Наши души

Наши души
Иван Леденцов

Библиотека классической и современной прозы
Когда заканчивается человеческая жизнь? И заканчивается ли она вообще?.. В какие неведомые просторы и вселенные отправляется наша душа после земной жизни и возвращается ли она назад? Способны ли мы обрести в новой жизни тех, кого так любили в прежней?.. Вряд ли найдётся человек, который рано или поздно не задумывается над этими вопросами.

Героям книги «Наши Души» волею судьбы приходится не только задуматься над этими вопросами, но и прожить и прочувствовать всю горечь утраты и радость обретения былого счастья… Двоемирие сюжета, которое постоянно перемещает читателя из реальности в глубины подсознания, стирает границы между жизнью и смертью, страница за страницей открывая непостижимые миры и тайны человеческой жизни.

Иван Леденцов (в соавторстве с сыном Петром)

Наши души

© Иван Леденцов, 2022

© Общенациональная ассоциация молодых музыкантов, поэтов и прозаиков, 2022

* * *

Эта книга для тех, кто умирает, умер и не умрёт никогда. Для настоящей любви преград не существует: пережить можно всё, даже саму смерть.

Все случайности, происшествия и совпадения с реальными людьми – не случайны, как ничто не может быть случайным во всех известных мне мирах.

Моему самому любимому человеку. Моему Сыну посвящается…

От автора

До…

…А вы помните первую улыбку своего ребёнка? Я помню её до мелочей, до запаха в комнате, до цвета коляски и одеяла… Особенно улыбку первого ребёнка, когда ещё непонятно, что ты ОТЕЦ, да и не очень ясно, что муж; когда ещё не забыты холостяцкие гулянки, когда на вопрос молодой жены: «Куда ты собрался?» – отвечаешь бесхитростно: «В центр», «К Зуму», «Гулять». Наклонившись, смотришь на ребёночка, как всегда: «Агу-агу», – и вдруг Раз – по сердцу горячей волной – вот Она: ПЕРВАЯ УЛЫБКА! И всё. Попал!!! Конечно, и до этого ты любил своего ребёнка, носил его на руках, учился пеленать, кормил и целовал МАШИНАЛЬНО, а тут пошла такая ОТДАЧА, что все бессонные ночи, обоссанные пелёнки и прочие прелести ушли на последний план: вот ОНО – МОЁ! Отдельно живущая часть меня самого! Любит меня и улыбается мне!!! Больше никуда и не надо…

Это не героизм – любить своих детей, скорее это часть твоего ЭГО. Без этого уже не получается есть, пить и жить нормально… Зависимость? Да! Полная, тотальная наркомания! А отдача от улыбок, от «шажков», от вопросов и ответов пошла такая, что на двести процентов покрывает посиделки с друзьями, походы «по бабам» и прочие радости «одиночного плавания».

Я ждал Его всегда, и он пришёл спустя пять с половиной лет после дочки, долгожданный и осознанный Сын – продолжение моего рода, моё Я, моё Всё…

После

Жизнь каждого из нас несколько раз делится на «ДО» и «ПОСЛЕ». Я говорю не о садике, школе, институте или армии, и даже не о детстве, взрослости и старости, когда меняются взгляды, убеждения, стремления и ценности. Вехи, о которых идёт речь, гораздо жёстче, а черта меж ними «очерченнее» – тут простыми слезами не обойтись.

ДО болезни любимого ребёнка ты был другим. После оглашения страшного диагноза, когда твоё изменённое, контуженное и переломанное страшным известием тело начинает заново обрастать мясом, связками, сухожилиями (потому что надо бороться, потому что это ещё не конец, что бы ни говорили врачи), часть тебя прежнего ещё жива. Ты ещё вспоминаешь своё «ДО» и даже иногда смеёшься, правда твой смех воспринимается собственным ухом как-то глупо и неестественно. А вот следующее «ПОСЛЕ», следующее после жизни твоего ребёнка, когда бороться уже не за что и не с кем – именно это последнее «ПОСЛЕ» самое страшное своей необратимостью. Ориентиры потеряны, цели больше нет, и после него уже ничего нет. Как будто из тебя вытащили стержень, и ты оказался студенистой массой, дрейфующей по течению жизни. Иногда эта медуза заглатывает что-то, случайно запутавшееся у неё в ногах, и, не замечая вкуса, продолжает своё движение. Движение, которое уже не называется словом жизнь. Оглушённые горем, мы просто донашиваем своё тело в надежде случайно забыть его где-нибудь в метро, на остановке, у старой скамейки в парке, где были так счастливы недавно (или давно, уже и не вспомнить), играя со своим счастливым ребёнком.

