Валёр

– Вот ты какой, на самом деле!

– Какой есть, такой и есть.

– Ну что ж, собирайся, какой есть и со мной поедешь. На тебя имеется заявление, что ты кем-то прострелен в грудь. Будем расследовать и дознаваться, кто смог тебе принести огнестрельное увечье.

– Ты, Георгий, участковый, или кто? Этот парень изранен ещё с армии, так что, не ершись.

– Никаноровна, не мешай. Я знаю, что ты женщина правильная, но я так немогу. Есть на парня заявление, и мы на него обязаны отреагировать. Так, что, собирайся молодой человек, и поехали в район. Там мы разберёмся, что ты за птица такая, с прострелом в груди.

– Ты зачем это так, с моим больным? Ему ещё, лежать да лежать. А ты тащишь его неизвестно куда. Не пущу, с таким как ты, никуда не пущу! Он ведь в бессознательном чувстве лежал до сих пор, а ты его забрать хочешь? Не война ли нашла на тебя, Георгий? Или, ещё не созрел с утра, после вчера? Не трожь, я говорю тебе! Это мой больной и я его обязана вылечить! Будет он здоров, тогда и приезжай! Какую моду взял: что хочу, то творю!

Но Макарий встал с кровати и нетвёрдо шагнул к участковому:

– Раз надо, так надо. Поехали, что ж, я понимаю, – и повернувшись, к Агафье Никаноровне, тихо сказал:

– Вы не беспокойтесь за меня. Всё будет хорошо. Вины за мною нет никакой! И вам, Агафья Никаноровна, огромное спасибо за моё лечение. Я к вам ещё вернусь, ждите! Ещё раз, огромное спасибо за помощь!

– Ох! Да не ехал бы ты сынок с этим участковым, уж, точно, не надо бы! Ведь, тебе ещё с десяток дней лежать! – всхлипнула, задрожав, старенькая женщина возле дышащей жаром печи, но одежду подала.

– Вот, смотри, Георгий, кого ты забираешь? Видишь, вся рубашка в крови…, отстирать никак не смогла, да и в моих слезах. Вот, приходится отдавать одежду Федота. А парня ещё нельзя трясти по ухабинам и ямам. Что, это так горит в тебе служебный долг исполнения, или как?

Но Макарий оделся, подошёл к ней, обнял её за худенькие плечи, и с натугой в голосе произнёс:

– Нет беды за мною, и её никому не желаю! Так что, надеюсь, всё будет хорошо!

– Ты, Георгий, выйди-ка пока во двор: Макарию необходимо привести себя в полный порядок. Как-никак, он всё же был в беспамятстве, да целых пять дней. А ты куда-то увозишь без его на то желания. Разбирайся здесь, в моём доме: кто тебе этому мешает?

– У меня – приказ: доставить сегодня в отдел. Я не могу его нарушить, никак не могу.

– Ну, тогда ожидай во дворе, а мы сейчас займёмся порядком.

– Давай, сынок, немножко подстрижём твои юные локоны, – и Агафья Никаноровна достала из сундука ножницы и коробочку с бритвенным прибором.

– Это от Федота моего, так что, вот так, Макарий. Жизнь есть жизнь, но в неё добавкой нацелена смерть. Прости господи меня за такое сравнение, но это так. Никуда от неё не деться, не скрыться, не убежать.

Ножницы умело защёлками по усталой голове парня, забегала с любовью густая расчёска, и старый умывальник возрадовался чистой струёй новому умывальцу.

– Вот и всё родной мой! И когда же это я вновь тебя увижу? А долечится надо, даже необходимо, и очень! У тебя ведь контузия тяжёлая, вдобавок к ранениям. И она, почти, что неизлечимая. Разве, что клин клином? Но это случается очень и очень редко, что везение.

– Спасибо вам, Агафья Никаноровна, очень. За мною так ухаживала только мать и никто больше. Теперь, вот вы так…, – с комом в груди, сказал тихо Макарий.

– Что ты, сынок, что ты…. Мы ведь люди и обязаны любить всех ближних наших. И ты мне стал ближе и дороже, чем вся эта моя будущая жизнь. Ты вот какой красавец: всем невестам на зависть! И тебя подарить – нельзя, и забрать тебя – никому нельзя! Ты ведь и есть этот смысл жизни людской и выразительно прекрасной, до непостижимости. Но, вот, пока что, забирают, – вздохнув, ответила Агафья Никаноровна.

Дверь громко стукнула, и в дом вошёл нетерпеливый милиционер:

– Ну, что? Порядок в порядке? Тогда, в путь!

