даже спокоен и рад. Ведь помог брату избежать расстрела и, наконец, занял то место, где должен был быть с самого начала.
– Зачем это сделал, Павло? – спросил командир. – Хочу понять твою
паскудную суть.
Павел обвёл глазами, светлеющее от восхода небо и гордо, глядя на
окруживших его бойцов, громко произнёс: – Это был мой брат! Я не сын сапожника! Я дворянин!
Толпа загудела. Послышались выкрики в трёхэтажный мат.
– Тихо! Тише! – перекричал подчинённых Зубавин. – Шо, как на
базаре!
Толпа затихла, только голос Митяя слышался в стороне, взахлёб
рассказывающего кучке любопытных, как отважно и вовремя поймал, белогвардейского прихвостня.
– Вот, значит, откуда умеешь саблею махать. В кадетах, небось,
обучался? – сделал вывод Сидор Борисович.
Комиссар, подойдя, шепнул Зубавину. Тот прервал допрос и пошёл в
штаб.
– С этим-то, что делать? – спросил вдогонку Обухов.
– Заприте пока! Пусть посидит, после разберёмся!
В штабе Зубавина ожидал посыльный, приехавший из главка
дивизии. Сидор Борисович принял увесистый пакет, небрежно разорвал и прочёл. Потом скомкал бумагу, положил в пепельницу, поджёг.
В приказе ставилась задача передислокации полка. – Два дня на
сборы. Переезжаем в хутор Лесной, – сказал он командирам взводов.
5
Павел сидел взаперти, где вчера томился брат, ожидавший, как и он
теперь, расстрела. Любопытный Архип, охраняющий сарай в дневные часы, подсел к окну с металлической решёткой, у которого не было стекла, и повёл разговор: – Это правда, был твой кровный братец, али так сказал, совравши?
Павлу было не до разговоров. Не хотелось никому ничего объяснять.
Но помолчав, ответил: – Да, Архип, правда. Мой брат.
– Иш кака карусель? Вот, что жизнь понаделала! Многие щас так
воюють: родственник, против родственника. А чо делать? Не понимают люди, что большевики добро несуть, хотят рабоче-крестьянскую власть наладить. Дай ей господь шансу. Ленин вот из ваших будет, из дворян значит, а правильно мыслит, за народ вступился. Добивается, чтобы по справедливости всё было, по честному. А, что ваши предлагають? Опять с мужика три шкуры драть? Вот что получат! – Архип показал сложенную пальцами руки фигу. – Хотя тебя понять можно. Молодой горячий. Конечно, жалко родного-то. Тоже не знаю, как поступил бы, будь на твоём месте. – Старик затянулся обжигающим пальцы окурком, свёрнутым из газеты и, поплевав на него, потушил о ладошку. – А, ты, вот, что, парень, – сказал скрипучим голоском, – покайся командиру, да перед хлопцами. Сидор Борисыч – мужик справедливый, поймёть. Какова невидаль – беляка упустил? Всё равно ничего не сказал бы. Ну и шут с ним. Сбежал и сбежал. Ты искупись. Скажи, мол, в бою докажешь преданность идее нашей.
– Нет, Архип, – ответил Павел. – Ничуть не каюсь в поступке. Только
сейчас остаюсь доволен в выборе.
– Вот дурень! Его стрельнуть завтра, а он доволен?
– Тебе этого не вразумить, – сказал Павел и отошёл от окна, дав
понять, что не желает больше вести беседу. Сел на солому.
Вторую ночь подряд пролежал, не смыкая глаз. Наступило утро.
Услышал за стенами сарая возню: скрип телег, ржание лошадей, какие-то команды. «Опять в бой, – подумал. – Сейчас, наверное, придут и…»
Встал, размялся, чтобы выглядеть свежее, не желая, смотреться
перед убийцами жалким, напуганным.
Полк Зубавина приготовился к маршу, ждал команду. В штабе
совещались. Сидор Борисович инструктировал взводных. Когда разошлись, Обухов спросил что делать с Синицыным, предложив расстрелять. Зачем, мол, лишняя забота, – держать караул для негодяя, когда люди на счету. Командир не задумываясь, отмахнулся: – Делай, как знаешь, не до него сейчас.
За Павлом пришли два бойца – Степан и Даниил во главе с братом
Обухова. Вывели на улицу, дали лопату.
– Пойдём! – командовал Митяй, – стрелять буду контру.
Красноармейцы нехотя плелись сзади. Митяй маршировал впереди.
Вышли за хутор. Остановились возле леска.
– Всё! – крикнул Митяй. – Тормозитесь. Куда ещё дальше? Только
ноги сбивать? Наши гляди, скоро поедут. Здесь рой!
Конвоиры сели на траву. Павел огляделся вокруг. «Скучновато
будет тут лежать, – подумал, – не могли веселее места найти, там, на холме где-нибудь». – Отмерил лопатой размер, обозначил границы и принялся копать для себя могилу. Бойцы курили, посмеивались.
– Сам его шлёпну, не мешайтесь, – говорил Митяй однополчанам. —
Для этой вражины давно патроны отложил.
– Да ради бога, – ответил Степан. – Лично мне противно этим делом