Кодекс боевой подруги

Кодекс боевой подруги
Иван Викторович Быков

Ясмин, обычная девушка из небольшого провинциального городка у моря, мечтает о любви, ищет своего мужчину, но находит лишь разочарование. «Такова жизнь» – смиренно говорят многие. Но не Ясмин. В поисках счастья девушка отправляется по дороге из житейского кирпича все к новым и новым приключениям. В пути она составляет карту – «Кодекс боевой подруги», свод универсальных правил, применение которых позволит хотя бы в некоторой мере постичь это загадочное, неизведанное существо – мужчину. Сможет ли Ясмин замешать из найденных ингредиентов рецепт личного счастья, сможет ли сварить то приворотное зелье, выпив которое, самый главный, единственный мужчина возьмет ее за руку и больше не отпустит? Куда ведет ее путь – к циничному умению нравиться мужчинам или к высочайшему мастерству любить и быть любимой? Этот по-настоящему «мужской» роман – для женщин. Или же истинно «женский» роман – для мужчин.

Иван Быков

Кодекс боевой подруги

(Со-со-со, или Ко-ко-ко)

Универсальное пособие для женщин по эксплуатации мужчин любой комплектации.

«По крайней мере, она была с самураем, а не с бандитом».

    Акира Куросава, «Семь самураев» (3 ч.12 мин.).

Триммер – аппарат для удаления ненужных волосков.

Филировка – прореживание волос.

Триммер 1. Не ревнуй

1.

Яша не ревновала мужчин к их женам. Она была в свои двадцать четыре достаточно мудра, чтобы понимать: любое «доверяй» обязательно влечет за собой «доверяйся». Любая ревность может вызвать отдачу, многократно превышающую по силе изначальный порыв.

Не то, чтобы Яша не умела или не хотела доверить себя в чьи-либо уверенные мужские руки, но сам факт такого доверия… Требовалась готовность стать одним целым с предметом отношений, с избранным. Другими словами, выбор избранника был процессом крайне неоднозначным и весьма запутанным. Яша не желала выбирать. Выбирали ее. Она лишь подтверждала или (что происходило намного чаще) не подтверждала выбор.

И потому Яша не ревновала мужчин к их женам.

Да и само наличие жены воспринималось Яшей исключительно как данное, непременное обстоятельство, как утренняя свежесть, как розовый цвет лепестков у цветка, как шум реки, бегущей по камням рядом с берегом. Яша была одним из берегов, жена – другим. Нет тут никаких сложностей, требующих психоанализа. В свое время – Яша знала об этом и не переживала из-за этого – она окажется на правом берегу, а кто-либо создаст для реки левый берег. Очень просто.

Поэтому Яша оставляла все эти мысли ни о чем для женщин глупых, любящих заморачиваться. Сама Яша заморачиваться не любила. Во всяком случае, не на такие темы. Внутренний покой дороже. Когда в очередной раз речи сии начинали литься в ее, Яшины, изящные ушки, она просто мысленно повторяла про себя «Ко-ко-ко» и начинала видеть напомаженный клюв очередной курицы, но переставала смотреть в ее очи, подернутые поволокой куриной слепоты.

Собственно, о себе Яша говорила тоже «Ко-ко-ко», только в другой, сакральной, трактовке, в иной транскрипции, составленной ею лично (так ей казалось). Писать полагалось латиницей, а читать так, будто бы выражение записано кириллицей. Выходило «Со-со-со», что, с одной стороны, вызывало неприкрытые эротические аллюзии, а с другой, – являлось слоговой аббревиатурой трех иноземных слов: «Codex Combat Companion». Яша переводила эти слова как «Кодекс Боевой Подруги». А сама «иноземность» выражения наделяла Яшу чувством собственной важности.

Именно боевой подругой считала себя Яша в отношениях с «допущенными» к таким отношениям мужчинами, имела свой, продуманный за полдесятилетия кодекс и старалась по-своему этот кодекс чтить. Но на сей раз не получилось.

2.

В какой момент ее угораздило «сломаться», Яша и сама толком объяснить не могла. Ни цветы, ни суммы, ни слова, ни поднесенные подарки, ни проявляемое внимание такой эффект произвести уж точно не могли. Даже этот мужской полумиф – «я отличный любовник» – будь он не только полумифом, не смог бы сломать девушку.

