Усердие князя Владимира

– Рад, я что-то не понял, куда ты клонишь.

– Я скажу: время Перуна истекло. Ни Риму, ни Византии он в прежнем качестве не нужен. Христос заменит Перуна. Он уже это делает.

– Вы гости, но всему есть предел.

– Я не оскорбляю, не унижаю, не презираю, правду реку. За что хочешь меня прогнать? Ты же и сам сны вещие видишь. Кровь и плач стоят, ведь так?

– Да, в одном из моих снов Перун ушел, но обещал вернуться, – как-то даже тихо и обреченно заявил Сварий. – Неужели князь свергнет Перуна?

– Рассуди сам, а зачем он ему? Что Перун позволяет князю? А ничего. Племена он не объединит, а служители тоже кушать хотят. Ты честен, но не все же такие, как ты.

– Богатство не порок. Служители Христа десятину берут.

– Видишь, ты на черные сутаны ориентируешься. Другие перны не против десятую часть получать.

– Ты нас с мнихами ровняешь? Русь издревле с Перуном живет.

– Уйти тебе надо, исчезнуть так, чтобы вопросов не было. Лучше это сделать к весне. Причину найдешь, если захочешь. Можешь, кстати, с Киженем переговорить, только после этого надо сразу уйти. Иначе его убьют, а смерть на тебя повесят, не отмоешься. Сам видишь, докажут все, что нужно советникам при князе и ему. Сомневаешься?

Сварий только лишь повел из стороны в сторону головой.

– По чести сказать, лучше, чтобы ты отказался от того, чтобы Киженю противостоять и признал бы его главным перном. Надо сделать все так, чтобы это все слышали. Свои претензии на место оставь, если жить хочешь.

– Зачем мне помогаешь?

– Я не враг тебе и Руси. Крови еще много прольется. Ты можешь многое сделать, чтобы ее потоки уменьшились.

– Если князь отстранит пернов и повалит Перуна…

– Киженя тогда уже не будет, хотя лучше, чтобы он был.

– Почему?

– Кижень во многом зависим от князя. Он может не совершить резких действий. Ведь могут и перейти меру княжеские людни…

– Что предвидишь?

– Проклятие может упасть на род Владимира. Только сделает это не Кижень.

– На меня намекаешь?

Кудес лишь грустно усмехнулся.

– Нет, ты такой глупости не сделаешь. Впрочем, если будет помутнение, то все может случиться. Знай, проклятие не выход. Оно лишь ухудшит положение дел.

– Но кого-то же ты имеешь в виду?

– Разве так важно имя? На самом деле если не один, то второй совершит то, о чем я говорю.

– Знаешь, как избежать наговора?

– Не видеть во Владимире врага и лица, которое все желает на свой лад переиначить, чтобы основать династию и стать, как василевс, кесарем.

– А если так есть? Что тогда?

– Владимир все больше себе не принадлежит. Он выполняет замысел ромеев. Они здесь прочно усесться хотят, да так, чтобы на спинах русичей в рай заехать, где за счет нас безбедно жить. Что ты возьмешь с князя, который только лишь исполнитель? Что, когда он все больше запутывается? Может, ты его захочешь вразумить? Так это – напрасное дело. Владимиру все большее удовольствие начинает доставлять игра во власть. Он не хочет ничем уступать василевсу и ромеям. Он хочет, чтобы они его признали равным себе. Однако так не будет. И это на самом деле князя гложет все больше. Ведь поход, который весной начнется, все от того, что Анну вроде как не дают Владимиру, а он воев ромеям предоставил. А раз так, то где плата?

– Породниться хочет, но счастья не будет князю, – слегка прищурился Сварий. – Не его поля ягода Анна. Темна она сутью своей, в сердце нет добра, одно страдание и ненасытное желание власти. Откуда оно?

– А ты не можешь посмотреть, что стоит на роду василевса? Ты полагаешь, что на нем только одно проклятие? Анна – несчастная женщина. Она – всего лишь расчет, как та гривна, но слишком тяжелая, если на шею повесить. Можно быстро выдохнуться и из жизни уйти преждевременно. Бросит ее Владимир, но позже…

– До тяжких годин мы дожили, – молвил, вздыхая, Сварий.

– У тебя есть выход. А то, я смотрю, еще немного и ты запричитаешь, как верный и ревностный христианин.

– Хочешь меня задеть и обидеть?

– Говорю, что вижу и есть. Или ты хочешь, чтобы я сладкие речи вел и тебе умильно в глаза заглядывал? Я же не ромей-советник на службе князя. У меня интерес один: чтобы ты выжил, а перны друг с другом не передрались. Вас столкнуть лбами хотят, а вы вместо того, чтобы здраво рассудить, почти что в капкан сами идете. Только пощады лучшим из вас не будет. Тайно убьют и не побоятся ни Перуна, ни проклятий.

– Мириться, говоришь. И как мне, скажи, через себя переступить? Что я сказать должен Киженю? Что я ошибался, что он чист и второй рукой купцов не содержит, что роскоши не хочет?

– А я что, тебе все должен говорить да на блюдечке выкладывать? – слегка прищурился Кудес. – У тебя своя голова, вот и думай.

– От того, что узнал, голова кругом идет, – признался Сварий, косясь на Кудеса.

– А ты думал, будет легко? Я только лишь приоткрыл тебе то, что с большой вероятностью случится. Вот Илья может еще пару слов сказать. Илюша, я когда-то тебе врал, неправду говорил?

– Не было такого, – вспоминая былое, произнес я. – Кудес мне вместо отца и друга в одном лице. Если бы не он…

– Илюша, ты меня славить перестань. Сварию пару слов скажи.

Я вздохнул и, поразмыслив, добавил:

– Зреть не зрю, но пощады от варягов не будет пернам. Я так чую. Вы князю поперек дороги стали. Владимир о вас марать руки не будет. Руфий и его вои сделают дело, вы и не заметите, как не только положение потеряете и врагами станете, но и жизни укоротите.

– Тебя, сказывают, хотели убить?

– И не однажды, – подтвердил Кудес.

– И что ты мне скажешь? – пристально взглянул на меня Сварий.

– Кудес зря сотрясать воздух не будет. Тебе лучше сделать так, чтобы на тебя потом подозрение в смерти Киженя не пало.

– А ты, волхв из Аратыни, что мне посоветуешь? – устремил взор Сварий на Добронрава.

– Мне не хотелось бы, чтобы перны, как волхвы, по лесам прятались и в глуши ночевали, словно звери. Огонь озара в тебе пока еще не угас, перн. Лучше уйди на север. Там пока еще не так гонения на пернов скажутся. Семью сразу туда переведи. Так надёжнее будет. Но даже это тебя может не уберечь. Тут надо постоянно по сторонам смотреть и нить судьбы своей слушать и видеть. Меч вскоре может ее обрубить. Твоя смерть – смерть еще десятков таких, как ты. Этого не забывай.

– Грустно слушать ваши слова. Чем мы прогневили Перуна и богов?