. Панину и Митричеву заняться жильцами дома в Старосадском переулке, особенно теми, кто живёт на первом этаже. Шнипко и Зудин отправляются на Малую Бронную, разнюхайте там, всё, что возможно.

Участковый милиционер, в ведении которого находился интересующий чекистов дом в Старосадском переулке, оказался человеком средних лет, небольшого роста, крепкий, словно гриб-боровик. По-военному чётко как бывший фронтовик он дал характеристики жильцам дома, рассказал, кто, чем дышит. Фотографию Лагутиной рассматривал долго и внимательно, добросовестно стараясь припомнить, видел ли когда эту красивую женщину. Но – нет, не видел, даже мельком.

– Ну что ж, – сказала Панин, поднимаясь со скрипучего стула. Они сидели в тесной комнатёнке участкового. – Пошли знакомиться с жильцами.

Две квартиры на первом этаже из трёх, особо интересовавших оперативников, были набиты людьми. Но если в одной из них жили молодые семьи с детьми, то другая скорее походила на богадельню. Три старухи и почти оглохший старик, насмерть перепуганные визитом участкового и двоих в штатском, ничего толком ни понять, ни объяснить не могли, на фотографию Лагутиной смотрели со страхом и сразу открещивались: не видели, не знаем, мы все больные и старые.

А последняя из трёх квартир на этаже была необитаема. В настоящее время, как уточнил участковый, Тартаковы, муж и жена, геологи, были в экспедиции, где-то за Уралом, уехали давно, ещё в начале лета. Когда вернуться – неизвестно. А единственный сосед их, старик Терентьев, теплые месяцы проводит у сестры-вековухи в Кратово.

– К холодам возвращается, если сын его привезёт. А то и там остаётся, когда как, – доложил участковый. – На второй этаж пойдём?

На втором повезло больше. Одна из женщин, Варвара Степановна Недоедова, уверенно заявила, что эту мадам, как она выразилась, глядя на фотографию, она видела вчера из окна кухни.

– Я вас видела, – сказала она Митричеву – Вы за ней чуть не вприпрыжку бежали. Не догнали, стало быть.

– Не сумел, – усмехнулся Гриша.

– Она к кому-то в доме пришла, не знаете? – спросил Панин.

– Откуда же! Но прежде её не встречала тут, нет, не встречала. А что она натворила, воровка, да? – глаза женщины, одетой в застиранный халат загорелись любопытством.

– Другие ваши соседи её тоже видели? – не стал отвечать на её вопрос Панин.

– А не было никого, я одна в квартире была.

– Похоже, что она нас всё-таки обхитрила, – сказал Панин, когда они оказались на лестничной клетке.

– Не нас, а меня, – уточнил Митричев, не желая перекладывать свою вину на товарищей.

– Выше пойдём? – спросил участковый.

– Разве что для очистки совести.

Никто более Лагутину в доме не встречал и вообще никогда не видел. Хотя осталось несколько квартир, обитателей которых дома не оказалось. Панин, передав фотографию Лагутиной участковому, попросил его вечерком заглянуть в пустующие теперь квартиры и всё-таки уточнить на всякий случай, видели ли они её.

– Есть! – по-военному козырнул участковый.

На выходе из подъезда столкнулись с дородной тётей в малиновом берете, в пухлых руках которой было по увесистой сумке. Панин, шедший первым, чуть посторонился, пропуская её, а та, увидев за его спиной крепкую фигуру участкового, радостно воскликнула:

– Егор Егорыч, а я тебя всё ищу, ищу. Здравствуй!

– Здравствуй, Дарья Тимофеевна. Знаю, зачем ищешь. Твою просьбу помню, дай мне ещё денёк, сейчас я занят вот с товарищами.

– Как скажешь, Егор Егорыч, потерпим ещё денёк, как скажешь, – согласилась женщина. – А что у нас неполадки какие? – она пристальным взглядом окинула сопровождавших участкового людей в штатском.

– Вот что, Дарья Тимофеевна, скажи-ка нам, ты вот эту дамочку в доме не видела?

Пока она рассматривала фотографию Лагутиной, пока затеялся разговор, к которому подключился и Панин, Митричев скучающим взглядом скользил по стенам замызганного подъезда, по оббитым войлоком дверям квартир. Только дверь супругов-геологов и старика Терентьева была дубовая, покрытая тёмным лаком. Рамка нижней филёнки двери немного отошла и едва заметно расщепилась. И на этом тонком, словно иголка лучике Митричев приметил не то крохотный клочок какой-то материи, не то клочок шерсти. Наклонившись, осторожно снял с «иголки» это «что-то».

– И что тебя заинтересовало? – выглядывая у него из-за спины, спросил Панин

Разговор с женщиной в малиновом берете ничего не дал, её отпустили, и сердобольный участковый взялся подсобить ей с сумками.

– Не знаю, – пожал плечами Митричев. – Шерсть вроде, – он полуобернулся к Панину. И вдруг его как током ударило: – Так это ж каракуль, елки-палки!