Нет, нельзя сказать, что Яша привыкла ко всему этому мужскому арсеналу, имеющему цели завоевать и заполучить (а главное доказать самому мужчине и окружающим, что он-таки может заиметь и заполучить). Нельзя сказать, что была абсолютно равнодушна к словам и действиям своих «боевых друзей», но, как стало очевидным лишь в свете последних перемен, все эти радости могли подарить счастье исключительно в некой нужной пропорции. Счастье оказалось совокупностью радостей, подобранных по индивидуальному рецепту. Даже самые сложные вещи сотканы из самых простых вещей.

И ему удалось этот рецепт подобрать, причем не преднамеренно. Скорее всего – интуитивно-случайно. Яша просто не могла представить человека с нехитрым и чистым именем Степан в таком антураже: вот он стоит над зловещим колдовским керидвеном и бросает в котел все новые и новые ингредиенты, дабы изварить приворотное зелье для нее – для Яши.

Собственно, Яшей девушка стала лет пять назад.

После очередного выброса молодого задора на каком-то шумном, но невеселом танцхолле, они стояли (вернее, он – стоял, она – присела по понятным причинам) в кустах парковой аллеи. Можно было, конечно, произвести ритуал облегчения и в уборной клуба, но в женский, как всегда, была очередь, а в мужской Яша не пошла бы из соображений морали да этики. Теперь, когда у нее собственный кодекс, – легко, тогда – нет. Да и пора было исчезать – становилось скучно.

И потому находчивый и предприимчивый (за эти качества она его тогда и ценила) Ильдар воззвал: «Айда в парк!». А потом, выказывая недюжинную эрудицию, даже продекламировал: «Там под каждым ей кустом был готов и стол, и дом».

– Нам, – поправила она за две минуты до обретения нового имени.

– Прости? – уточнил Ильдар.

– Нам был накрыт… – пояснила девушка, а подом добавила, чуть подумав:

– Да и не дом мы там ищем. И уж точно – не стол.

Ильдар рассмеялся, и они рванули.

3.

Он стоял, она присела. В таком занятном ракурсе Ильдар, что был всего на пару лет старше спутницы и всего на несколько сантиметров выше, казался почти великим. Ну, пусть не великим, но уж точно – значительным. Он лил струю так долго, что как бы свидетельствовал тем самым не только о плебейском переборе пива, но и об аристократическом здоровье.

– Понимаешь, Яшка, – и это было в первый раз, когда это имя увидело свет, – понимаешь, так много песен, так много стихов, так много анекдотов сложено о браке, что вывод один: мужики женятся лишь для того, чтобы потом до конца дней ненавидеть своих жен. Оно те надо?

Так, с последней каплей Ильдаровой мочи, излитой в корни парковых кустов, Ясмин стала Яшей, а мечтающая о свадьбе простушка превратилась в боевую подругу. Начинающую, но уже боевую. Ко-Ко-Ко превратилась в Со-Со-Со. И стала составлять собственный кодекс. Поняла, что не стоит лезть на чужой трон, а потому стала рисовать собственное королевство. И у Яши выходило весьма неплохо, весьма основательно. Пока не появился Степан.

Яша иногда называла Степана Стефаном – одна буква, один измененный звук в имени, и рубаха-парень Степа превращался в венценосного Стефаноса. Тот же, например, Ильдар, «предводитель», всегда был для Ясмин «обладателем престола», но легко и быстро спрыгнул с трона, как только Ясмин стала Яшей. Превращение осуществилось единожды и имело регрессивный характер.

Степан же превращался в Стефана при всякой встрече, после чего вновь становился Степаном: такая игра сначала забавляла Яшу, а потом стала для нее незаменимой. Яша наслаждалась этой игрой, как, наверное, Йоко Оно, присылавшая Леннону записки с посланиями «Дыши и помни», «Я – облако», «Смотри на огни до рассвета».

После Ильдара были другие – много, разные, те, что радовали, и те, что огорчали, но беда была в том, что вот это самое «после» сам Ильдар прочувствовать не мог. Он все еще мыслил категорией «во время» – в его, Ильдарово, время. И это самое нечувствование стало для Яши – тогда уже Яши – настоящей бедой. Она увидела ревность во всей неприглядной агрессивной отвратительной красе.

Он приходил – приходил ежедневно и выдергивал Яшу из ее жизни в свою, Ильдарову, жизнь. Выдергивал жестко, безапелляционно, даже не подразумевая, не задумывая, в мыслях не имея взаимного желания. И жизнь Яши стала существованием.

