Херувим четырёхликий. Классика самиздата

Полная жёлтая луна с видимыми пятнами тёмных морей сопровождала путь Рылова вдоль реки. Низкая, большая, как солнце, она словно шла перед ним по противоположному берегу, иногда скрываясь, полностью или частично, за отдельными высокими домами.

Постепенно лунный образ встроился в сознание мужчины и переключил на себя его внимание, подсказывая, что полнолуние располагает людей уступить злу и соблазнам. Не зря в эту пору некоторые женщины проявляют качества ведьм, а некоторые мужчины – лихих злодеев.

В себе Александр Владимирович тоже не мог быть полностью уверен. Потому что Фима, баня и полная луна заставили вспомнить давнюю, укором висевшую на его душе историю о пропавшем костюме.

Он пошёл в баню в новом чёрном костюме, богато переливавшемся на свету серебром, потому что жена уехала на неделю к маме. Целый месяц перед отъездом она так допекала его своими переживаниями, похожими на переживания Иры Стецкой, что разворошила в нём давнее желание зайти при случае, просто так, к хорошей одинокой женщине, вроде бы его зазывавшей. И он почти поддался этому соблазну, одев костюм, в котором мог покрасоваться.

И вот этот замечательный костюм пропал, а он стоял, как дурак, смотря на трусы, майку, полотенце и мокрую простыню, которые составляли теперь всю его одежду, и слушая сочувственные разговоры собравшихся рядом с ним приятелей.

В бане были только приятели и знакомые, примелькавшиеся за долгие годы. Никто из них не мог быть вором. И вроде бы никто не видел забегавших чужаков. А костюм исчез.

«Чудак-человек!» – открыл ему глаза один из банных кряжей, выведавший причину появления в бане костюма. – «Такие кражи происходят по наводке. Ты думаешь, жена уехала и пустила всё на самотёк?»

Происшествие обсудили за пивом. Досталось и ворам, и простакам.

Потом добрые люди вызвали ему такси, и, обернувшись полотенцем и осмелев от выпитого, он всё-таки поехал в гости, подмигивая по пути огромной полной луне.

В полотенце его приняли лучше, чем в костюме. И вроде бы женщина ему понравилась. Но когда угар бесшабашной смелости прошёл, на душе Рылова стало нехорошо. И костюма ему было жалко, и за себя стыдно. И за вора почему-то тоже было стыдно, как за себя. И за соблазнившую его ласковую женщину. И за банные откровения. И за то, что теперь он не мог узнать у жены, правда ли то, что возвёл на неё приятель, или нет.

Так и осталась эта кража стыдным пятном в его душе и одной из болячек за себя и за всё человечество, вдруг схватывавших сердце Рылова в редкие пронзительные минуты, вроде случившейся сейчас, когда он запнулся и остановился на полпути.

Луна, за которой он наблюдал, остановилась вместе с ним.

За то время, пока Рылов шёл, она немного поднялась над горизонтом и застыла теперь над двумя перевёрнутыми в небо золочёными луковицами.

Ему показалось, что тонкая белая колокольня и приземистая белая церковь на другом берегу, красиво подсвеченные прожекторами, словно поддерживали или удерживали своими крестами жёлтого небожителя, манящего людей отражённым светом. Почему-то они представились Рылову так, как он никогда не думал, – символами мужского и женского начал, противостоящих соблазну.

Церковь в это время должна была быть пуста, но он думал, что в ней поют, – не очень музыкально, как в той церкви, куда водила его бабушка в детстве, – и, если прислушаться к ночной тишине, то можно даже разобрать в ней «иже херувимы» голосом актёра Пуговкина.

А в окружающей храм темноте ему чудились пространства клубящейся тьмы, пытающиеся прошелестеть странные слова «дата майнинг», которые сегодня он слышал от Стецкого.

Рылов дождался, когда луна ещё немного поднялась над землёй и сдвинулась влево от колокольни, осветив пустырь. На душе понемногу отлегло, и он продолжил путь, радуясь скорой встрече с наверняка задремавшей на диване супругой и загадав, что у него будет ещё время додумать и о «дата майнинг», и об уготованных людям соблазнах.

    29 ноября 2015 года

ЛИК БУНТУЮЩИЙ. «КОБа»

Повесть

Внешне улыбчивый Фёдор Канцев бунтует, видя вокруг мало любви. Больше всего на свете он бы хотел, чтобы все люди всегда радовались жизни. Самые грустные, несчастные – улыбнитесь хотя бы раз, и Фёдор полюбит вас за эту улыбку всей силой своей души. Но так не получается, и мятущаяся его душа ищет, почему.

Тема проповедников и загадка «Пророка» наделяют бунт Канцева высшими смыслами. Обострение болезни не оставляет возможности вложить открытия в собственную жизнь.