Ты несёшь своё бесхребетное тело в людском потоке, поглощённый одним желанием – хоть бы его у тебя побыстрее украли, и тогда ты сможешь быть вместе с тем главным, что, как оказалось, и составляло твою жизнь полностью «ОТ» и «ДО» – слова «ПОСЛЕ», в твоей программе счастливого бытия не было. Беда в том, что тело твоё сильно изношено всепоглощающим горем и никому не нужно, а скинуть его самому мешают невидимые барьеры, которые красными флажками развешаны над каждым мостом, крышей или дорогой. То, что раньше было Тобой, безвольно плывёт в море таких же беспозвоночных, окружённых своими флажками, и ни одна игла не способна заштопать их дырявые души. Торчащие наружу нитки цепляются за острые камни, распуская её всё больше и больше, но ничто извне уже не сможет причинить нам боль. Боль внутри. Мы сами состоим из боли…

Эта книга предназначена помочь нам, достигшим самого дна горя, найти в себе силы шевелить конечностями, чтобы научиться видеть дальше расставленных маяков. Познать и почувствовать, что жизнь намного длиннее проживаемого ныне отрезка. Что встреча с любимыми неизбежна, как неизбежен первый дождь каждой весной, а зима – это лишь временное явление; что законы любви и законы притяжения, как и времена года, – это одни и те же законы природы, которые не дадут нам выйти на чужой остановке и заблудиться. От элементарной частицы, что меньше атома, до гигантской звезды, от одного человека до целой Вселенной – всё связано невидимыми нитями в единое поле… Мы Будем Вместе!

Предисловие

Весь первый год я искал смерти. Ждал её, звал, манил, грезил ей. В Новый год я сильно напился, но ничто не могло заглушить или притупить страшную боль. Жена и дочка обнимали, гладили меня, пытаясь успокоить, но я просто выл и хрипел, потом хлопнул дверью, сел в машину и уехал за двор, чтобы по кругу, не останавливаясь, вливать себе в голову Высоцкого:

«Я когда-то умру – мы когда-то всегда умираем,
Как бы так угадать, чтоб не сам – чтобы в спину ножом,
Убиенных щадят, отпевают и балуют Раем,
Не скажу о живых, а покойников мы бережём…»

…Каким-то образом мне удалось вырваться из этого круга и оказаться дома. Помню, что я снова пил и снова выл, заказал Деду Морозу самый желанный подарок – чтобы этот год стал для меня последним – чем чёрт не шутит, мысли материальны. А потом на каком-то этапе меня осенило: я должен написать сценарий к фильму, тем более практически весь сюжет, во всяком случае, весь скелет будущего сценария стоял прямо перед глазами. Я бросился за бумагой и быстро набросал основную линию, героев, завязку и развязку. Меня реально трясло от возбуждения, что такого я нигде и ни у кого ещё не видел, что это будет след, наш общий след с моим любимым сыном, что мне можно ещё немного пожить, чтобы успеть воплотить его в жизнь. Дочка ещё не спала, и я не смог не поделиться с ней замыслом: «Саша, это круто! Сценарий возник передо мной почти целиком, и я это сделаю!»

Наутро, или на день, не помню, в общем, когда я проснулся, записок нигде не было, а я не помнил ни одной фразы и ни одной буквы из будущего сценария. Черновик пропал и, где бы я его ни искал, на глаза не попался. После праздников дочка собралась уезжать на учёбу, и я ещё раз попросил её поискать бумаги: «Может быть, я их куда-то к тебе тогда, ночью, убрал?» Никаких следов не обнаружилось. На прощание дочка сказала, что, наверное, меня так «вштырило», что я сам себе всё придумал, и не было никаких записей…

Я попытался жить дальше. Жить – это неверное слово для моего существования, я вынашивал только один план: как поскорее оказаться рядом с сыном, одновременно пытаясь вспомнить и план сценария. Я был уверен в его существовании.

Прошло около трёх месяцев, когда я затеял ревизию в своей сумке – там всегда скапливалось множество ненужных чеков и другого хлама. Так вот, выгребая всю эту дребедень, я случайно наткнулся на два сложенных листа и сразу понял, что это Оно Самое, но, развернув бумагу, просто обомлел. На одном листе было написано всего два слова – «Наши Души» – и множество волнистых линий, на другом – слов вообще не было, только те же сходящиеся и расходящиеся волнистые линии, полосы и закручивающиеся спирали.

Ещё несколько раз я бережно доставал эти листки, но ничего в них не видел. А потом наступила никчёмная и ненужная дата: мой первый за последние шестнадцать лет день рождения в мире, где не было сына. Конечно, я не отмечал этот день, я просто пил, пытаясь залить горе, но оно не имело веса и всегда оказывалось сверху. Думая, пережёвывая, в бессчётный раз перетирая безответные вопросы: «За что? Как же так? Почему он, а не я?», – я раскрыл эти листы, и всё стало ясно – я вспомнил! Не знаю и не могу объяснить таинство этого открытия, но я буквально читал эти полосы, линии, закорючки и волны. Возможно, оказавшись в таком же физическом состоянии, как в прошлый раз, на моё подсознание наложилось что-то ещё, но я схватил тетрадь и, опасаясь снова упустить найденное, набросал краткий текст теми привычными знаками, что придумали люди…

…А «просящему даётся» – это точно: раньше я никогда не болел, а тут понеслось… Думал, что не успею. Сценарий писать намного быстрее и проще, но в нём нет жизни, а у нас с сыном она была настоящей, и будет, и есть, насколько реальна любая реальность, или иллюзорна иллюзия – тут как посмотреть. В общем, написание текста держало меня на плаву, как и сны, где мы с Петей проживали свою жизнь дальше. Дед Мороз не справился с заданием – я почувствовал себя лучше и преобразовал недописанный сценарий в полноформатную книгу.

