Дети на дороге

– Давно пора! – заявил Миша. – Наконец-то. Только если к предкам – то это до фонаря, назад быстро вернётся. Тяжко в её возрасте с родителями. Вот если другого нашла – тогда всё, Алексей, новую дурочку себе ищи…

– Да сам ты дурак, – не выдержал Лёша.

– А ты нищий дурак. И тупой – обменник бомбануть не можешь, – Миша нервным движением поправил манжет рубашки. – К кому ушла?

– Не к кому, а куда. В Университет, – сказал Лёша.

Густые не по возрасту брови Миши поползли в удивлении вверх.

– Там так классно сейчас, – продолжал писатель, – одни первокурсники, из стариков нет никого. Похоже на настольный теннис в самолётном ангаре…

– А заочное отделение есть? – перебил его Миша. Ему покоя не давало отсутствие собственного высшего образования. Лёшу вовсе не радовал запуск рекламного администратора в юную университетскую среду, но тот, не дождавшись ответа, засуетился, принялся убирать со стола бумаги, захлопал многочисленными ящиками-дверцами.

– Пошли со мной, узнаем что там и как, – сказал Миша, – а ты заодно…

– Пошли, – перебил согласием Лёша, пока администратор не продолжилделиться своими планами…

Шоколадовые шины и магазины нижнего белья; бутики и новый аспириновый вид; пиво и мороженое. Лёша не раз спрашивал себя, как он выдерживает подобные сочетания, в редкие моменты растянутые во времени, чаще – срочно, скорее, скорее, не успеем, перехватят сволочи-конкуренты, точные копии таких же рекламных сволочей вроде Миши-администратора, некоронованного нефтяного принца. Кажется, во всём агентстве Лёша был единственным, кто получал гонорары не у кассира, а у администратора. Лёша прибалтывал Мишу и тот шёл к кассе. Несостоявшийся писатель так и не научился просить денег. Impossible. Миша не считается. У него просить – как из заначки деньги взять.

Что же случилось с солнечным светом? Как будто Лёша не знал, что когда уходит девушка, особенно из-за другой девушки – всё не то и всё не так, тем более солнечный свет, матовый, проникающий на лестничную площадку сквозь стекло, мутное, но без дефектов. Тени ружья, однако, не было. Щурясь и хмурясь, Лёша увидел девчонку, непонятной ни возрастом, ни профессией, вечно околачивающуюся в агентстве. Впрочем, в руке у неё был веник, стало быть, или ведьма, или уборщица. Для уборщицы девчонка была слишком хорошенькой.

– Здравствуйте, – сказала она, пряча веник за спину.

– Привет, – скупо отозвался Лёша, не намереваясь продолжать беседу. Он обернулся – администратор всё ещё возился в своём кабинете.

– Вы оба так кричали громко, – продолжала девушка, неуверенно, как будто она была в чём-то виновата. – По всему подъезду слышно было.

– Давно не виделись, – счёл нужным пояснить Лёша. – Обрадовались друг другу.

Девушка засмеялась, звонко и солнечно, и теперь уже её смех разносился по всему подъездному колодцу, внушая ответную искренность и доверчивость. Лёша решился на разговорчивость.

– Ты здесь работаешь?..

– Ага. И учусь ещё, в училище, – она заговорщицки понизила голос. – Меня мама сюда пристроила. Хочет, чтобы я замуж вышла за хорошего человека выскочила…

– Твоя мама в заблуждении. С хорошими людьми здесь проблема, – заметил Лёша.

– Для неё «хороший» и «богатый» – одно и то же, – пояснила девушка.

– А-а… Тогда я в ауте.

– Денег нет? – безо всякого сочувствия спросила она.

– Вообще, – подтвердил он.

– А вы бы взяли и ограбили пункт обмена валют, – наивно предложила она. – Сами ведь писали…

Сдержав в себе порыв, выругаться, Лёша совершил это внутри себя. Потом пришло нечто подобное гордости за собственное творчество: надо же, какая-то уборщица в рекламном агентстве читала его рассказы!

– Как тебя зовут? – спросил он, сунув руки глубоко в карманы плаща.

– Ирина…

– Не так всё просто в этом мире, Ирина. Одно дело – когда любимую девушку с больничной койки поднять собираешься, другое – когда она…

Лёша заткнулся. Удивительно вовремя он понял, что половину всех своих бед он рассказал малознакомому человеку и вот-вот расскажет другую половину. Чтобы как-то похоронить тему бед и несчастий, он произнёс, отвлечённо и бестолково:

– А что это у тебя под юбкой надето?..

– Велосипедки, – быстро произнесла девушка.

– И не жарко тебе в них?

– Не-а… Под ними-то ничего нет…

Она должна была или подмигнуть, или прищуриться, тем самым зафиксировать своё откровение в его памяти хотя бы на сегодняшний день, но по ступенькам гулко сбежал администратор Миша, не обратив никакого внимания на уборщицу – Ира немедленно принялась подметать подметённую лестничную площадку, подразумевая начальство во всех сотрудниках, начиная с копирайтеров.

ТРИ

Их было слишком мало для четырёх корпусов Университета, соединённых между собой. Но копирайтер Лёша и администратор Миша подоспели как раз к перемене; первокурсников хватило, чтобы заполнить и вестибюль, с изменённым солнечным светом, и крыльцо, объёмом равное армейскому плацу, и широкие ступени, и даже часть тротуара. Движущиеся на проезжей части автомобили отсекали от Лёши первокурсные звуки, слышимые им иногда во сне. В его воспоминаниях осталось лишь какое-то бетонно-монолитное гудение, невозможное для расслоения на части, а ведь именно в рознице и кроется самое интересное: кто с кем спит, кто, где пьёт или курит, кто кому, сколько должен и в какой комнате остался настольный хоккей.

Хотя хоккей – вряд ли. Это поколение, должно быть, равнодушно к настольным играм.

У металлического турникета Лёша незаметно для себя вставал на носки, словно готовясь воспарить над студентами, может быть для того, чтобы слить их и себя в единое целое, в безвозвратно ускользнувшую юность, где всё слишком красочно и умело, вырисовано, чтобы это можно было забыть навсегда.

– Она сказала тебе, что не носит трусиков? – спросил Миша, наклонившись, не то доверительно, не то потому, что шумели машины.

– Кто? – отозвался Лёша, высматривая в пёстрой массе Светлану.

– Значит, скажет, – убеждённо произнёс администратор. – Она за нами следит…

– Кто следит? – повторил Лёша. Свету он не нашёл, зато заметил солнечный зайчик, пущенный чьей-то рукой в лицо первокурснице, стоявшей на ступенях Университета.

– Ладно, я пошёл, – вздохнул Миша.

– Ага, – отвлечённо поддержал его Лёша.

Он продолжал своё трусливое наблюдение с акцентами на хорошеньких девушках. Поначалу ему казалось, что его интерес именно к студенткам подчинён его натуральной ориентации, но девчонки-первокурсницы вели себя несколько энергичнее первокурсников. Дело было не в движениях, скорее только в жестах, мимике – мелочах, едва различимых с противоположной стороны проспекта. После солнечной пустоты Лёшу озарила солнечная же радость оттого, что где-то там есть и его девушка тоже, пожертвовавшая ради него…

Он не успел разочароваться утренним воспоминанием. Словно эхо вернулась фраза администратора: «…за нами следит…» Лёша повернул голову с хрустом в шейных позвонках: за круглой, будто большой стакан, будкой с продавщицей мороженого стояла девушка в велосипедках надетых под юбку, щурилась солнечному свету, оставившему на её лице россыпь веснушек. Она удалилась без намерения скрыться срочно и незаметно – как если бы потеряла к Лёше внезапный свой интерес, обратила его взору миниатюрный клетчатый рюкзачок… В корпусе Университета прозвенел звонок. Лёша слушал его со всевозрастающим удивлением: школьный звук проник на территорию высшего образования?..

ЧЕТЫРЕ

Если бы у Лёши спросили, зачем он переспал со взбаламошенной, зрелой и полупьяной какой-то тёткой, он бы сослался на классическое сложение обстоятельств, да ещё на то, что другой возможности отделаться от радиоредакторши, разбежавшейся с мужем слишком недавно, чтобы это забыть и слишком давно, чтобы забыть что такое оргазм, он не видел.

Ему не пришлось оправдывать для Светы своё ночное отсутствие и придумывать какую-нибудь невероятную историю. Света воспринимала его как писателя и считала, что всё, о чём не догадается она сама, существовать может только лишь в воображении любимого ею человека.

Нужно было показаться на глаза радистке. Лёша совершил этот подвиг, поднявшись лифтом на N-й этаж, пугающий обилием бумаг и косметики на лицах. Он не узнал радистки – она сама его узнала, они обменялись заверениями в отсутствии претензий, но, уже спускаясь лифтом вниз, Лёша к ужасу своему обнаружил, что только что дал своё согласие на вечернюю встречу, несмотря на то, что встречаться с радиоредакторшей он не собирался ближайшие несколько столетий. Поколебавшись, он отменил встречу телефонным звонком, под пристальным наблюдением веснушек. «Я слишком перегружен женским обществом», – подумал Лёша. Пожаловаться было некому, позвонить кому – было.