Во глубине небес необозримой

В сиянии и славе нестерпимой

Тьмы ангелов волнуются, кипят,

Бесчисленны летают серафимы,

Струнами арф бряцают херувимы,

Архангелы в безмолвии сидят,

Главы закрыв лазурными крылами, —

И, яркими одеян облаками,

Предвечного стоит пред ними трон.

    А. С. Пушкин

1. Фёдор Викторович

Подрастерявший густую шевелюру, коротко стриженый Фёдор Канцев лучился, улыбаясь во все стороны лбом, глазами, ртом и даже порозовевшими аккуратными ушами.

– Фёдор! Заждались мы тебя, честное слово! Ах, красавец! Здорово выглядишь! Вот, что значит сибиряк! Ничем вас не проймёшь!

Он не ожидал такой тёплой встречи. Какие простые хорошие люди попадаются ему по жизни! Сколько он тут проработал? Всего ничего, три года, а словно прирос, – и к нему привыкли, как к своему.

Сестрички в диспансере, коловшие ему лекарства, – такие тоже умнички! Он немного волновался, как девчонки примут подарки на 8-ое Марта, а всё получилось так естественно, и так хорошо они посидели потом втроём, за ширмочкой и с бутылочкой, как старые добрые друзья, не чувствуя разницы в возрасте, что душа прямо пела, когда вечером возвращался из больнички домой. Он жадно хватал воздух, остро пахнущий ранней весной, и, как пацан, завидовал неизвестным ребятам, которых любят улыбчивые озорницы в белых халатах с открытыми миру глазами.

Как бы хотелось Канцеву, чтобы все люди всегда радовались жизни! Самые грустные, несчастные – улыбнитесь хотя бы раз, и Фёдор полюбит вас за эту улыбку всей силой своей души! Только и надо ему, чтобы полюбить, – увидеть пусть даже нечаянную, мимолётную, но искреннюю радость.

Беспричинная вроде бы грусть, изрядное время донимавшая Канцева, пока отступила. Жизнь Фёдора Викторовича приобрела желанную определённость, с которой можно было смотреть на мир привычным манером, хотя радоваться ему особо было нечему.

Он болел. Болезнь не отступала. С тех пор, когда бугай врач, пересмешник и оптимист не меньший Канцева, увидев сочащуюся кровью кожу на спине пациента, ласково похлопал его по плечу: «Наш клиент!» – Канцева успели и прооперировать, и загрузить двумя курсами химиотерапии, и не исключали возможность третьего.

Третьей химии ему не хотелось. Первая прошла на «ура». Можно сказать, пролетела. А вот следующая далась тяжело. Похоже, отравили Фёдора лекарствами через край. И всё равно уклончиво отвечают о будущем.

Скоро идти на очередное обследование. Что-то оно покажет? Неужели продолжат колоть? Хотя бы дали маленько передохнуть.

И сколько ему осталось, если ремиссии не будет? Молчат. Спасибо, толстяк доктор, с которым у них сразу установился контакт, не стал врать: «У тебя тот случай, когда здоровый организм нам только вредит. Если он и дальше будет упрямиться, рассчитывай на год-полтора. Поэтому незаконченные дела и вопросы не откладывай. Постарайся, по возможности, не иметь хвостов. Но не забывай, что это только один из возможных исходов. А мы с тобой оптимисты и будем стремиться к лучшему. Поддержка у нас есть – твоё желание жить. Поэтому бороться надо. Верить надо. Без надежды тоже никак».

Радушная встреча вызвала неожиданный прилив сил, которые Канцеву быстрее хотелось потратить на полезное дело.

– Георгий, никто без меня станков не касался? – спросил он белобрысого молодого человека лет тридцати, уверенно расправившего широкие плечи чуть позади обступивших Канцева работающих пенсионеров.

– Никто, Фёдор Викторович. Стенда мы тоже не касались. Вас ждём.

– Молодцы, что дождались. Ты на площадку сегодня поедешь? Возьми меня с собой, – попросил Канцев.

От конторы до площадки было километров пять. Можно было и прогуляться, как часто любил Фёдор. Но слишком хорошо было на улице. Ветер стих. Солнышко подмигивало из-за белых облачков. Птички пели. Берёзки пустили зелёные листочки. Засидевшись в четырёх стенах, Канцев чувствовал, что вольная прогулка сегодня могла затянуться. А времени терять ему не хотелось. Очень быстро оно стало утекать. Как вода из рук.

Рассудительный Георгий, придерживая руль одной рукой, медленно рассказывал, что изменилось с тех пор, как Канцев ушёл на больничный.

– Все ваши маленькие станки тоже снесли в большую комнату. Там небольшой ремонт. На пол бросили новый линолеум. Пластиковую «вагонку» купили – мужики решили обшить ею комнату в полстены. А верх пускай светлый остаётся. В принципе, красиво должно получится.