Она тогда жила уже сама. Ей было девятнадцать. Высшее образование прошло стороной, но не потому, что так захотело само высшее образование, а потому, что так решила сама несостоявшаяся абитуриентка. Ясмин всегда желала стать стилистом-парикмахером и пронесла свое желание сквозь слезы матери и угрюмое сопротивление далекого отца.

Отец – видимо, от удивления – даже обнаружился однажды на пороге женской обители, ворвался в квартиру с бесцеремонностью потомственного силовика, презрительно обозвал Ясминовы мечтания «куаферством». Потом покричал часа полтора на кухне с бывшей женой, Яшиной мамой, громко накидал в лицо Ясмин десяток специальностей с названиями институтов и университетов и даже с ориентировочными экзаменами, необходимыми для поступления, – в общем, подготовился к встрече. Впрочем, на этом воспитательные функции он посчитал выполненными в полном объеме и вновь скрылся в своем неизведанном, тогда еще таинственном для Яши мужском мире, не забыв бросить через плечо: «Моя дочь – волосяная чесала! Позор».

4.

И дочь стала «волосяной чесалой». Ей не понадобились для этого соответствующие факультеты институтов, техникумов, училищ. Ей понадобилось желание, живая фантазия, ловкие руки (ох, как эти ловкие руки пригодятся ей в дальнейшем!) и несколько месяцев интенсивного тренинга у достаточно известной в городе мастерицы, «укротительницы волос», как та сама себя называла.

Эта самая «укротительница волос» заметила талантливую курсантку, предоставила ей работу, а уже через пару месяцев открыла и отдала в умелые руки Ясмин отдельный салон, входящий в брендовую сеть. Так что Ясмин оставила Яше в наследство интересную творческую работу, хороший достаток, отдельную квартиру и относительную свободу. И Яша пользовалась этой свободой в полной мере. Пока на свободу не наложил свою бесчувственную руку Ильдар.

Ильдар вел разъяснительные беседы со всеми парнями, осмелившимися приблизиться к «его» Яше. Ильдар установил круглосуточную слежку. Ильдар проводил мониторинг всех Яшиных страниц в социальных сетях. Ильдар звонил и устраивал Яше телефонные разносы до тех пор, пока Яша имела неосторожность принимать телефонные вызовы. Потом установил дежурство у парадной дома, где Яша жила, и у дверей салона, где Яша работала. Ильдар вырывал из рук телефон и листал меню сообщений и контактов. Ильдар кричал, Ильдар плакал, Ильдар умолял, Ильдар угрожал. Он врывался в трудовые будни, он упразднил Яшин досуг. Яша перестала принадлежать себе и возопила.

Уверенная в себе, самостоятельная, она вдруг ощутила ярую необходимость выплакаться. И впервые за последние два года обратилась к матери.

За два часа Яша, которая вновь стала Ясмин на время пребывания в маминой кухне, обрыдала во всех подробностях последние две недели своей изменившейся жизни. Мать слушала, подливала недорогой бренди в обычный двухсотграммовый гладкостенный стакан, почти молчала или едва говорила, – была матерью. А потом, когда Ясминовы глубокие глаза обмельчали от усталости; когда дочь упала изящной, но тяжелой от бренди головой на ловкие свои тонкие руки, ставшие сонно-неуклюжими, сложенными на бежевом пластике стола; когда волны темных длиннейших Ясминовых волос залили добрую половину этой самой столешницы; когда дочь забылась сном, на стуле, расслабив хрупкие плечи, мать встала из-за стола, нашла телефон и позвонила своему бывшему мужу.

5.

Пробудившись, не выспавшись, обнаружив себя на стуле в маминой кухне, в отсутствии памяти, но в присутствии похмелья, Ясмин вновь стала Яшей. Приняв из заботливых маминых рук хмельной бокал («Здоровья ради, не во зло»), Яша довольно холодно попрощалась и вновь отправилась во враждебный мир: сражаться с Ильдаром.

Но Ильдар пропал. Вернее, он был где-то там, в иной жизни, – проходил иногда мимо по другой стороне улицы, хмуро глядя исподлобья куда-то под ноги, но не звонил, не наседал и более не старался оторвать «свой» кусок Яши. Ильдар пропал из Яшиной судьбы. Но повлиял на нее. Он дал Ясмин новое имя. И первую заповедь в «Кодекс Боевой Подруги»: «Не ревнуй!».