– Ты Георгий, смотри, без всяких там милицейских штучек. Чтобы всё по закону было и без выдумок разных с вашей стороны. Надеюсь на тебя, Георгий!

– Не переживай так, Агафья! Всё будет как надо, по закону. Иначе мы не умеем! Ну, вперёд, парень!

Макарий подошёл к этой старенькой женщине, обнял её за маленькие плечи, и с теплотой в голосе произнёс:

– Спасибо вам за одежду, за лечение, за добрые слова! Я к вам обязательно вернусь! Даю вам слово! – и, поцеловав Агафью Никаноровну в щеку, вышел следом за участковым.

Берли, от радости прыгнул мощными лапами на грудь и заглянул Макарию в глаза!

– Да живой я, Берли, живой! И ты – молодчина, вот какой уже прыгучий! Но за мною не бежать, а оставаться здесь! Ты меня понял, Берли? Жди! Я скоро обязательно вернусь!

Милиционер, тяжело улыбнулся и промолчал, как будто что-то зная, что не положено знать иным.

Старый «уазик» заводится, не хотел, словно вопреки желанию милиционера.

– Вот, видишь, и даже твоя машина не хочет увозить парня отсюда, Георгий! А ты, вот, увозишь! – горько сказала вышедшая следом Агафья Никаноровна и, вытерев глаза, обратилась к Макарию:

– Ты берегись сынок всяких трудов физических. Они вредны тебе пока! Я тебя, сынок, ожидать буду, всегда, всегда. Не дай бог ты мне Георгий его назад не привезёшь: прокляну! Не посмотрю что ты в погонах. Я, как ты знаешь, сама воевала и имела тоже погоны. Так что, вернуть моего больного и сегодня! Иначе, его с тобою не отпущу!

– Никаноровна! Я же не следователь и не знаю всего происходящего. Постараюсь, по возможности, выполнить твою просьбу. Но, это, если нет его вины, – и повернулся к Макарию.

– Парень не похож на виновного. Но, разве теперь поймёшь по лицу: виноват он, или нет? Сейчас и психолог не разберётся в этом! Такие, вот, настали времена!

«Уазик», нехотя вздохнул, запыхтел и, затарахтев неровно мотором, двинулся в путь.

– Откуда ты такой, парень? Из мечты, что ли? Этим сейчас долго не проживёшь. Ближе надо к земной истине быть. Витать в облаках, это утопия и пережиток, так сейчас многие думают. А ты вот, так не думаешь, как я погляжу.

– Обсерваторию знаете? Вот, я оттуда такой, какой есть. Там над головою и жизнью иное представление о быте нашем человеческом. И мой пёс тоже оттуда, где верховодят нашими мыслями звёзды и иные миры, – ответил ему Макарий.

– Говоришь ты парень неплохо, а даже хорошо, но это не даёт тебе право носить в себе огнестрел. Вот, так, молодой человек. Твою обсерваторию, я-то знаю! Бывал там пару раз по службе, но, давно.

Машина тряслась неспешной ездой, как будто соперничая с дорогой: кто кого осилит.

– А Никаноровна, Агафья, то это наша достопримечательность! И единственный лекарь на всю округу. Все к ней стремятся со своими недугами. Живёт на отшибе, а люди к ней идут за советом, да лечением, издалека. Безотказная женщина. Такой у неё был и муж, фронтовик, как и Агафья. Вот они и жили здесь вдвоём, без электричества и соседей. Как сказал, когда-то, Федот, муж Агафьи: «Нам вместо электричества светит лес своей жизнью». Он был лесник, а она его помощник. Теперь, вот осталась одна, уже лет семь, главная… над собой.

– А дети у неё есть, или на всём белом свете, никого? – спросил задумчиво Макарий участкового.

– Да будто небыло никого, не замечал. Войну-то, с первых дней прошли и до конца. Она была военврачом, а Федот, в полковой разведке. Видимо, ранений много, так что от этого, может, и нет у них детей.

– О! Как там тебя, Макарий? В окно то, выглянь!

За старым «уазиком» бежал Берли. Устало и тяжело, но он бежал, следом за Макарием, от самого дома Агафьи.

– Вот, какой верный! А он ведь тоже был ранен ножом, так ведь, Макарий? Кто это вас так недолюбил, что нанёс тяжёлые ранения?

Но Макарий не ответил. Он вдруг жёстко замолчал: отвечать не хотелось никак, кому-то бы ни было.

«Сколько ещё испытаний мне приготовила судьба и так жёсткая, до неизвестности? Почему и Берли страдает в мучениях?» – горько подумал Макарий.

Машина нервно прыгнула от неровной дороги, нехотя дотянула надоевшую езду до следующей кочки и остановилась.