Стилистика… Да, от сценария осталась именно она. Не было бы его, и книга была бы иной, но я не жалею. Теперь многие мысли высказаны через диалоги, и при прочтении они оживают в виде кадров из фильма. Никак не могу определиться с жанром: это, конечно драма, в то же время выживание, реализм, научное фэнтези, может, реалистическая фантастика? Или всё вместе? Может, и так, а возможно, всё намного проще – это наша жизнь. В книге я показал чувства жизни без жизни, чувства отца, оставшегося без самого дорогого, что у него было, – без сына, от и до… и после… А потом ещё «после…», и снова «до». Повествование неровно, как и сам сюжет, который полон взлётов и падений, но, начав царапаться, ты ползёшь выше и выше, упорно цепляясь за новые знания, – оно так и было. Я лечил себя по ходу письма, разгонял, как старую телегу, не готовую к продолжению службы… Надеюсь, что разогнал – последние три четверти читаются легче, но решил всё оставить, как есть, ведь это моя жизнь и НАШИ ДУШИ.

Спутанность сознания

Домашняя обстановка. Ночь, но никто не спит. Квартира до самых краёв залита электричеством. Надрывно пищит прибор, подключённый к побелевшему пальчику обездвиженного ребёнка. Мама поочерёдно, не останавливаясь ни на секунду, растирает ему ступни, руки, протирает тело полотенцем. Отец делает искусственное дыхание обмякшему сыну, слушает заснувшее сердце и вновь запускает его очередным массажем. Медики третьей за ночь бригады скорой помощи молча стоят рядом…

Улица. Ночь. Сквозь грязные окна реабилитационной машины мелькают огни ночного города. Внутри машины нет ничего. Кислорода нет. Иван продолжает дышать за двоих: рот в рот… рот в рот… Чёрные зрачки сына, став огромными, скрыли всю голубизну его радужки. Ещё выдох… Ещё… Толчок в грудь… Зрачки сузились, расширились и вновь превратились в маленькие, почти невидимые точки.

В больнице их никто не ждал и не встретил. Сквозь спутанное сознание Иван слышал, как работники «скорой» ругаются с медсестрой, которую только что разбудили.

– Вам же звонили, что у ребёнка дыхания нет. Почему ничего не готово?

Тележка с сыном покатилась вперёд, преодолевая бесконечные повороты, лифты, узкие коридоры. Иван останавливал носилки, чтобы поделиться с сыном парой вдохов, и толкал её дальше. У дверей реанимации заминка. Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох выдох…, одно дыхание на двоих, одна на двоих жизнь. Наконец появилась зевающая во весь рот дама – дежурный врач. Протёрла заспанные глаза, не пожелав закрыть или прикрыть рот рукой:

– Что случилось? – снова протяжный зевок.

Иван быстро рассказывал причину позднего визита, но осекался на каждом втором предложении: дежурная громко зевала – ей не интересно.

Утром врачи отказались делать какие бы то ни было обследования, и начмед приказал радоваться:

– А чего вы хотели? Ему вчера шестнадцать лет исполнилось! В детскую больницу уже нельзя, а по закону (я вам сейчас дам почитать) во взрослую кладут только с восемнадцати! Так что вы радоваться должны, что мы вас взяли!

Радости не было. Утро-ночь, утро-ночь, утро-ночь – дни незаметно сменяют друг друга. Реанимация. Глубокая кома. Родители умело массируют, разминают, протирают, разговаривают с любимым сыном:

– Петруша, сейчас ножки тебе помажем, разотрём хорошенько… Сейчас ручками поработаем. Вот так. Вот так!

Две недели продолжался один бесконечный день, но с первой нотой телефонной трели наступила ночь, и дня больше не было. Новый день закончился не начавшись – закончилось всё, и началась нескончаемая, режущая, стонущая, ломающая боль. Из часа в час, из ночи в ночь, из секунды в секунду – сына больше нет.

Проводы, просмотр видео, фото, слёзы, крик, вой. Сон, бред, полубред – всё перемешалось в хороводе нереальной реальности. Иван мечется в кровати, не имея возможности уснуть, и не в силах проснуться плачет, кричит, зовёт сына…

Утро осветило комнату осторожным лучиком молодого солнца, который щекотал веки, играл с зарёванным лицом Ивана, пока тот не проснулся окончательно. Рядом был Петя. Он оторвался от планшета и удивлённо взглянул на отца:

– Папа, ты плачешь, что ли?

Иван не мог поверить своим глазам, но верил им! Он теребил, мял, обнимал сына и ревел в голос: