Путь Аграфены

– Или царь! – рыкнул из толпы Лев, но тут же стих, когда Стратим-птица обратила взор в его сторону.

«Га-ра-фе-на! Га-ра-фе-на! Га-ра-фе-на!» – принялись скандировать звери на все голоса.

– Так тому и быть, – раздалось с небес. И хоть пыталась птица Стратим говорить тихо, но вновь пронесся ураган по окрестностям.

– Царице нужен дворец, – сказал Индрик. – Нужен трон. Нужна стража. Нужны слуги.

Засмеялись тогда все четыре птицы – есть, мол, уже это все – и дворец, и трон, и стража, и слуги. Две птицы подхватили Индрика за густую длинную шерсть. Другие две – Кита под хвост и плавники. Да подхватили аккуратно, чтобы не поранить. А сама птица Стратим нежно, как мать дорогое дитя, взяла в клюв змею Гарафену, и все птицы, взмахнув крыльями, тут же оказались там, где и по сей день живет инорокая огненная змея Гарафена в окружении преданных ей зверей. Кит бережет воды, Индрик – землю.

– Где? Где оказались? – нетерпеливо затараторила девочка. – И что значит «инорокая»?

– Как много вопросов, – улыбнулась Ведьма. – По порядку, да с другой стороны. Много значений у слова «инорокая». Это и от слова «инок», что значит «один». Одинокая она, и никогда не будет у нее родственной души.

– Как и у Вас? – вдруг поняла Гарафена, но Ведьма пропустила вопрос.

– Это и от слов «иной рок» – другая судьба. А тех, у кого иная судьба, сразу можно отличить по иному взору – насквозь тебя видят.

– Змея Гарафена смотрит насквозь? – девочке стало боязно.

– Змея Гарафена живет насквозь. Насквозь всех существ, всех миров, насквозь времени и пространства, – подтвердила Ведьма.

– Ух, ты! – восторженно воскликнула девочка. – Вот бы увидеть ее!

– О, это опасная затея! – покачала Ведьма головой. – Встретиться с Гарафеной – это все равно что оказаться перед греческой Сфинкс, индийской Пурушамригой или египетской Шепсес-Анх.

– А что в этом особенного? Что опасного? – уточнила девочка.

– Вопросы, – пояснила Ведьма. – Все они задают тебе вопросы. Чтобы ответить на вопросы, нужны знания, смекалка и… душа. Ответишь – проси ту вещь, что дарит силу.

– А не отвечу?

– Прощайся с жизнью.

– Гарафена такая злая? – расстроилась девочка.

– Она справедливая, – возразила Ведьма. – Если ты пришел (или пришла) за могучей силой, которая даст тебе неограниченную власть, то докажи, что ты этой силы достоин. А то таких дел можешь наворотить. Весь мир погубить можешь. Знаешь, сколько таких искателей Грааля? А так один разговор с Гарафеной – и на одного искателя меньше.

– Так где живет теперь Гарафена? – вспомнила девочка, о чем спрашивала раньше.

– На острове, – ответила Ведьма.

– На каком острове? – настаивала девочка.

– У него много имен, – пожала плечами Ведьма. – Самое известное – Буян. Но называли его и Китеж, и Березань, и Рюген, и Руян, и Бурун, и даже Майдан. Не важно, как называешь место силы. Важно, откроется ли оно тебе. Да и выживешь ли, попав туда, куда так стремился.

– Так место силы – это же Алатырь, – решила уточнить Гарафена. – А он остался там, где собирались звери выбирать царицу.

Ведьма снова рассмеялась.

– На то он и средоточие силы, что ему не важны ни время, ни пространство. Он всегда там, где нужен.

Глава 6. ПОМОЩНИКИ

«И на будущее время я советую вопреки нашему обыкновению не принимать в союзники таких народов, которым в беде мы должны помогать, но от которых в случае нужды нам самим не получить помощи».

    Фукидид. «История»

– А каково Ваше настоящее имя? – спросила Гарафена с искренним интересом. – Вы же не всегда были Ведьмой.

– Это и есть мое настоящее имя, – Ведьма потрепала Гарафену по все еще влажной после речных купаний голове. – Мне другого не нужно.

