Зачем учить математику

Он бил и бил, повторяя быстро, чтобы не сбиться на счёт: «Нет! Нет! Нет!»

Открылась дверь квартиры пролётом выше и оттуда выглянул крупный мужчина в халате.

– Что здесь происходит? – строго спросил он, держась за ручку двери, чтобы в случае чего побыстрее её захлопнуть. – Мне полицию вызвать?

Тихонов поднял на него взгляд, и мужчина попятился.

– Всё в порядке, – ответил он.

Запрокинув бутылку, он допил остатки портвейна, закурил, и вышел на улицу, под ливень.

В холле первого этажа Бубнов, Батонов и Рыбенко приставали к Василькову. Они пытались повесить на его спину бумажку с надписью: «Я люблю историчку». Он от них неуклюже уворачивался, но они наседали с двух сторон, выкручивали ему руки и пинали. Вся его форма, обычно такая чистая и выглаженная, покрылась коричневыми следами от подошв.

Ни слова не говоря, Тихонов с ходу влепил пендель Рыбенко. Тот отскочил в сторону, держась за зад и с удивлением озираясь.

– Оставьте Василькова, – сказал Тихонов.

– Ты чё дерзкий такой, страх забыл? – нахмурился Бубнов, отойдя от Василькова. – Отскочим, побормочем?

– Гришина другому дала, так ты сразу на друзей? – добавил Батонов.

Тихонов ударил его кулаком в лицо и направился к Бубнову. Тот стал отступать, повторяя:

– Ты чё, Тихон, ты чё? Батон, Рыба, валим его втроём!

Но Рыбенко и Батонов не хотели драки, чувствуя, что сейчас с Тихоновым лучше не связываться. Тогда Бубнов развернулся и побежал по коридору, крича:

– Ладно, псих, мы ещё поговорим!

Рыбенко и Батонов пошли за ним, что-то гневно шепча.

– Спасибо, – сказал Васильков и поправил съехавшие очки. Он стоял перед Тихоновым грязный, потный, жалкий.

– Не за что. Увидимся позже.

Тихонов быстро и решительно поднялся на четвёртый этаж. По пути он никого не встретил, видимо, все одноклассники готовили праздник. Вот он у кабинета директора. Он занёс руку, чтобы постучать. Но передумал. Это не тот случай, чтобы стучать! Не по-мужски это. Разве должен стучать мужчина, который пришёл за своей женщиной? Нет, он должен действовать твёрдо и уверенно, а стук выдаёт сомнения. У Тихонова же не было больше сомнений.

Он взялся за ручку и широко распахнул дверь. Юлия Фёдоровна была на месте. Она сидела за своим столом и что-то писала при свете настольной лампы, в смешных больших квадратных очках. Заметив его, она поспешно сняла очки и убрала их в карман пиджака.

– Что тебе, Тихонов? – строго спросила она. – Почему ты мокрый? И что с твоим лбом? Ты упал?

Над школой прокатился раскат трескучего грома. В старой оконной раме задрожали стёкла. Юлия Фёдоровна с испугом посмотрела в окно.

Тихонов увидел свое отражение в зеркале у входа. В самом деле, он весь вымок, пока шёл от подъезда к школе. Рубашка прилипла к телу, кровь на лице, волосы размазаны по щекам, как у женщины после истерики.

– Алексей! Тебе чего? – повторила Юлия Фёдоровна.

Тут он почувствовал, что весь хмель из него резко улетучился, уступив место сковывающему страху. Уверенности и решительности больше было. Он уже не понимал, с какой стати пришёл сюда, как он вообще осмелился на такое. Совершенно ясно, что ничего из этого выйти не могло, кроме позора.

– Извините, – слабым голосом ответил он и вышел.

Осторожно затворив дверь за собой, он глубоко вдохнул, держась за сердце.

– Как ты осмелился, дурак! Да ещё в таком виде! – прошептал он.

– Ну молодец, – возразил он себе, – поступил, как всегда? Лишь бы пронесло, лишь бы закончилось побыстрее, а потом жалеть всю жизнь? Доволен теперь? А как же всё? Плакать теперь в постельку и считать? А Дэн со своей психологичкой? А любовь? А жизнь?

Он резко распахнул дверь кабинета и снова вошёл. Юлия Фёдоровна вздрогнула и подняла голову, но очки не сняла. Комнату на миг осветила вспышка молнии, ветер взметнул бумаги и сбросил со стола. Тихонов быстро подошёл к ней, наклонился и неумело прижался к её губам своими. Это совсем не было похоже на поцелуй.

Казалось, Юлия Фёдоровна превратилась в утёс. Тихонов выпрямился и на дрожащих ногах направился к выходу. У него было такое чувство, что сейчас он умрёт от ужаса. Всё получилось настолько нелепо и неромантично, что хуже не придумаешь.

– Тихонов, стой! – вдруг прозвенел её голос, как очередной раскат, сразив его на полпути.

У него ёкнуло в груди. Он застыл спиной к ней. Всё, – подумал он, – п-ец!

– Иди сюда, – повелительно сказала она.

Он развернулся и, глядя себе под ноги, сделал по направлению к ней два робких шага.

– Ты совершенно не умеешь целоваться, – она встала и сняла очки. – Сейчас я тебе покажу, как.

Наверху прояснилось. Там, где ещё недавно чернели тучи, теперь сияло, играло и пело чистое голубое небо. Сырые улицы обогрело горячее солнце, и на мокрых тротуарах стремительно росли сухие проплешины.

Так и Тихонов совершенно высох. Но не от солнца.

– Лёша, – удивил ты меня. – Ты как будто заглянул в мои мечты.

– Юлия Фёдоровна, я и не подозревал, что вам нравлюсь. Как-то вы со мной не очень дружелюбно обращались.

– Слушай, давай уж теперь без Юлии Фёдоровны… Зови меня просто Юля, в конце концов, у нас разница не такая уж, лет десять всего. Только не при всех, конечно!

Она звонко засмеялась. И добавила серьёзно:

– Ну а как, скажи, я должна была себя вести? Пригласить тебя на свидание после урока?

– Я бы согласился!

– Не сомневаюсь. Ладно, давай, шагай, а то ко мне прийти могут.

Она поправила блузку, юбку, и села за стол.

– Юлия Фёдоровна, можно последний вопрос?

– Опять эта Фёдоровна… Чувствую себя старухой с тобой. Ну, давай.

– А чем я вам нравлюсь?

– Ты умный. Необычный. Привлекательный… Да сам знаешь. Наверняка все девочки в школе от тебя без ума.