Играть в кавер. Антология моего рока

Пятном крови Мечта медленно сползла по стенке сосуда.

Кто-то делит с ней хлеб,

А кто-то в поте лица,

Обливает грязной водой,

Тело ее из льда

Слезы текут с потолка,

Тает фруктовый дом…

Приятного аппетита всем,

Кто любит клубнику со льдом! [7]

Слуга заметил, что банка закрыта грязной капроновой крышкой.

– Кто же тебя закрыл? – пластик упруго поддался, крепким пальцам настойчивого единомышленника.

Небольшая Мечта вылетела из банки, делая сальто-мортале над столом, подлетела к лицу парня.

– Тот, для кого недосягаемая. – Она, улыбаясь, поцеловала вызволителя в щеку, и игриво вращаясь, улетела вверх, испарившись.

Заснувший, от поцелуя, Слуга, обратно откинулся назад на кровать.

***

На следующий день, после выполненных сельскохозяйственных работ, бригада грязных работяг, соседей Слуги, весело теснилась, возле конторской кассы, получая заветную оплату труда. Тот, отходя от осчастливливающего окна, грязными руками засовывал пачки денежных купюр, с изображением потертого образа уже не вечного советского лидера, в карманы пыльных рабочих штанов. Один из вчерашних соседей-спорщиков, спавший ночью справа, осчастливленный выданным заработком, подошел к Слуге, по-простецки толкая его в плечо.

– Чего грустишь, от такой, цельной горы коврижек?

Не очарованный, перспективой материальных благ, Слуга, скучно ухмыльнулся в ответ.

***

Вечером того же дня, усталый Слуга, вместе с соседским стариком, разговорившись засиделись на деревенской приоконной лавке, возле общежития.

Рассуждали о природе…, о времени…, детях…

Воображение поражал красно-синий багряный закат, размазанными гигантскими кляксами облаков. Высоко в небе, улетающие, намалеванные фантазией, птицы, затевали таинственный пророчащий прощальный маневр, зигзагообразный символ. Недалеко в поле, усталые труженики, каким-то образом, странно гармонируя с небесными пилигримами, начинали хореографическую колыбель. Из окна, раскрытого над сидящими собеседниками, доносились звуки тарана граненой тары, гула голосов ужинающих добытчиков денег, вперемешку с голосом телевизионного вещателя.

– События августа девяносто первого года станут одними из переломных событий, которые дадут толчок переменам и беспорядку.

– Что же будет дальше?

Слуга задумавшись, то ли вслух, то ли про себя, все же заботился извечным, почти риторическим вопросом. Ни знания, ни умения, ни даже воображение, не лишало его радости мысли. Ни качество, ни количество, ни структура, ни даже скорость размышлений не отдаляет нас от древних, средневековых, современных и будущих искателей.

Лишь молчаливое созерцание Старца, хранит извечную успокаивающую стабильность.

Смотри, как Август падает с яблонь,

Это жатва, это Сентябрь.

Омытый дождем берег птицами отпет.

Из вереницы траурных дат этот день,

Только этот день,

Плачет…

Смотри, как ветры собирают в стаи

Самых усталых,

Как поднимают

И кружат над Распятием листья,

Смотри, как лес полыхает

И медленно гаснет.

Это Сентябрь… [8]

Фантазии Слуги, наполнились ретушированными пейзажами, почти осеней природы, вперемешку с панорамами церковных куполов, заводскими производственными мотивами родного города. В воображении, старик постепенно становился эдаким высоким, сильным, горбатым медитирующим Лешим, в холщовом одеянии балахоне, расправившим руки, подняв кверху ладони, мощно вдыхая ветреный воздух, медленно кружась, созерцая, сливаясь с Матерью Природой. Пешие труженики, красивым ритуалом, извечно подыгрывали, демоническому действу.

Осеннее солнце – гибель-сюрреалист,

Осеннее солнце – жатва,

Осеннее солнце листьями падает вниз.

Весна будет когда-нибудь завтра. [8]

– Я немного повидал в своей жизни. Мой Рок для меня приготовил…, и войну…, и голод…, и обман. Я и буянил…, и трусил… – послышалось Слуге.

Старик замер, не отрывая взгляда от линии горизонта, даже не шелохнувшись.

Смотри, как кровью дурманит болота

Кикимора-клюква,

Как ведьмы-вороны,

Тревожат день вознесенья,