– Но Вы сами говорили, – настаивала девочка, – что имя должно иметь значение. Говорили, что в Ваших краях имя дают при рождении, чтобы его значение и человек как бы проникли друг в друга.

– Так и было, – подтвердила Ведьма. – До тех пор, пока я не поняла свою истинную суть. Не без наставника, конечно. Теперь я Ведьма.

– Хм, – задумалась Гарафена. – Кто ж добровольно захочет быть Ведьмой? Жить вдали от людей, ловить на себе косые взгляды. Быть изгоем. Тяжелое у Вас имя. Темное.

Ведьма рассмеялась – как обычно, звонко, почти по-детски.

– Темное имя, говоришь? И что же оно, по-твоему, обозначает?

– Вредить, наверное, – честно призналась Гарафена.

– Ведать, – исправила Ведьма. – Знать. А знание – это свет. Так что имя у меня самое что ни на есть светлое. А вот «добровольно» ли – это уже другой вопрос. Не все в жизни человек делает по своей воле. Есть силы, против которых нам не выстоять. Порой нужно отдать себя течению судьбы. А вот по поводу изгоя ты права. Те, кто знают, а не делают вид, что знают, – всегда одиноки. Мы уже говорили об этом.

– А можно, я останусь у Вас? – наивно спросила девочка. – И Вы не будете одиноки. И я не буду одинока…

– Ты, девочка-дорога, уж точно не будешь одинока, – улыбнулась Ведьма. – Подожди всего минуту. Они уже в пути.

– Мне нравится, когда Вы меня так называете, – призналась Гарафена и протяжно повторила:

– Дорога! А можно я тоже буду себя так называть?

– Конечно, – «позволила» Ведьма. – Это же часть твоего имени.

– Га, – попробовала на вкус Гарафена. – Я буду звать себя Га. А кто уже в пути? Кто будет через минуту?

– А вот они, – ответила Ведьма и широко повела рукой.

Га взглянула на ту поляну, в сторону которой указала Ведьма, и попятилась в страхе. Трудно было подобрать слова, чтобы описать три создания, представшие перед изумленным взором испуганной девочки.

Все три существа были похожи друг на друга и при этом разнились, как, скажем, похожи и разнятся ворон, лебедь и морская чайка. Похожи тем, что их женские лица и обнаженные груди были прекрасны. А вот различий было не счесть.

Первая «птица» сидела на траве, сложив крылья так, что их вовсе не было видно, но широко взъерошив яркие, переливчатые перья. Блеск перьев был изменчив и беспокоен, полон броских цветов и мягких полутонов, то ослеплял глаз, то успокаивал, и в пестроте этой девочка Га все не могла уловить никакой закономерности, никакого порядка. За спиной создания раскинулся впечатляющий размерами хвост такой же беспокойной окраски. И странное дело: Га казалось, что «птица» то полностью теряет человеческий облик, то вдруг обретает совершенно человеческие черты и действительно становится прекрасной обнаженной девой.

Вторая птица-дева, наоборот, раскинула великолепные крылья. Крылья дрожали так, будто она вот-вот собиралась вновь оторваться от земли и скрыться в неведомых далях. Перья сияли бело-желтым огнем, как сияет солнце, если глянуть на него сквозь прищуренные глаза. От оперения была свободна не только белая грудь, как у двух других птиц, но и гибкое тело до тонкой талии. По щекам создания непрестанно катились крупные слезы. И что показалось Га особенно странным – рот птицедевы был перевязан широкой черной атласной лентой.

Третье создание было настоящим чудом. Дева улыбалась, отчего сердце наполнялось радостью. Наверное, именно эта третья птица не дала девочке-дороге умчатся назад, в родной городок, к отцу и матери, к суровой бабке Анастасии Егоровне. Взгляд третьей птицедевы был добр, нежен, исполнен мудростью. Он успокаивал и сулил счастье. В русых волосах, заплетенных в могучую косу, красовалась золотая корона. Оперение было цвета небесной лазури. Но самое удивительное, что из-под крыльев, как из-под плаща-накидки Анастасии Егоровны, скрещивались воздушные, грациозные руки. В тонких пальцах правой руки птицедева небрежно держала невиданный ранее девочкой ярко-алый цветок.